Я однажды приду… Часть III

Только успев кивнуть головой, я оказалась на руках Глеба и через мгновение лежала на своей кровати. Командор уже что-то успел решить, осталось узнать – что, всё-таки решение касается меня.

Глеб стоял у окна и смотрел в сад, стоял уже долго. Я чувствовала, что он о чём-то очень серьёзно думает, настолько серьёзно, что даже не подходит обнять меня. И решила не мешать ему, пусть думает, теперь вся ответственность на нём, всё зависит от него, как я себя буду чувствовать и сколько жить. Так странно, вот и наступил в моей жизни момент, когда всё в ней зависит не от меня. Но ещё более странно то, что я не сопротивляюсь этому, не пытаюсь что-то решать, советовать, хоть как-то участвовать в принятии решения, лежу и жду этого самого решения. И приму его, на самом деле приму, как бы Глеб не решил, даже если он запечатает меня в сейфе. Буду там сидеть, и ждать его.

Наконец, Глеб обернулся ко мне и спросил:

– Катя, ты веришь в меня?

– Верю и всегда верила.

Он мгновенно оказался рядом со мной и, взяв ладонями моё лицо, посмотрел чёрными глазами, тихо спросил:

– Любишь меня?

– Люблю. Любила всегда, мне кажется, что я родилась с этой любовью. Увидела тебя и просто узнала, поняла, что это ты.

Я смотрела в его страшные глаза и понимала, это его страх за мою жизнь сейчас ломает, опять эти мысли – достоин ли он моей любви, сможет ли он меня спасти непонятно от чего, глупый грозный командор. Провела пальцем по его потрескавшейся коже лица.

– Ты от мыслей своих глупых такой страшный стал, ужас. А мне запрещаешь думать глупости, это потому, что я такая же страшная становлюсь?

Глеб опустил голову и прижался к моему плечу, а обняла его и поцеловала потускневшие волосы.

– Немедленно приведи себя в порядок, я хочу гулять в саду, смотри, какое солнце.

И опять я поразилась их способностям: поднял голову уже совершенно нормальный Глеб, глаза синеют, кожа совершенно нормальная, волосами встряхнул, и уже красота.

– Глеб, я вот стану красивой-прекрасивой…

– Ты сейчас уже красоты невероятной, оставайся такой, а то я ослепну.

Он поцеловал меня так бережно, что я была совершенно разочарована, но решила пока ничего не говорить, ему ещё надо понять, что моя любовь ничего не боится, ничего-ничего, особенно когда борется за его жизнь и любовь.

Глеб нёс меня по саду и нас сопровождали боевики, солнце уже было совершенно весеннее, яркое, тёплое, ласковое. Так интересно, он шёл медленно, обнимал меня, а я махала в разные стороны руками, хваталась за ветки, нюхала, выбрасывала, а боевики подбирали. Я даже хотела спросить Глеба, зачем они это делают, но потом одумалась, а вдруг это их собственная инициатива: прицепят к лацкану пиджака, и будут гордиться – веточка, которой касалась жена командора. И развеселилась, картина удивительная. Идёт громадный Глеб, несёт на руках меня в шубке, а вокруг десять – я долго их считала – боевиков кругом идут в своих костюмах мафиози. Глеб продолжал думать, иногда прижимая к себе и нечленораздельно отвечая на мои махания в сторону деревьев и облаков. Ну что ж, тогда будем веселить публику в лице боевиков.

– Глеб, я давно ничего не пела, такое солнце, хочется что-то помурлыкать, да и песенку про себя вспомнила.

Он так обрадовался, что я вся встрепенулась, наконец-то отвлёкся от мыслей командорских. Сразу нашёл какую-то скамейку и сел на неё, удобно устроил меня на коленях. Боевики сделали вид, что спрятались за деревьями.

– Только я давно уже не пела, да и…

– Катя, ты всегда хорошо поёшь.

Безответственно кивнув, а как же ещё, я негромко запела песню своего детства. Её часто исполняли по радио, я её так и запомнила. Тем более, что она обо мне.

Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой.

Выходила на берег Катюша, на высокий берег на крутой.

Выходила, песню заводила про степного сизого орла,

Про того, которого любила, про того, чьи письма берегла.

Ой, ты, песня, песенка девичья, ты лети за ясным солнцем вслед

И бойцу на дальний пограничный от Катюши передай привет.

Пусть он вспомнит девушку простую, пусть услышит, как она поёт,

Пусть он землю бережет родную, а любовь Катюша сбережёт.

Закончив петь и отдышавшись, да, очень сказываются повреждённые мышцы, связки, видимо, тоже пострадали, я посмотрела на Глеба и замерла. Командор принял решение: спокойное лицо, и было ясно, что стояло за этим спокойствием – понимание задачи, путей её решения… и абсолютная уверенность. Что-то он понял в этой старой песне для себя, что-то такое, что поставило всё на свои места в его жутком страхе за меня, за мою жизнь. Но ещё большее удивления меня ожидало, когда я увидела лица боевиков. Точно, вот они пограничники. Я улыбнулась им, тем, которые стояли совсем рядом, и у одного из них увидела веточку на лацкане пиджака! Нашу границу никто не сможет нарушить, ещё на подходах разнесут на молекулы от одного намерения. Неожиданно я смутилась своим мыслям о крутых боевиках с веточкой на лацкане, но почему-то была уверена, что не стали бы поднимать, если она для них ничего не значит.

– Катя, я люблю тебя.

Глеб погладил меня по голове и чмокнул в макушку. Боевики его совершенно не смущали, он их даже не замечал.

– Даже такую серобуромалиновую?

– Такую особенно, ты всегда удивительная, а теперь ещё и по цвету от всех отличаешься. Жаль, уже бледнеет, но я запомнил все моменты.

Я стукнула его по груди и ойкнула, он сразу подул на кулачок и всё прошло. А всё-таки, что боевики думают, когда видят своего грозного, страшного командора, когда он дует на кулачок жены-человека, стукнувшей его? Пора заходить в дом, а то Глеб уже неприлично обниматься начал.

В доме мы встретили Арно, у него лицо было как у человека, проглотившего ежа. У меня такое было, когда я три дня кричала от боли, я знаю. Олег сопровождал его с лицом сфинкса, видел уже всякое, ему не страшно. Он кивнул Глебу и предупредил:

– Арно часть записей посмотрел, идём к Вердо.

Глеб ответил голосом командора:

– Жду через час.

И естественно меня сразу уложил спать. Никакого сопротивления и воплей: я просто в окно посмотрю, может, я в бассейне с Леей искупаюсь. Только спать, причем кардинально, уколом, вдруг не вовремя проснусь. Самуил тоже был рад меня уложить, слишком беспокойная больная – ходит без разрешения, купается как рыба, уколы не делает, ест, что попало.

Меня разбудили губы, они щекотали меня, целовали нежно, дышали в ухо. Я помахала ручкой, они её тоже поцеловали, пальчик за пальчиком, пришлось открыть один глаз, они и его поцеловали. Я прошептала:

– Привет.

– Привет, сонная красавица, королева сна.

– Ага, сам в этот сон послал.

– Люблю на тебя сонную смотреть.

– Ужас, не смотри, кошмар, а не лицо.

– Ты прекрасна. Я всегда любил смотреть, как ты спишь. Подглядывал.

Махнув рукой, я попала Глебу в нос, и он тихо засмеялся.

– Такой ты и есть, совершенно неприлично себя вёл.