Пути неисповедимые

Катя решила не сдаваться и делать всё возможное. В первую очередь, решила она, необходимо, как учили, максимально соблюдать гигиену. Она набрала в заводской ветоши подходящие тряпки, отстирала их, и каждый вечер осторожно промывала язвы, расходуя выдаваемое по норме собственное мыло, купала Аннушку, а вечерами перетряхивала постель. Переодевать девочку каждый день в свежее не было возможности и, таясь, она стала обрабатывать детскую одежду на работе, в обеспыливающей камере.

* * *

Когда-то в этой местности были сплошные леса, текли речки, ручьи. Но построили завод, леса вырубили, речки пересохли и теперь куда не глянь – громадные горы руды и пыль, в безветрие мягким пухом лежащая на всём, и, туманом поднимающаяся при малейшем дуновении ветра, а из растительности – лишь редкая трава, да чахлые деревца возле административного здания и огромных корпусов общежитий. Хорошо знающие местность, говорили, что в пяти километрах на старой вырубке выросла небольшая рощица, в ней забил ключ, а вода в нём очень чистая.

Выходные дни у рабочих были через девять дней на десятый. В один из таких дней Катя с Аннушкой, захватив ведро, отправились искать рощу и ключ. Когда они вышли за ворота завода, солнце стояло ещё низко, было прохладно и безветренно. Шли медленно. Солнце поднялось, стало жарко, но Аннушка, радуясь путешествию, была весела и неумолчно щебетала.

Завод остался позади, уже не слышался его гул, вдали виднелись только терриконы и заводские трубы, но вокруг по-прежнему всё было покрыто серо-ржавой пылью и валялись разбитые ящики, куски труб, поломанные бочки. Стряхнув пыль, они осторожно присаживались на них и отдыхали.

Когда впереди показались деревья, Катя невольно заторопилась, ускорила шаг, держа за руку семенящую девочку.

Ни дремучие леса предгорий, ни красивый ухоженный парк школы, в котором она выросла, не радовали её так, как обрадовала эта залитая солнцем ещё слабенькая и низкорослая рощица. Она обнимала и гладила стволы трепещущих осин и кривых берёзок, трогала кусты. А рядом слепая девочка всё время натыкалась на что-нибудь, пугалась и спрашивала:

– Это что? А это?

Ключ они нашли быстро. Аннушка потянула за руку:

– Пойдём туда. Там что?

В обложенном камнями углублении, через песчаное дно струйкой пробивалась вода, а в ней весело танцевали песчинки.

Всласть напились чистейшей воды, а потом Катя умыла девочку, умылась сама, наполнила ведро и поставила на солнцепеке, чтобы в тёплой воде искупать ребенка. В тени деревьев пообедали. Утомленная Аннушка крепко уснула на густой чистой траве. Катя прилегла рядом. Перед её глазами вверх по травинке карабкался жучок. Маленький черненький жучок упорно поднимался по высоченной – до самого неба – травинке. Порывом ветерка травинку раскачало, но жучок, вцепившись, прильнул к ней, не свалился, дождался, когда перестало раскачивать, и продолжил восхождение. Шелест листьев, запахи трав и земли, ползущий жучок, лёгкий чистый ветерок – всё это перевернуло Кате душу, и она тихо заплакала. Плакала, пока сон не сморил и её.

Проснулась внезапно. Открыла глаза, и встретилась с пристальным скорбным взглядом старческих глаз. Рядом с ней на траве сидела маленькая, сгорбленная в белом платочке старушка, у её ног лежали суковатая палка и ветхая сумка. Заметив, что Катя проснулась, бабушка заговорила, указывая на ключ:

– Жизнь, как эта вода: то в ямку падёт, то опять спокойно течёт…

Подошла Аннушка, до этого спокойно ползавшая по траве, где, запоминая, внимательно ощупывала и обнюхивала всё ей ещё незнакомое. Разглядывая покрытое коростой лицо девочки, старушка огорченно покачивала головой. Тяжело поднялась, за руку подвела Аннушку к ключу, стала с ладони брызгать ей в лицо, что-то нашёптывать и сплёвывать, а под конец перекрестила.

Подозвала Катю, велела сорвать листочек с растущей рядом осинки и на ладони правой руки держать над истоком ключа, а сама что-то зашептала, быстро и монотонно. Вдруг вода в ключе замутилась…

– Брось и смотри – это твоя судьба.

Катя бросила листок в ключ. Его сразу закружило, и он никак не мог пристать к берегу.

– Всё запомнила? – весело глядя, спросила бабушка.

Но видя, что Катя ничего не поняла, старушка пояснила:

– Всяко будет…. А, жить будешь долго. Доченька, сорвавшийся листок на дерево не вернёшь…

Подняла суму и палку. Катя подала нищенке кусок хлеба, та взяла его, положила в суму, поклонилась и пошла, опираясь на палку. Катя растерянно смотрела ей вслед, а когда белый платочек перестал мелькать между деревьями, бросилась в след. Выбежав из рощицы, увидела её, быстро шагающую по едва приметной тропинке.

Пора было возвращаться. Когда подошли к ключу, чтобы попить на дорожку, вспорхнувший от ключа воробей, испугал Аннушку, она упала, заплакала. Кате пришлось долго объяснять, кто такая птичка и как она летает. Она поднимала девочку на руках и кружила, а та махала руками и смеялась.

В следующий выходной день пришли к ручью втроем – Катя, Аннушка и Хозяйка. И возле ручья обнаружили большой пучок травы, привязанный к берёзе.

– Это старушка Знатка, оставила лечебные травы, – догадалась Хозяйка.

Катя берегла каждую травинку, а, чтобы девочка не бегала в заводской пыли, её стали закрывать дома на весь день одну. Аннушка играла в птичку и всё время пела. А песен она знала много. Все русские любили и умели петь. Они пели, и на работе, и на отдыхе, и по дороге куда-нибудь. На рабочих местах, даже сквозь шум и грохот, слышалась песня. На площади возле общежитий иногда люди собирались специально для того, чтобы петь народные песни. Песни протяжные, напевные, поэтичные, раздольные и грустные далеко разносились над этим поруганным краем.

Глава вторая

Прошли осень, зима, весна, на исходе было лето. Уже год Катя жила в заводе. Ежегодно заводским рабочим предоставлялся отпуск на три дня. На эти дни можно было получить разрешение и отлучиться с завода. Русские, при выпавшей возможности, ездили к своим родственникам в деревни. Везли им подарки, а, чтобы купить их, отказывали во всём себе.

После месяца постоянных примочек травяным настоем, здоровье девочки резко пошло на поправку: язвочки остались только возле рта, но на месте затянувшихся язвочек остались некрасивые рубцы, приоткрылись веки, однако глаза опять гноились и по-прежнему не видели. Нужно было лекарство. Купить его можно было только в аптеке мегаполиса. Рабочих завода туда допускали только по специальным пропускам, но, как правило, русским пропуск в город не давали.

На семейном совете было решено, что за лекарством поедет Катя, а заодно, посмотрит Город и немного развлечётся. Пропуск ей должны дать.

Стали готовиться к поездке. Хозяйка ни разу не была в Городе, но с детства жадно слушала рассказы о нём, и теперь отнеслась к сборам с таким волнением, словно ей самой предстояла поездка. У Кати было два платья, она их нашла в заводской ветоши, отстирала и подогнала по фигуре – так поступали все женщины. Катины платья Хозяйка забраковала. У неё самой было одно праздничное, она его очень берегла, но тут было, не жаль. Отпустили подол, ушили в талии. Но вот беда – обуть было нечего. Обувь по заводской пыли и щебёнке изнашивалась быстро, и ни у кого не нашлось приличной, чтобы подошло и по размеру. Хозяйка вся испереживалась, Катю же это мало беспокоило – поедет в том, что есть.

– Ну, как же так, Катя, ведь это – Город! Там знаешь, как всё красиво, и все какие нарядные! Если б только увидеть хоть одним глазочком…. А ты за три дня всё-всё посмотри! – и наказывала: – как приедешь, сразу купи себе туфли и переобуйся – будешь не хуже городских.

В конце концов, Катя и сама загорелась желанием увидеть Город, окунуться в знакомый мир.

Ей повезло: как работнице, проработавшей весь год без замечаний, к пропуску, кроме талонов на бесплатное проживание и питание в ведомственной гостинице, приложили бесплатный билет на посещение концерта на площади Храма Абсолюта, талон в голотеатр на просмотр фильма и два талона на посещение парка.

Административных работников утром привозил на завод, а вечером возвращал в Город комфортабельный скоростной железнодорожный экспресс. Бело-голубой сигарообразный, с красивыми занавесями на окнах, за которыми видны облицованные под дуб стены и тёмно-зелёные бархатные мягкие кресла, жителям завода он казался посланцем Города-сказки, несбыточной мечты. А нарядно одетые люди, неторопливо выходящие из автоматически раздвинувшихся широких дверей экспресса, быстро и бесшумно подъехавшего к входу в административное здание, казались людьми из другого, невообразимо прекрасного мира.

Рабочим завода ездить в нём не разрешалось; в Город они добирались на грузовой платформе. Кроме Кати на платформе ехали мужчины-грузчики. Они постоянно ездили за грузами, но пропусков для выхода из территории складов в Город у них не было.

На подъезде к мегаполису, возле пропускного пункта перед поворотом к складам, Катя сошла с платформы, предъявила пропуск дядьке, с сонным видом сидящему в окошке пропускного пункта; тот неприветливо буркнул:

– Жди. Вас подвезут.

Прошла через турникет. За пропускным пунктом толпилась небольшая группа людей. Это были рабочие с других заводов, тоже отпущенные побывать в Городе. Подошла платформа, ничем не отличающаяся от той, на которой она приехала из завода. Минут за пять доехали до места посадки на движущуюся дорожку. Ехала, смотрела по сторонам и, как и ожидала, ничего для себя нового не видела. Всё те же прямоугольники безликих домов, стеной следующие друг за другом по обе стороны полностью заасфальтированных лишенных зелени улиц; одинаковые квадраты дворов; те же многочисленные на первых этажах конторы юристов, кабинеты дантистов и психотерапевтов. Города массовой касты строили по одному проекту.

* * *

Провизор сидел за столиком у окна и, скучая, наблюдал за улицей. Как всегда в это время, покупателей было мало. Заметил девушку ловко, почти не коснувшись замедленной дорожки, соскочившую на тротуар, и направившуюся к аптеке. Девушка была стройной, походка её легкой, утренний ветерок играл её волосами и подолом платья. Молодой человек быстро выдвинул ящик стола, вынул коробочку с тюбиками помад для нанесения на лицо знаков, подошёл к зеркалу на стене и под левым виском нарисовал себе красный кружок, хотя прекрасно знал, что заниматься ухаживанием на работе запрещено. Улыбаясь во весь рот, стоя, встретил вошедшую.

Катя мельком глянула на белозубую, на показ, улыбку, на красную метку, и слегка насупилась.

– Пожалуйста, это лекарство, – с неприступным видом подала рецепт.

Но парню было скучно, и он продолжил ухаживание:

– Для вас за полцены! – улыбаясь, подмигнул.

Но тут заметил её рабочие башмаки и, без дальнейших разговоров, подал лекарство.

Лекарство куплено; пора было позаботиться о ночлеге, найти гостиницу, адрес которой указан в пропуске. Мимо проходила молодая женщина. Катя обратилась к ней с просьбой, объяснить, как туда доехать. Женщина остановилась, смерила её гневным взглядом, и, проворчав что-то, быстро зашагала прочь. Вспомнила, что обращение на улице к незнакомому лицу, означает какое-нибудь домогательство. Нужно было искать полицейского. Увидела его на перекрёстке. Страж порядка, крепкий, мускулистый и настороженный – сам вид его должен вызывать трепет – расставив ноги, стоял на специальном возвышении и, покачиваясь с пятки на носок, лазерной дубинкой похлопывал себя по голенищу сапога.

Подошла, назвала адрес, спросила, как туда доехать. Он строго и неприязненно оглядел её, задержал взгляд на рабочих башмаках, все понял, поднял презрительный взгляд, протянул руку:

– Пропуск.

Протянула. Рассмотрел. Из пристегнутой к ремню сумки, вынул полицейский компьютер, набрал адрес; выползла бумажка с подробным описанием маршрута. Подал вместе с пропуском: