Упыриная наука. Дилогия

Когда появилась она – изменилось все. Исход боя был ясен давно, но, завидев ее, безнадежно раненые и больные хватались за мечи и в агонии рвались вперед, ибо они знали, что жизнью каждого из них будет куплена свобода и независимость. Они знали, что она всегда будет с ними и свет, рассеявший тьму, никогда не угаснет.

Оно поднимало свою голову, как дремлющий царь, увидевший беспорядок. И в одно мгновение все озарилось бархатным светом: от медово-янтарного до кроваво красного оттенка. Словно кровь, словно дань победе солнца над тьмой.

– Тьма не победит, выиграв один бой, – задыхаясь от боли и харкая кровью, говорила она, – тьма не победит, выиграв войну, она не победит, пока свет горит внутри нас, пока есть те, кто готов вступить с ней в бой…

В это мгновение ее голубые, словно водянистые глаза вмиг стали стеклянными. Но в них неизменно горел огонь, а взгляд, направленный к солнцу, как немой призыв к последнему усилию, за которым либо победа – либо извечное стремление к ней.

Медленно, с дрожью, окропленное кровью, небесное светило поднималось, разгоняя последние клочки упирающейся тьмы. Небесная кровь постепенно тает, оставляя лишь обрывки разноцветных фантомов и грез.

Он аккуратно убрал ее недвижную голову с колен и положил на промерзшую землю. Даже окровавленная и безнадежно мертвая, без права на воскрешение, она позволила им выиграть бой, даже потерпев поражение, ведь свет внутри них зажегся. И он не дрогнул. И больше не дрогнет. Никогда…

– Никогда, – прошептала я, стоя на самом краю обрыва и безразлично разглядывая, как волны бьются в истерике о непреступный берег и поглощают слезы, соленые, как само море. Они и являются морем, такие же холодные и бескрайние. Студеный ветер трепал мои волосы, пытался распахнуть халат, залезть и заледенить душу. Но он не мог, свет Эсаила и тепло дома навечно были в моем сердце.

– Ты в порядке? – вампир заботливо коснулся моего плеча.

Теперь я поняла, почему от вампира веяло домом, почему рядом с ним было так спокойно и умиротворенно. Я могла больше не опасаться, что в моем сердце зарождалось предательское нежное чувство к представителю враждебной расы. Это просто был шепот Solitte, сообщающий, что оно рядом…

Я улыбнулась и, быстро утерев рукавом слезы, повернулась к нему:

– Все замечательно, Вален, так – задумалась. Очень красиво… и место… скажем, подходящее.

Я, ежась от холода, села на траву, которая сверкала капельками росы – слезами под розовато-желтыми лучами солнца. Поляна покрылась ярко-красными головками мака и раскрывающимися цветочками полевой гвоздики. Маки в середине громыхавца… Хотя, чему я удивляюсь, это же Горлен. Это же мой дом… Мир начал оживать.

– Что ж, – уныло вздохнул он, – так что ты делаешь в Сириме? Ты ведь…

– Эльфийка, да. Я помню, – постаралась улыбнуться я, – это очень долгая история. Расскажу как-нибудь за стопкой Валерьяновной настойки.

– Все так серьезно? – присвистнул приятель, – тогда попроще – как занесло в Горлен? В княжества не особо любят соваться и вампиры других кланов, а тут…

– Пишу курсовую, – напомнила я, подставляя себя солнцу, словно раскрывающийся цветочек, который боится остаться без положенной порции теплого и тягуче приятного ощущения на коже-лепестках.

– Это я помню. Все будешь врать, что она про местную фауну?

Я сделала морду кирпичом, и даже попыталась насупиться, но вопрос вампира о том, какое самое распространенное растение в Горлене застал меня врасплох, пять названых навскидку распространенных цветов вампира не убедили, и пришлось выкладывать. Во всяком разе, я обогатилась знаниями и поняла, что одуванчики, подорожник, лютики и прочая лабуда не оскверняет холмов Горлена в таком количестве, в каком она толпится около нашего с Учителем домика на нейтральных землях у границ общины Инферно. Я поразмыслила, что все равно мы с вампиром больше не увидимся, так что терять нечего.

– Пишу о физиологии вампиров. Клан – скитальцы.

– О, – вставил весомый звук вампир и, беззаботно закинув руки за голову, улыбнулся. – И как успехи?

– Безнадежно, – я уронила голову на колени. – То есть, материала у меня очень и очень много, но он такой… скажем, каждый наблюдательный нориец это заметит. Нет метких фактов и научных открытий, например – как расположена система пищеварения, кровообращения. Зачем вам кишечник и селезенка? Суточный биоритм вампира или исследование трансформации. Не буду же я подходить к первому попавшемуся и просить «Извините, я вот тут курсовую пишу, вы меня, случаем, куснуть не можете?» или «Здрасьте, можно я распорю вашу грудную клетку, чтобы исследовать постмортальные признаки сердечных тканей?». А тем паче не пырну же я ножичком спящую Лукрецию, чтобы посмотреть «а что будет?».

Вообще, по хорошему, мне бы труп на растерзание. Что-то ни разу не слышала, чтобы кто-то из Норийцев изучал труп вампира. Я страстно хотела попасть на факультет практической и теоретической магии (больше, правда из-за первой), потому голова жаждала лаврового венка, попа приключений, а курсовая – научных открытий.

– Почему бы и нет?

Интересно, это он про приставание к прохожим или колупание в трупе? Как бы то ни было, я восприняла сказанное за приглашение и решила начать с первого, а если не выйдет, то закончить вторым. Жадно сверкнув глазами, я повернулась к Валену, но неожиданно что-то теплое и влажное коснулось моего плеча. Я резко обернулась, сотворив по привычке, в руке пульсар.

Передо мною, застыв в изумлении, стояла, грациозно выгнув спину, лань, покрытая золотисто-бурой пятнистой шерстью, с молочно-белыми пятнами на брюшке и груди. Она застыла в позе шаловливого пса, который сейчас либо ринется прочь, либо подбежит к тебе, чтобы лизнуть по-хозяйски в нос, а в ее черных, миндалевидных глазах дрожал живой интерес.

– Это дикая местность. Норийцы здесь в диковинку. Звери ручные, – запросто потрепав лань за ушком, продемонстрировал он, – а ты сразу колдовать.

Спохватившись, я рассеяла пульсар и смущенно опустила взгляд. Лань никуда не собиралась уходить, более того, устроилась рядом с нами, подобрав под себя стройные худые лапки и сложив голову на скрещенные передние, как воспитанная аристократка.

Робко потрепав лань, которая от удовольствия закрыла глаза, опушенные черными ресничками, я вздохнула и уставилась на вампира, настаивая на продолжении прерванной темы.

– Ну… экспериментируй, – согласился он.

Смущенно подвинувшись к вольготно валяющемуся и наслаждающемуся жизнью вампиру, я бросила наполненный интересом взгляд на его грудь, тот искренне рассмеялся и снял куртку, оставшись в белой шелковой рубашке, беспечно расстегнутой наполовину, в знак вольности и не подчиненности строгому вампирьему этикету.

– Так лучше? – усмехнулся он.

– Так – просто замечательно, – заверила я, недоверчиво приложив левое ухо к дышащей еле чувствующимся теплом груди вампира. После долгой тишины я услышала одинокий гулкий звук. – Бьется, – с удивлением заметила я.

Сердце вампира действительно билось, но как-то слишком медленно. Мне вспомнились яростные толчки в грудной клетке умирающей Княжны. У нее все было иначе…

– А ты сомневалась? – Вален в изумлении вскинул бровь. – Я-то думал, что в вампирьей стране каждый пес знает о вампирах все. Написаны учебники. Исследователи работают.

– Да-да, но ты уже отозвался о них один раз, – на этот раз усмехнулась я. – О! снова бьется. Что-то уж очень редко, не хандрите ли вы, дружок? Может быть, болезнь какая гложет? Покажите мне вашу ротовую полость.

Вампир неохотно открыл рот – исключительная жертвенность науке!

Заглянув в оный, я обнаружила две пары клыков и еще почти две дюжины здоровых белых зубов. На пасть хищника не похоже. Вполне себе челюсть. Даже клыки самые обычные.

– Хм, – многозначительно протянула я и заглянула в черные смолянистые глаза вампира. Тот даже немного смутился:

– Все так страшно, доктор?

– Так сколько вам, говорите? – подозрительно скосилась я. Либо он ну о-очень идеально следит за своими зубами, либо это отлично сделанные протезы. Обмен нашими взглядами затянулся и уже грозил нарушить все приличия, учитывая, как близко мы были друг к другу. Заметив, что моя рука по-прежнему на его груди, я едва не отскочила от вампира, словно ужаленная. Он не сразу вспомнил, о чем мы беседовали, но, поймав нить разговора, ответил.

– Сердце бьется реже потому, что метаболизм у нас замедлен. Люди бы тоже могли жить намного дольше, если бы их сосуды были способны выдержать ритм. Но они изнашиваются из-за слишком быстрого обмена веществ. Мы реже, но обильней питаемся.

– Ну-ну, – оскалилась я.

– Кровь пьем в исключительных случаях, – скрестив пальцы, отчего даже я шарахнулась, заверил он.

– Конечно-конечно, – я усиленно помотала головой, мол, естественно, каждый случай – исключительный.

– Только когда нам грозит смертельная опасность. Да и то лишь потому, что зверь одерживает верх. Ты, вероятно, знаешь, что мы, К`анрелл, или, как вы нас зовете, скитальцы, можем трансформироваться в волков и летучих мышей.

Теперь понятно, почему лежа на алтаре, я видела в кустах ярко фосфоресцирующие зеленые глаза, которые приняла за очи моего благоверного Сета. Это был Волк – Вален. Но я всегда думала, что волки – это ярые враги вампиров. Видимо, очередная байка, чтобы сбить с толку норийцев.

– Инстинкт зверя берет верх и тогда, упаси тебя Бог оказаться рядом со смертельно раненым зверем. Он перегрызет глотку первому попавшемуся, чтобы вместе с кровью выпить из него жизнь. И не обязательно первому попавшемся быть девственником, как уверяют ваши учебники. Странно вообще, что они на этой девственности помешены. Есть и более интересные свойства организма.

– А как же чувства? – растерялась я.

– Единственное чувство раненого зверя – неутолимый голод. Живое начало, можно сказать, умирает раньше зверя и воскресает лишь тогда, когда волк новой кровью залатает раны. Обычные раны нам не помеха, ничего не стоит их затянуть.

Солнце начинало слепить, забираясь все выше на небо. Прикрыв рукой глаза, чтобы видеть собеседника, я искренне изумилась: