– Настя, обрати внимание на нашу маму. Она вернулась с фронта в звании капитана медицинской службы в одной шинели (правда, у нее была еще доха), – отец девочки всегда ставил свою жену в пример перед детьми. – Ходила в ней очень долго… Все обращали на нее внимание… Потом сдала в музей как экспонат. Тогда многие ходили в шинелях…
Сын и дочь всегда с радостью воспринимали эту важную информацию во время совместного обеда, ужина или завтрака. Обращался отец всегда мимо конкретного человека, но на этот раз, по-видимому, заострил внимание на пустой тарелке девочки и желании жены угодить всем членам семьи.
– И все тоже сдали шинели в краеведческий музей? – спросил Петр важно, демонстрируя свой кругозор и уважение к родителям.
– Ну почему? – удивился отец реплике любознательного взрослого сына. – Так и продолжали носить, пока не истерлась, а потом перешили детям.
Настя с тоской представила себя в перелицованной офицерской шинели.
– Многие сразу сдали в военкомат, как положено по уставу, – вступила в дискуссию мама, прошедшая Отечественную войну, заслужившая ордена и медали за все свои героические походы и боевые подвиги.
– Меня послали на борьбу с раскулачивание в период НЭПа, а в войну, все об этом знают, я работал журналистом в две смены на радио и в военкомате, зарабатывая лишь на пропитание большой семьи – кормил свою маму, брата и сестер с детьми. Все равно еды не хватало, когда умел отец – мастер на железной дороге. Приходилось экономить на всем. Продали самое ценное: золотые украшения, книги, дорогую мебель. Перешивали старую, поношенную одежду. Военные заводы по выпуску снарядов работали в три смены, – сказал Борис Павлович строго, вспоминая прожитые годы.
В шоке Настя поняла, что доела полную тарелку калорийной еды, да еще с хлебом. Ей казалось, что никогда она не ела такого вкусного ужина.
– Познакомились мы, когда наша мама ходила в шинели каждый день на работу. И даже не собиралась снимать, – продолжил отец свое повествование, глядя, как дети в два рта умильно съели целую сковороду, приготовленного ужина и запили молоком. – Я ее уговаривал тогда переодеться в гражданскую одежду, но безрезультатно… Наша мама – герой войны и труда.
– Все мы знаем эту историю, – сказала мама, польщенная рассказом. – Но не стоит расслабляться на достигнутом.
Настя не знала, что ответить взамен такого красивого прошлого. Ее восхищало слово «доха», которое вызывало у нее массу положительных эмоций. Она представляла что-то необыкновенно пушистое и теплое, поэтому, вздохнув, сказала:
– Теперь точно поправлюсь на килограмм и не влезу ни в одно платье. Это старое пальто, хотя оно выглядит еще хорошо, не сходилось у меня на груди. Не буду застегивать у воротника…
– А ты что в положении, чтобы поправляться? – спросил бесцеремонно ее брат – Петр, добиваясь, чтобы ему положили добавки, он всегда вставлял ей шпильки.
– Никто не должен обращать на тебя внимания, – строго добавил отец, обращаясь к дочери, украшавшей себя скромностью, а она опять испугалась, вдруг мама отменит их взаимный договор о выходе в светское общество коллектива железнодорожной больницы или она сама заболеет.
– Возможно, похудею до завтрашнего дня, – вслух размечталась Настя для самоуспокоения, убирая со стола, а затем старательно домывая посуду после ужина на кухне.
– Ну, это вряд ли, – изрек корректно отец, обращаясь участливо к дочери, понимая ее тревоги как свои собственные.
Вечер для всех членов семьи закончился благополучно в надежде, что завтра после демонстрации мама испечет сладкий пирог с вареньем из яблок, кулебяку с капустой и рыбой, сварит щи, компот, пожарит котлеты или еще что-нибудь вкусное. Так и не получив сладкого пирога на ночь за старание, девочка уснула в предвкушении счастливого момента знакомства с любым мало-мальски разговорчивым школьником среди праздничной процессии с флагами и шарами, куда она собиралась появиться впервые в ее короткой ученической жизни.
Цветные шарики, надутые папой, сразу сдулись, так как не нашлось подходящей нитки. Сама Настя не могла надувать.
Утром она разобралась еще раз в небольшом запасе туалетов. Остановив свой выбор на летнем платье с солнечным рисунком, рискнула все-таки надеть сверху черное, драповое, перешитое пальто на шелковой подкладке. Но рукава явно смущали. Они были чуть выше запястья. Она решила, что можно будет положить руки в большие карманы с вышивкой такой же, как на воротнике. Карманы находились как раз на талии, поэтому держать руки в них постоянно выглядело бы слишком вызывающе.
Мама Насти тоже разоделась в пальто цвета морской волны. Серьезной опасности простудиться не было. Погода установилась солнечная. Немолодая пара очень упитанных людей – соседей по коммуналке – в домашней одежде высыпали на кухню, восторгаясь видом своей соседки и ее дочерью с большими белыми бантами. Муж – сотрудник органов внутренних дел, жена – рабочая Молкомбината прекрасно ладили между собой и с соседями.
– Выглядите обе прекрасно, – в один голос стали говорить соседи. – Можно идти по подиуму, как для журнала мод.
Не глядя на себя в зеркало, Настя с мамой – участницей войны – ринулись к месту сбора колонны демонстрантов.
На майской демонстрации собрались все сотрудники железной дороги, включая врачей, медсестер и фельдшеров. Врачи больницы шли особняком. С гордостью, размахивая транспарантами и плакатами, прошла профсоюзная организация, а за ними потянулись преподаватели и учителя профессионального образования. Настя заметила, что все мамины сотрудники были без детей, лишь одна миловидная женщина стояла с мальчиком, с виду лет десяти, то есть ее ровесником. Он широким жестом и с благосклонным видом вручил ей шарик.
– На, возьми, дарю! – произнес он в приподнятом настроении.
– Спасибо, – поблагодарила Настя, обрадованная изумительным началом праздничной демонстрации с транспарантами, цветами и шарами, упрекая себя, что зря она нервничала вчера, переживая относительно появления детей маминых сотрудников.
Все на самом деле выглядело прекрасно. Она с радостью отреагировала на его сюрприз, поняла, что у этой встречи должно быть продолжение. Но мальчик оказался мало разговорчивым. Они познакомились друг с другом в продолжение небольшой паузы, пока демонстрация выжидала входа на площадь на углу пересекающихся улиц. Все участники танцевали под гармошку и пели.
– Меня зовут, Саша, – вклинился мальчик в ход Настиных спутанных мыслей, чтобы привлечь к себе внимание.
– Настя, – ответила она, стараясь вытянуть укороченный рукав. – Будем знакомы.
Разговор перешел на профессиональную тему, чем занимались родители, кем они сами собирались стать в будущем, когда окончат школу, техникум или вуз. Настя тут же сообщила первое, что пришло ей в голову, наивно предполагая, что актерское призвание наилучший способ найти друга:
– Я хотела бы быть актрисой драматического театра или кино.
– А мы, возможно, покинем страну. Уедем отсюда в Израиль, но не скоро… – сказал Саша, улыбаясь своей симпатичной спутнице. – Сначала надо окончить школу с отличием, а потом получить высшее образование. Надеюсь стать биологом или врачом, как мама. Там, говорят, очень хорошо платят специалистам.
– Здорово! – поддержала его Настя. – Не жалко расставаться?
– Нет, если дело касается денег. Но мне совершенно не хочется уезжать в другую страну, где я никого не знаю, – ответил он.
Глубокое разочарование и грусть проникли под сознание девочки, так как она увидела в сыне сотрудницы своего союзника, с кем разлучаться ей бы ни за что не хотелось, тем более переезжать с ним или кем бы то ни было в другую страну. Она была очень назойливой и привязчивой. Часто брала на себя взрослую обязанность покровительства и любила вникать во все слухи, витающие вокруг всяких небылиц и фактов.
– Хорошо, что мы познакомились, – вслух сказала Настя, а потом добавила, чтобы не казаться слишком глупой, назначая сразу свидание по-взрослому. – Хотела бы с тобой встретиться когда-нибудь. Ну, лет, предположим, через несколько… – сказала она, представив себя стоящей на углу улицы с таким же красным шариком в руках, а удивленный Саша, казалось, не понял, о чем она говорила, поэтому промолчал насупившись.
– Через сколько лет ты надеешься, мы встретимся? – вдруг спросил мальчик, чтобы уточнить сроки ожидания.
– Лет через пятьдесят на этом же месте, – наобум ответила Настя, испугавшись своих слов. – Так будет интереснее жить с надеждой.
Она быстрее хотела закончить выяснять, понял ли он шутку или нет. Вокруг играла музыка аккордеона, некоторые танцевали или пели. Детей взяли за руки родители, чтобы они не отделялись от коллектива. Майская демонстрация прошла быстро через городскую площадь и успешно завершилась. Все разошлись по своим домам отмечать праздник. По пути Настя «обмозговала» свои впечатления и никак не могла понять, что же все-таки произошло? Надо ли ждать столько томительных лет встречи с милым мальчиком, у которого такие приятные глаза, серьезные планы на будущее и чудесные манеры?
«Дождусь своего друга обязательно, – твердо решила Настя. – Жаль только, что встреча произойдет не так скоро, как мне этого хотелось бы. Надо долго учиться, получить хорошее образование…» – мечтала она.
Засыпая от усталости, она села за праздничный, накрытый белой скатертью, дубовый стол с фигурными ножками, как у рояля. Мама поставила на середину тарелку с пирогом, испеченным ею на обед, поделенным на несколько равных частей.
– Какой красивый пирог! – восхитилась Настя беззаботно.
– Нравится? Значит, ешьте, – сказала мама весело, отрезая хлопотливо долю, раздумывая о своем предназначении.
Глаза ее сияли от радости и счастья. Каждый член семьи съел с удовольствием кусок сладкого пирога с яблоками.
II
У следователя Кирьянова сложилось отрицательное мнение о посещении женщины по улице Шевченко, подавшей заявление о пропаже племянницы. Он снова открыл папку с делом, где лежали свидетельские показания от жильцов соседних домов, заявление от гражданки Безбедновой, и прочитал:
«Когда я приехала на дачный участок по месту работы мужа – Безбедного Н.П, так как он не появлялся три дня дома. Там обнаружила его труп, который висел на доске потолка, а рядом лежал мертвый хозяин самой дачи. Моя племянница Галя пропала неделю назад. Я думала, что она поехала домой в Екатериновку. С работы приходила няня, хотела выяснить, где она. Прошу разобраться в смерти мужа и пропаже племянницы».
Ниже стояло число: 30 апреля и неразборчивая подпись. Следователь Кирьянов не хотел думать, что они манипулировали его вниманием, отвлекая от текущей срочной работы – охраны спокойствия. Лаконичность и стиль письма говорили о хорошем знании русского языка. Он всеми силами стремился упорядочить свои поиски. Сыщик надеялся, что у эксперта Игоря Семенюка найдутся любые версии по тому делу, поэтому он завернул на первый этаж в лабораторию, где был кабинет специалиста в криминалистике и отгадывании тайн по отпечаткам пальцев, спектральному анализу и синтезу разных материалов.
– Привет, сотрудникам милиции! – обратился к нему сыщик, когда эксперт что-то разглядывал в высокоточный микроскоп с Цейсовскими оптическими стеклами, обладающие надежностью и эргономичностью, чьи бинокли ценились во всем мире.
– Есть вещественные доказательства? – спросил эксперт, отодвинув прибор от края стола.
Сыщик присел на стул, стоящий у стеклянного медицинского шкафчика, задумался, разглядывая развешанные на стене плакаты, доказывающие качественную службу органов внутренних дел в определении преступных элементов и устранении их для блага народонаселения провинциального города, где изредка случались всякие правонарушения, расследовать которые приходилось с особой тщательностью