Под флагом цвета крови и свободы

– Ты пришел, чтобы убить меня? – не поворачивая головы, спокойно спросила она. Рэдфорд опустился на пустое место рядом с ней, привалившись спиной к фальшборту:

– Чтобы попросить тебя о помощи, Эрнеста, всего лишь о ней. Я никогда не хотел твоей смерти. Даже тогда, когда твой отец хвалил тебя за каждый криво сделанный чертеж, а мой тем временем мечтал, чтобы я как-нибудь незаметно исчез и перестал ему мешать одним фактом своего существования…

– Ты настолько завидовал мне? – совершенно равнодушно поинтересовалась Морено. Джек с горечью усмехнулся:

– Помнишь, как в нашу первую встречу я учил тебя плавать? До чего же мне тогда хотелось схватить тебя за шею, нырнуть поглубже и держать, пока мы оба не захлебнемся… Но каждый раз, когда я собирался это сделать и подплывал ближе, ты сама хваталась за меня и просила не отпускать – и я думал: пусть подержится еще немного, это ведь совсем ничего не значит… Потом твой отец заметил нас и отнесся ко мне по-доброму, и я забыл об этом. Но теперь понимаю, что на самом деле ничего я не забывал, – голос Рэдфорда стал низким, полным почти звериной, плохо скрытой тоски. – Такое невозможно забыть, Эрнеста.

– К чему ты говоришь мне это? – внезапно с яростью возразила Морено, всем корпусом поворачиваясь к нему. – Не хочешь забывать, что когда-то я была счастливее тебя – а как мне не вспоминать о том, что ты сделал?!

– Можешь вспоминать, если хочешь, это ничего не меняет, – перебил ее Джек. – Ненавидь меня, но помоги этим людям! Пообещай мне всего две вещи – и вы все останетесь живы…

– Хочешь, чтобы я пощадила твоего мальчишку? Он сам подписал себе смертный приговор, – отрезала Эрнеста. Рэдфорд скрестил руки на груди:

– Нам удалось узнать кое-что о позициях противника. Скажи, сможем ли мы уйти от них этой дорогой? – он развернул на палубе карту, вынутую из-за обшлага камзола. Морено мельком взглянула на неровную линию, вычерченную им, и отрицательно покачала головой:

– Нет, корабль там не пройдет – слишком мелко. Да и даже так…

– А если на шлюпках? – поднял на нее горящие безумной надеждой глаза капитан. Эрнеста всмотрелась в них и склонилась над картой, разглядывая ее уже внимательнее. Достав карандаш, она быстро сделала несколько пометок, потянулась было к шее, где раньше висел компас, и с тяжким вздохом подняла голову, определяя стороны света по солнцу.

– Вот, возьми, – заметив это затруднение, Рэдфорд протянул ей собственный компас – тяжелый и местами обшарпанный, в грубом чехле черной кожи. Морено открыла его и вновь принялась за работу – рука ее летала над картой, как кисть искусного живописца, с прежней безошибочной легкостью.

– Ловко обложили, ничего не скажешь, – сквозь зубы приговаривала она. – Ни одной слепой зоны… а, нет, есть… но дальше они все равно заметят. А если под прикрытием скал? Здесь остается промежуток, где мы как на ладони… но это лучше, чем сидеть и ждать атаки.

– Они не атакуют, – чуть слышно произнес вдруг Рэдфорд – Эрнеста перевела на него непонимающий взгляд, но не сказала ни слова. – Я знаю, чем отвлечь их. Пойдем со мной.

Захваченная его неудержимым порывом, Морено действительно пошла за ним в каюту – собственная жизнь для нее в эту минуту все равно не стоила и ломаного пенни, так что она даже едва ли воспротивилась, попытайся Рэдфорд застрелить ее или выбросить за борт. Тот, однако, не сделал ни того, ни другого; взамен он позвал старого Макферсона и запер дверь.

– Эрнеста нашла выход, – не тратя времени на долгие объяснения, сразу сказал он. – Судно придется бросить, так что собирайте всех, в том числе раненых, и готовьтесь уходить на шлюпках.

– Капитан, так нас же сразу расстреляют!.. – воззрился поочередно на них обоих старый боцман. Эрнеста молчала, глядя в пустоту, так что за двоих ответил Рэдфорд:

– У меня есть план, как отвлечь противника. Ради Бога, мистер Макферсон, доверьтесь мне! У нас очень мало времени.

– Ну… Ладно, капитан, – привыкший без лишних рассуждений повиноваться приказам, кивнул старый боцман. Когда за ним захлопнулась дверь, Эрнеста поднялась со своего стула и тоже хотела уйти, однако капитан с неожиданной силой вдруг схватил ее за руку. В одиночестве, в стремительно смыкающемся вокруг мареве опасности Рэдфорд обхватил ее за плечи, обнял и взмолился на ухо чуть слышным, страстным шепотом:

– Пообещай, что не убьешь его! Пообещай, и я уйду спокойно!..

Какая-то тень далекого, прежнего чувства шевельнулась в душе Эрнесты при этих словах – будто ей на миг снова стало девять лет, и у нее на глазах избивали кнутом еще мальчишку Джека, сына Джона Рэдфорда. Однако сама Морено была уже не прежней отзывчивой до чужого горя девочкой – она лишь накрыла плечо бывшего друга ладонью и глухо произнесла:

– Смерть для него – слишком легкое наказание. Пусть живет и знает, что он сделал.

– Отец!.. – звонкий, растерянный мальчишеский голос заставил их мгновенно отшатнуться друг от друга, и сердце Эрнесты на секунду тоскливо сжалось при виде Роджера Рэдфорда – стоя на пороге, он во все глаза глядел на капитана: – Отец, что происходит? Мы уходим с корабля? Мистер Макферсон ничего не говорит, а я…

– Роджер, – глубоко вдохнув, позвал его Джек, – Роджер, иди сюда. Эрнеста все равно уже уходит, – прибавил он негромко, и Морено, спохватившись, поспешила закрыть за собой дверь.

– Отец, но я правда не понимаю… – успел проговорить растерянно Роджер, прежде чем Джек обнял его. Мальчишка с готовностью прижался к нему, затих на добрых полминуты, затем тихонько спросил: – Мы ведь выберемся отсюда, правда?

– Правда, сынок. Обещаю, – шепотом отозвался капитан. Отпустив его, он уселся рядом с мальчиком на кровать плечом к плечу, чего никогда раньше не делал, и спросил негромко, почти буднично: – Роджер, я ведь могу говорить с тобой, как со взрослым?

– Конечно, отец, – слегка удивленно кивнул мальчишка. Джек небрежно, но ласково потрепал его по волосам и продолжил, почему-то не решаясь убрать руку:

– Те люди, что приходили сегодня – очень, очень дурные, сынок. Если сделать, как они хотят, то они все равно не пощадят никого. У меня есть план, и я смогу обмануть их, но ты обязательно должен сделать в точности, как я скажу.

– Я все сделаю, отец, я клянусь! – с жаром пообещал мальчик. Джек обхватил его лицо ладонями и заглянул прямо в глаза:

– Ты должен сейчас сесть в шлюпку вместе с остальными и пойти к берегу. Будет немного страшно, но с тобой останутся мистер Макферсон и Эрнеста, они помогут, если… если что-то пойдет не так. Слушай, не перебивай! Я непременно нагоню вас позже, а пока ты должен быть храбрым и сильным. Обещаешь? И еще… То, что произошло сегодня с дядей Генри – ты ведь все видел, правда? Так вот, если про него будут говорить что-нибудь дурное или даже он сам скажет – не верь. Это все неправда…

– Разве он не предатель? – удивленно воскликнул мальчик и тут же просиял: – Если честно, я и сам не верил в это. Дядя Генри ведь очень хороший человек, и ты тоже всегда…

– Да, да, сынок, – вновь прижимая его к себе, кивнул Рэдфорд. Сухие глаза его заблестели: – И еще, Роджер. Если… если я задержусь немного, то… быть может, мистер Макферсон и Эрнеста отвезут тебя к твоему дедушке.

– К капитану Джону Рэдфорду с острова Меланетто? Я знаю о нем!

– Да. Так вот… Он удивительный, особенный человек, и ты наверняка будешь сначала очень восхищаться им – как я в свое время… – Джек на мгновение умолк и затем продолжил настойчиво: – Но запомни: никогда, ни при каких условиях не оставайся с ним наедине! Держись поближе к Эрнесте, к Макферсону – они тебя защитят, если что-то пойдет не так.

– Что же может… – удивился искренне Роджер, и Джек с негромким, усталым смешком уткнулся носом в его взъерошенную макушку:

– Запомни еще кое-что, Роджер. Не так много времени нам с тобой выпало, но… – напоследок крепко обняв сына, он позволил себе прикрыть на минуту глаза. – У меня никогда раньше не было детей – может, даже и были, но я о них не знал – а мой отец, он… не всегда вел себя так, как мне казалось правильным. Наверное, это участь всех отцов, но с тобой – просто знай это и запомни навсегда – с тобой я всегда старался вести себя так… как мне хотелось когда-то, чтобы поступали со мной. А теперь иди, сынок, помоги мистеру Макферсону – вам скоро предстоит отправиться на берег.

***

Эдвард плыл долго, временами размышляя о том, хватит ли у него сил. Он не был ранен – едва испанцы, завидев их, открыли огонь, Дойли нырнул под воду и несколько минут остервенело двигался вслепую в том направлении, которое казалось ему противоположным вражеским судам. Когда он рискнул подняться обратно на поверхность, чтобы глотнуть воздуху, выяснилось, что все уже было кончено: те пираты, которые не погибли при обстреле, под укрытием скал спешно пробирались обратно к кораблю. Расстояние между ними и самим Эдвардом было уже в добрую треть мили, поэтому прежде всего Дойли отдышался – у него все еще кружилась голова и мелко дрожавшие руки и ноги с трудом держали ослабевшее тело на плаву. Еще плохо понимая, что делает, он развернулся и короткими, неровными движениями погреб дальше, хрипло нашептывая что-то мирно плескавшейся вокруг воде, уютно розовевшему над ней небу и самому себе, слабому, задыхающемуся и не верящему еще в свое спасение: пожалуйста, еще немного, еще чуть-чуть – пусть все останется так, как есть сейчас! Еще только одну минуту!.. Но минута прошла, а за ней другая, и третья, и четвертая – а тяжелые громады испанских галеонов молчали, словно забыв об одиноком крохотном человечке, барахтавшемся неподалеку от них.

Кое-как он добрался до длинной цепи валунов, ухватился за скользкую от воды, замшелую поверхность и улегся на нее грудью, тяжело втягивая в себя воздух. Отдышавшись, он поднял голову: скалы теперь были слева от него, и все позиции противника, все восемь галеонов – как на ладони; неразличимый для них, Эдвард поглядел на грозного врага и хрипло, торжествующе рассмеялся. Но веселье его было недолгим; и, все еще лежа на камне, Дойли принялся напряженно размышлять, что ему делать с неожиданно обретенной свободой.

Разумеется, самой первой – и заведомо проигрышной – была мысль вернуться на «Попутный ветер» и сообщить оставшимся в ловушке пиратам о расположении противника: с такими сведениями и штурманским гением Эрнесты им не составило бы труда добраться до суши. Однако – Дойли шумно втянул в себя воздух и проскреб ногтями широкие дорожки во мшистом ковре, покрывавшем заросший камень – он отлично помнил, какими взглядами провожали его на самоубийственную вылазку матросы и даже другие добровольцы, и понимал: спасение команды не гарантирует ему жизни. В минуту крайней нужды в ее талантах Морено смогла одолеть Рэдфорда, но как только необходимость в них отпадет – капитан сможет завершить начатое. Умирать на потеху пиратам Эдварду не хотелось совсем.

Более простой – и жестокой – стала мысль обратить все случившееся себе на пользу: ведь Рочестер ничего еще не знает! А если отправиться к нему сейчас, успеть раньше всех осведомителей и потребовать… нет, попросить, вежливо и настойчиво попросить себе должность в его торговом флоте в обмен на нужные сведения? Насколько Эдвард знал этого хладнокровного, но ловкого и сообразительного дельца, тот ценил в окружающих эти же качества и вполне мог согласиться на подобное требование. Это же действительно стоящий шанс начать все сначала!

Но Эрнеста… черт побери, Эрнеста, оставшаяся среди тех пиратов – единственной из них, не желавшей ему смерти! – Дойли с тоской застонал, вспоминая ее последний доверчиво–понимающий взгляд. И тот поцелуй… Черт, как же он мог подписаться на такое? Быть может, самое правильное для него сейчас – распрощаться со всей этой историей раз и навсегда? Добраться вплавь до берега, разыскать людей, назваться новым именем и больше никогда, никогда не вспоминать капитана Рэдфорда и его команду… Забыть и Эрнесту Морено, пиратскую принцессу, еще при жизни ставшую легендой своего дикого народа – народа, у которого нет ни страны, ни правителей, ни законов, а лишь зыбкие, очерченные рамками человеческой воли границы – забыть и ее, и прекрасную Мэри Фостер, жениться, осесть на этой проклятой и благословенной одновременно земле и больше никогда…

Все ниже и ниже клонилось, розовея, солнце, а Эдвард продолжал думать, лежа ничком на огромном валуне и прислушиваясь к шелесту волн под собой. Наконец он шевельнулся, повел затекшими плечами, сполз обратно в воду, развернулся и поплыл – обратно, к темной скалистой гряде ущелья.

***

В карцере было спокойно и почти смертельно тихо – на каком-то издевательском контрасте над верхней палубой, бурлившей висевшим в воздухе человеческим нежеланием умирать. Генри не пытался перепилить чем-нибудь прутья клетки, разогнуть их или еще каким-нибудь способом выбраться на свободу. Вместо этого он сидел, прислонившись спиной к шершавой, едва обработанной тонким слоем полустершейся смолы и поросшей какой-то дрянью дальней стене, уронив на грудь голову – так, что выбившиеся из стягивавшего их на затылке шнурка смоляные кудри почти полностью закрывали лицо. Со стороны он мог показаться спящим – до того спокойной и мирной была его поза. Однако, едва скрипнула дверь, юноша сразу же поднял голову и, ухватившись за решетку, одним рывком вскочил на ноги. Джек молча сделал шаг ему навстречу, и их взгляды встретились.

– Все… Уже? – каким-то пустым, звонким голосом выдохнул Генри. В глазах его не было ужаса – лишь напряженное, почти болезненное ожидание. Капитан сделал еще шаг вперед, положив руки на прутья решетки и почти касаясь побелевших пальцев Фокса; лицо его, бледное и неподвижное, напоминало выгоревший песок на отливе:

– Ты боишься?

– Нет, – чуть слышно вымолвил юноша. Рэдфорд усмехнулся, на мгновение прикрыв глаза:

– А следовало бы. Ведите! – обернувшись, велел он ждавшим в дверях матросам. Генри не сопротивлялся – ни когда его, грубо взяв за плечи, выволокли из карцера и потащили следом за стремительно поднимавшимся по многочисленным лестницам и переходам капитаном, ни когда уже вывели на верхнюю палубу, ни когда завязали ему руки за спиной так, что узлы почти до крови впились в кожу запястий. И лишь очутившись лицом к лицу опять только с капитаном и словно бы новыми глазами увидев нестерпимо чистое голубое небо над головой и мирно плескавшиеся внизу волны, Генри хрипло вымолвил:

– Это будет… долго? Мучительно? – о пиратских казнях за проведенные с ними полгода он успел узнать достаточно, но почему-то лишь теперь в полной мере осознал, что именно его ждет. Рэдфорд лишь приподнял брови, не то изображая удивление, не то действительно удивляясь этому вопросу:

– А ты заслужил, чтобы было быстро и безболезненно?