Я однажды приду… Часть III

– Ты кричала, страшно кричала. Только Олаф смог тебя успокоить. Тебе что-то приснилось?

Ещё не отойдя от ужасного сна, я вжалась в грудь Глеба и прошептала:

– Он меня испугал, гнался за мной.

– Кто?

– Монстр, ужасный монстр, он хотел меня укусить. А как мы уже дома?

– Ты уснула в машине. Кто этот монстр?

– Просто монстр, страшный-престрашный, ужас, такие зубы страшные, острые, а ещё он меня за руки держал, тащил куда-то, лицо такое перекошенное.

Лихорадочно вздохнула и погладила Глеба по груди ладошкой.

– А ты меня от этого монстра спас. Уже не больно, уже всё прошло. А такой страх был, такой страх, я никогда так не боялась.

Глеб молчал, а я постепенно успокоилась, задышала ровно, обняла его, такого большого и доброго, такого любимого. Не сразу я поняла, что Глеб даже не пытается меня поцеловать, сидит и молчит, даже обнимает как-то никак. Подняла на него лицо и увидела страшные провалы вместо глаз и окаменевшее лицо.

– Глеб, не волнуйся, всё уже прошло, это просто сон, страшный сон.

Он очнулся и прижал меня к себе, даже ладонью прижал мою голову и глухо сказал:

– Я люблю тебя, прости, за всё прости.

– За что? Глеб, это сон, просто сон.

– Сон.

Тряхнул головой, и взгляд изменился, стал обычным, только каким-то грустным. Я погладила его по щеке и протянула губы для поцелуя. И поцелуй был грустным, каким-то безнадёжным.

– Мне пить нельзя. Совсем. Ты сам виноват, увёз бы домой на трезвый обед, а я опять напилась и тебя напугала своим криком. Это всё вино.

– Вино.

И такая в голосе безнадёжность, совершенно безнадёжная безнадёжность. Я её не понимала и встревожилась, вдруг опять что-то случилось, пока я от монстра бегала. Тихо спросила:

– Что-то случилось?

– Нет, всё хорошо. Скоро приедет Нора, ты плавать будешь?

– Обязательно, только голой больше в бассейн не кидай.

И Глеб ответил на мою улыбку обычной своей улыбкой, нежной и мягкой. А в бассейне сидел и смотрел, не мигая, в одну точку. Меня тревожил этот взгляд, и плавать расхотелось. Не совсем так – я боялась, что монстр появится из глубины. Сон продолжался.

Нора выглядела совершенно неотразимо: джинсы и мужская рубашка в голубую полоску превратили её в молодую девушку. Хорошо, что я надела светлый брючный костюм, очень домашний, мягкий и удобный. Я водила её по дому, даже что-то рассказывала, особенно долго мы стояли у зарисовки старого Неаполя, и Нора стразу узнала Глеба. Вердикт был однозначен – хорош был во все времена, даже если лица не очень видно. От этого обоюдного решения мы развеселились и уже шепотом обсудили достоинства Аарона.

Две женщины – страшная сила, это поняли все, когда мы вошли в столовую, мы даже остановились на пороге, дали возможность на нас посмотреть. Мужчины встали, приветствуя нас, но при этом Глеб приподнял бровь, Олег хмыкнул, Аарон побледнел, Самуил прижал руки к груди в восхищении, Виктор шутливо поклонился, размахивая воображаемой шляпой, а Олаф и Арно переглянулись. Кто бы сомневался, нельзя было нас вдвоём так надолго оставлять, заговор организовать мы успели. На столе стояла еда с праздника, а в центре бутылка вина. Я вопросительно посмотрела на Глеба, он лишь утвердительно кивнул головой, чем сильно меня удивил. А как же монстр в моём сне? Оказалось, Глеба он не пугал, он смотрел на меня очень уверенным взглядом, в котором не было и тени той безнадёжности, которая так меня поразила.

Самуил разлил нам вина в бокалы и сам немного попробовал, почмокал с удовольствием, оценил. А я решительно выпила весь бокал и замерла в ожидании монстра, но он не появился, лишь тёплая нега разлилась по всему телу. Нора удивлённо посмотрела на меня и тоже решительно выпила весь бокал. Мужчины очередной раз удивились, лишь Глеб был спокоен, даже улыбался, нашёл способ изгнать монстра из моей головы. Аарон переводил взгляд с меня на Нору, и, пожалуй, уже сомневался в моём влиянии на неё. А мы опять развеселились, поедали вкусности и хихикали, совершенно не обращая внимания на мужчин, которые молча наблюдали за нашим пиршеством, Самуил ел молча, даже не пытаясь вклиниться в наше веселье.

Непонятно, о чём мы хихикали, возможно, от волнения, я в страхе от появления монстра, а Нора от присутствия Аарона. Она никого не боялась, наша прогулка по дому совершенно её успокоила, она восприняла его как настоящий дом, дом, в котором живёт семья. И присутствие такого количества мужчин тоже её не пугало, она всех уже знала, да и испытание балом прошла. И неожиданно легко поддалась моей игре, что мы никого из мужчин не видим, просто вдвоём ужинаем и выпиваем за свои, только наши женские тосты. Самуил наливал нам немного вина в бокалы, мы с Норой таинственно перемигивались, делая вид, что уж мы-то знаем, за что пьём и торжественно это вино выпивали. Даже Виктор сидел, широко раскрыв глаза, и не мог ничего сказать. А вот так, дорогие мужчины, думали, что мы будем стесняться и смущаться, а мы вот вам какое цирковое представление устроили, любуйтесь.

Не было необходимости как-то сдерживать Аарона, он сидел совершенно в невменяемом состоянии, даже дышал через раз, судя по напряженному лицу. Образ тихой, закрытой Норы, очень сдержанной, ещё может немного испуганной совершенно поблёк от её сегодняшнего поведения за столом. Она улыбалась, смеялась наравне со мной, иногда поглядывала на мужчин, ничем не выделяя Аарона, чем ещё больше сбивала его с толку.

Когда вино закончилось, и я закурила, неожиданно послышался голос Арно.

– Катя, я так хочу услышать, как ты поёшь, пожалуйста, спой нам.

Спеть? А что, почему бы и нет, я хитро подмигнула Норе, затушила сигарету и посмотрела на Глеба, он улыбнулся мне ободряюще. Значит – поём.

Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,

Головой склоняясь до самого тына.

А через дорогу, за рекой широкой,

Так же одиноко дуб стоит высокий.

Как бы мне, рябине, к дубу перебраться.

Я б тогда не стала гнуться и качаться.

Тонкими ветвями я б к нему прижалась

И с его листами день и ночь шепталась.

Но нельзя рябине к дубу перебраться,

Знать, ей, сиротине, век одной качаться.

И произошло чудо, Нора мне стала подпевать, сначала очень тихо, но потом под моим восхищенным взглядом всё громче и громче, и у нас получился очень даже неплохой дуэт. Голос у Норы оказался тоже с легкой хрипотцой, может, от волнения, может такой от природы, поэтому мы попадали в одну тональность, и песня получилась такой страстной, такой женской, страдательной. Легкий акцент Норы лишь добавлял оригинальности в исполнение. А как она посмотрела на Аарона, когда мы закончили петь и ждали реакции мужчин! Они все сидели и смотрели на нас в полном молчании, первым в себя пришёл Глеб и захлопал, потом уже остальные поддержали, а Виктор кричал «браво». Я подмигнула Андрею, появившемуся в дверях, он кивнул и исчез. Тихонечко я спросила Нору:

– Что ты ещё знаешь? Что Лея тебе пела?

– О шали, вишневой шали.

– Давай!

– Я одна?

– Пой, я сказала!

И она запела. Плотно закрыла глаза, сжала руки на столе, собралась как перед прыжком в воду и запела. Вот что значит женщина в борьбе за жизнь. Ещё недавно боялась всего, от одного вида Глеба почти теряла сознание, от Аарона только смерти и ждала, сидела в доме месяцами, вся поломанная и почти убитая, а сейчас поёт о любви страстным хриплым голосом, не потеряв ни одной ноты. В этом романсе было всё: ужас, тоска, неверие, но не было страха. Нора всё правильно поняла, никакого страха, никогда, не только перед ними, перед собой. Вряд ли она пела в своей прошлой жизни, сама говорила, а сейчас любая певица позавидует её исполнению, столько в нём страсти и жизни.

Глеб смотрел на меня странным взглядом, даже не на меня, куда-то в свои мысли, слушал Нору, а сам думал о чём-то своём, но связанном со мной и столько было в этом взгляде боли, что я едва удержалась, чтобы не кинуться к нему. А он даже не почувствовал в своих мыслях моего взгляда, так и сидел, как статуя.

Больше всех, не считая Аарона, был поражен Арно. Видимо, мы с Норой совершенно не вписывались в его научную теорию передачи энергии, и вообще в человеческую теорию. У него было такое лицо, как будто он увидел, даже не знаю кого – привидение в лице меня он уже видел, ежей уже проглатывал, значит ещё кого-то, совершенно ему незнакомого, очень удивительного.