Морок

– Георгий!

– А что ты такое, Георгий?

– Тело, видишь, лежит? Это я!

– Но ведь тело просто лежит, и оно неподвижно, а ты болтаешь без умолку, как это ты лежишь и не можешь ничего и тебя надо спасать, и ты же верещишь у меня под боком?

– Ну значит тело не я, но я тот, кто живет в теле.

– Ну так ты и без тела, я смотрю, нормально можешь существовать. Чего ты тогда беспокоишься о нём?

– Не могу я без тела!

– Как это не можешь. А сейчас вот это что?

– Ну, значит могу! Но не могу, отстань ты от меня, тело спасай!

– Какое тело?

– Да вон лежит, балда!

– Где?

– Да вот же!

– А смотри-ка фокус. Я закрываю глаза и… Где лежит тело?

– Отдай тело, с.ка! Где оно? Куда ты его дел? – завизжала пустота.

– А пожалуйста, – обиделось сознание и уставилось в другую сторону, где была совсем другая картина: в лесу весело шутили и болтали несколько человек.

Корчмарь проснулся на своей постели, резко подскочив, пот струями стекал по его спине.

– Аксинья! – кинулся он искать свою давнюю боевую подругу. – Аксинья!

Он застал её барахтающейся и сучащей ногами под потолком. Сначала ему показалось, будто она моет колесо, на котором для освещения зала держались свечи, но в тот же момент, поняв, что происходит, он кинулся ей под ноги, обхватив и приподнимая грузное воняющее испражнениями тело.

Через некоторое время, кухарка стала приходит в себя, моргая глазами и начиная узнавать то, что было вокруг неё.

– Вернулся, родненький! – слабо улыбнулась она. – Зачем же ты ушел с этим в чёрном капюшоне.

– Никуда я не уходил. Ты бредишь, – ласково сказал Георгий, меняя ей нагревшуюся повязку на лбу.

***

– Я только одного не понял, вроде бы все правильно и все хорошо, но что такое мы вместе, ну так, чтобы сообща сделали-то? – спросил Богдан у Ярослава, когда они остались вдвоем.

– Я, Богдан, тоже об этом думаю. Если верить Миролюбу, мы должны научиться всей бандой одолевать зло там какое или врагов. Ну я так понимаю: к примеру, Матильда ветром дует, ты сверху камень откуда ни возьми на врага кидаешь, я солнцем палю… Ну там всё такое. И нам бы тренироваться вроде как надо для этого… И вроде Веня сейчас и сказал, что это вот тренировка была… Я, однако, в толк не возьму, как это нам поможет-то?

– То-то и оно, Ярушка, мы просто делали, что говорит Веня…

– Ну вот тут, братец, у меня всё в голове ясно: какой бы бандой мы ни были бы, а кто-то верховодить должен. И по сути Веня у нас самый образованный, не то, что мы-то. Значит, тут у меня всё гладко выходит. Веня и про то, как вести сражение, наверное, в книгах-то читал, говорят, в книгах даже про то, чего не существует есть, а это и подавно. И вот в деле этом мы все Вене подчинялись, дисциплина, стало быть, у нас есть. А какой из всего этого толк, вот это я понять не могу.

– Интересно, а что другие об этом думают? Сейчас мы всех соберём и все обсудим!

– Погоди, Богдан, тут теперь не всё так просто. Раньше мы каждый сам по себе были, а теперь у нас начальник есть. Тут через него действовать надо, понимаешь? Раньше у нас был бардак, Богдан, и все мы были вольны творить, что угодно. А теперь у нас порядок, и чтобы собрание, к примеру, созвать, надо сначала пойти к главному и испросить позволения…

– Тьфу ты, Ярушка, хороший ты вроде мужик, а после такого и разговаривать с тобой не хочу! Мне что? Пойти спросить: «Веня, я могу собрать собрание?» Это что еще за дурь?!

– А вот как хочешь, а по моему разумению, если есть голова, то ноги сами по себе ходить не будут, все у головы им спрашиваться надо, где свернуть…

– А зачем нам тогда эта голова-то?

Ярослав только плечами пожал:

– Сам не понимаю, как так решилось всё, что мы, как дети малые, себе няньку искать начали. Я одно понимаю, Богдан, это случилось, когда мы струхнули все, понимаешь? Вот жили себе и жили, а пришло время важное решение принять: уйти или остаться, бороться или ромашки в поле собирать, – так вот тут мы обосрались, страшно нам стало, ответственности испугались. А чтобы от этой ответственности сбежать, мы вроде как козла отпущения выбрали… Да только как бы наш козёл не оказался волком-то…

– Не пойму я тебя, Ярослав. Вот как есть – не пойму. Что ты говоришь такое?

– А то я говорю, Богдан, что ты сам сегодня не решился главным-то быть? Или почему не пришел ко всем и не сказал, мол, ребята давайте вместе бороться. Или почему не сказал: прощайте, друзья, я ухожу! Чего ты ждал-то? Чего другие скажут ждал, наверно? И другие тоже ждали. А вот Веня ждать не стал…

– А что ты меня винишь, Ярушка, ты ведь тоже смолчал!

– А я с себя вины не снимаю, я смолчал. Все мы смолчали. Видишь, когда молчат-то все, какие страшные дела делаются…

– Да-а, – вздохнул Богдан. – А теперь-то что?

– Да, что ты заладил-то всё одно и то же. Там отмолчался, дождался, пока Веня верховодить начнет. А теперь опять спрашиваешь, что делать. Ну, ты не спрашивай, а то тебе Веня снова укажет, что делать. Пока спрашиваешь, тебе любой дурак совет даст.

– Так что делать-то? Ну перестану я спрашивать, а делать-то что?

– Экой ты, Богдан… Иди посуду мой!

– Сам иди!

– А ты мне не указывай, что делать! Я не спрашивал: что делать, что делать?

– Я думал, ты умный, Ярослав. А ты вошь какая-то…

Богдан ушел, хлопнув дверью. Очень было обидно за такие слова от того, кого он считал своим другом, кому доверял. Как это можно было вот так запросто назвать товарища трусом. Хорош, гусь! Богдан-то к нему пришёл за советом, рассудить, что да как. А он обзываться начал. Да ещё хуже того, взял и начал Вениамина обзывать.

– Да! – сам с собой говорил Богдан, оставшись в своей комнате. – Ладно, меня-то обзывать… Я-то что уж! Я и стерплю. Я человек простой. Ничего, вы плюнули – мы утерлися! Но Вениамина?! Этого умнейшего мага, начитанного, единственного, получившего образование! Ах, каков! Что это, он думает, что умнее других? Сам хотел начальником нашим стать? А?! А вот и не вышло! Народ-то весь за Веню! Ах ты, Ярушка! Обиделся, что тебя не выбрали, обзываться начал, ишь как, не выбрали его, значит все трусы?! Ха! Не-ет, дружок, я так это не оставлю.

Богдан причесался, расправил рубаху и направился к комнате Вениамина. Дойдя до двери, он прислушался, ещё раз оправил волосы и снова спросил себя, правильно ли он делает?

– Не доложить Вениамину о том, что Ярослав против него смуту затевает, значит стать тем самым трусом, которым обзывал всех Ярослав. Ну уж нет! Я не смолчу! Я всё скажу!

Что-то внутри, казалось, грызёт Богдана. Что-то было не так, что-то подсказывало, что идти надо не к Вениамину, а в свою комнату, что надо бы остыть и подумать. Но обида за то, что его обозвали, не стихала, обида требовала мести!