И мы поехали. Удивительное время весна, а весна в Италии – особенно. Ароматы плавали в воздухе, ещё только чуть проявились листочки, даже не листочки, а острые кончики этих будущих листочков, даже дымки зеленой нет, а уже чувствовались ароматы будущих фруктов. Мы ехали в машине, в окружении машин-танков с охраной, и я вдыхала разнообразные запахи, водила носом из стороны в сторону, и улыбалась каждой новой нотке в общей волне аромата. Солнце заполняло всё вокруг, и зелень лугов ярко слепила глаза, кажется, что трава выросла за ночь. Глеб наблюдал за мной странным взглядом, восхищённым и ещё каким-то, очень своим, мне непонятным. Всю дорогу я восхищалась окружающими видами, вертелась, пыталась что-то показать, чему ремень безопасности мешал, но мои требования отцепить меня Глеб игнорировал улыбкой.
Аарон стоял на берегу, я даже не сразу заметила его, поражённая совершенно неповторимым звуком моря и волной невероятного аромата, просыпающейся после зимы воды. Я громко поздоровалась с морем, махала ему руками, что-то вопила невозможным для человека голосом и обещала скоро прийти купаться. Глеб улыбался, ловил меня в особо опасные моменты, чтобы я не улетела в это самое море с крутого берега. Наконец, я глубоко вздохнула всей грудью и заявила:
– Глеб, а когда море согреется до температуры купания?
– Но ты и зимой плавала, тебе ничего не страшно, поэтому будешь купаться в бассейне.
Только я собралась возмутиться, как увидела Аарона. Он стоял в нескольких шагах от нас и смотрел восхищённым взглядом. И я сразу подошла к нему.
– Здравствуй Аарон, рада тебя видеть.
– Катя, здравствуй.
Он сильно изменился, куда делась мрачность и тяжёлый взгляд. Прежний Аарон – яркие жёлтые глаза, гигантский рост и улыбка, даже похорошел как-то. Глеб встал рядом и положил мне руку на плечо, Аарон проследил взглядом за этим движением, и что-то в этих невероятных глазах изменилось, проявился какой-то мгновенный блеск. Но он сразу улыбнулся мне и спросил:
– Как ты живёшь?
– Хорошо, вот с морем и с тобой приехала встретиться, воздуха глотнуть. Нам не удалось тогда с тобой встретиться, я немного приболела.
– Я знаю. Олаф мне всё рассказал.
Глеб никак не отреагировал на эти слова, и я поняла, что разрешение было дано. Аарон рассматривал меня, моё лицо, мои руки и видел, что цвет кожи был ещё не совсем здоровым, чуть полосатым от многоцветности. Я решила прекратить это обследование, подтверждающее мои страдания и спросила:
– Ты хотел поговорить со мной о Норе, что ты хочешь знать?
– Я готов с ней говорить.
– О чём?
– О нас.
Пожалуй, я слишком скривила лицо и сжала губы.
– Нас, это – что?
– Я сделал ей предложение.
– Я знаю. Нора мне сказала на балу. Понятно – зачем, непонятно – почему.
Стоять рядом с ним было неудобно, шея затекла сразу, и я чуть отошла от него, Глеб понял меня и подхватил на руки. И опять у Аарона изменились глаза, только он смотрел уже на Глеба, в них опять промелькнул блеск и сразу угас.
– Я хочу… говорить с ней, узнать её, понять. Видеть каждый день, каждую минуту. Быть рядом с ней.
– И как ты сможешь себя держать каждую минуту?
Почему-то Аарон не ожидал от Глеба этого вопроса, вскинул на него глаза, и они сразу потухли, потемнели. Аарон резко отвернулся от нас и стал смотреть на море. Мне не хотелось напоминать ему судьбу Элизабет, но и Нору подвергать опасности нельзя.
– Аарон, я поговорю с Норой, но уверенности в тебе у меня нет, однажды ты уже потерял свою любовь.
Он сжал плечи и опустил голову, пальцы сами собрались в кулаки, но смог взять себя в руки. Я смотрела на него, и во мне не было жалости к нему, я уже знала, как с собой боролся Глеб. Аарону придётся сначала понять за что он борется, а потом за это бороться.
– Ты хочешь познать любовь, а что она для тебя?
– Моя жизнь.
По моей кривой усмешке Аарон сразу понял, что это совсем не то, что я ожидала услышать. Но пока у него не было другого ответа, однако появился вопрос, который он осознал для себя. Глаза посветлели, в них появился знакомый блеск и кулаки разжались.
– Я хочу понять, что я для Норы. Но я…
– Ты можешь с ней встретиться, но я должна быть уверена в тебе.
А командор всё уже продумал, или решил давно, только никому не говорил:
– Нора приедет к нам сегодня вечером, можешь встретиться с ней у нас.
Я восхищённо посмотрела на Глеба – какой у меня муж умный, и Норе будет спокойно и Аарону легче. Хорошо, что и я буду присутствовать при разговоре. Аарон облегчённо вздохнул, у меня сложилось впечатление, что он не ожидал от Глеба такого понимания, уж очень напряжён. Однако оказалось, что Глеб ещё и решил, что разговор на этом закончен:
– Ждём тебя к ужину.
И всё, машина и скорость истребителя. Я смотрела в окно и думала о том, как Глеб умеет всё продумать и организовать, он шёл на встречу с Аароном уже с готовым предложением. Он понимал, что я буду переживать о Норе, но при этом попытаюсь дать им возможность встретиться и сразу высказал единственно возможное решение. Как хорошо он меня уже узнал, и, пусть не открыто, но принял мои желания, какие-то женские переживания и стремления. А может сам хочет помочь Аарону, ведь тот помогал нам, шёл навстречу, хотя и был таким другом-врагом. И боевиков взял с собой – не потому, что это было беспокойство, понятно, что сейчас Аарон значительно слабее Глеба, особенно с этими его новыми непонятными способностями – это была демонстрация. Он демонстрировал Аарону своё сомнение в нём, его способности сдержаться при мне. Боевики стояли кругом в нескольких шагах от нас, как строй мечей, спокойные, даже невозмутимые, но было ясно – одно неосторожное движение Аарона и эта невозмутимость мгновенно превратится в стремительное движение.
На обед Глеб увёз меня неизвестно куда на сумасшедшей скорости, ехал, оглядывался на меня с улыбкой, и только скорость увеличивал. Мне стало интересно – ни одной встречной машины, видимо, на том конце шлагбаум поставили с предупреждением, что едет Глеб. Он тоже радовался солнечному дню и весенним запахам новой жизни, глаза светились, и улыбка становилась всё шире.
Обожаю итальянцев, у них столько святых и праздников, такое чувство, что каждая деревня восхваляет не только всех канонизированных святых, но имеет ещё и своих деревенских. Жители были уже сыты и пьяны, поэтому очень нам обрадовались. Оглянувшись, я не увидела машин сопровождения, вздохнула облегчённо.
Глеб на руках отнёс меня к столу, чем вызвал громкие восхищенные аплодисменты и крики, к столу приставили невероятных размеров стул, и Глебу пришлось меня на него усадить. Ему сразу преподнесли огромный бокал, больше похожий на литровую банку, но Глеб сделал какой-то жест, сказал короткую фразу и мужчина с бокалом замер, а потом сделал такое лицо, в нём было столько искреннего мужского сочувствия, что казалось, он сейчас заплачет. Мужчина обернулся к столу и сказал всего лишь одно слово, но оно повергло в уныние всех мужчин, они кивали друг другу головами и сочувствовали Глебу. Я удивлённо посмотрела на него и увидела такое же уныние на лице – он сам себе сочувствовал. Но итальянцы не могут долго предаваться грусти, они опять громко заговорили и преподнесли мне такой же, как Глебу, литровый бокал. А потом принесли большой деревянный поднос с едой, и я поняла – моя мягкость не уйдет никогда, она будет радовать Глеба ещё очень долго. А вино! Лёгкое, совершенно прозрачное, как вода, слегка цитрусовое, но при этом с явным цветочным ароматом и послевкусием. Пожалуй, Глебу придётся меня удерживать от второго бокала. Но он был совершенно спокоен, и ему ничего больше не предлагали даже из еды. Он сидел рядом, улыбался всем, кивал головой на тосты, курил и наблюдал за мной. Я решила потом узнать, что он такое сказал, почему ему все так сочувствовали и сразу от него отстали с предложением выпить и даже поесть вместе со всеми. А всё потому, что еда была вкусной невероятно, удивительный сыр, пористый, мягкий, ароматный, пахнущий весенней Италией. Ветчина, какая-то колбаса, острая, но при этом сливочная, как бы сладкая, а мясо на булке, да ещё и политое соусом из винограда, когда ягоды гордо лежат на кусках!
– Ты как?
– Тебе придётся увозить меня отсюда силой.
– Сейчас?
– А что ты им такое сказал?
Глеб только таинственно улыбнулся, но не ответил. А я знаю, у нас так относятся к тем, кто бросил пить. То есть, с одной стороны молодец, с другой жалко человека – жизнь пропала. Особенно в Италии, где такое вино. Но столько есть нельзя, я с ужасом увидела, что мне несут ещё один поднос, иначе назвать это блюдо нельзя, а на нём виноград, апельсины, яблоки и ещё много чего, мне непонятного и пироги. Это в меня уже точно не войдёт, хотя… Глеб понял, что я не уеду отсюда добровольно и у него очень вовремя зазвонил телефон, очередная кнопочка. Дела есть дела, все всё поняли, и положили в корзину гостинцы. Бутылку вина тоже. Под бурные аплодисменты Глеб отнёс меня к машине, а я радостно махала ручкой и посылала всем воздушные поцелуи. И уснула прямо в машине, столько вкусной еды и вина требовали отдыха.
За мной бежал страшный монстр и пытался укусить, потом он ломал мне руки и делал больно, ужасное лицо, перекошенное, с острыми зубами преследовало меня, и я кричала в страхе, пыталась от него убежать. Неожиданно наступила темнота.
Кто-то укачивал меня на руках, гладил по голове, и тихо приговаривал:
– Катенька моя, милая моя, любимая, единственная моя.
Я пошевелилась, всё в теле отозвалось болью, и непроизвольно у меня вырвался стон. Глеб сразу спросил:
– Тебе больно? Где больно?
– Не знаю… везде, что случилось?