Марсельская сказка

Его голос звучал насмешливо, и мне почему-то легко представилось его лицо: высокий, с каштановыми, а может быть, чёрными волосами, шрамом где-нибудь в области густой брови, неаккуратная щетина и рубашка с коротким рукавом и расстегнутыми верхними пуговицами. В руках у него наверняка оружие, и едва ли я могу рассчитывать на его пренебрежение им в случае недовольства моими ответами, а ещё ему явно не больше тридцати пяти. Хватит ли этих данных, чтобы предоставить их полиции? И насколько они правдивы?

Я вздохнула, собираясь с мыслями. Желудок известил меня о голоде, заставив сглотнуть и стиснуть зубы.

И мыслить логически, разумеется:

– Великобритания, конечно, – и уверенность в собственных словах тотчас же растаяла. Я озвучивала каждую мысль, лениво пробирающуюся в мою голову: – Такие бестолочи, как вы, едва ли могли вывезти меня за пределы острова… и я нахожусь здесь не больше двух дней, так что…

Он вдруг наклонился ко мне так резко, что я практически увидела сквозь непроглядную ткань огромную чёрную тень перед глазами. Стул пошатнулся, будто преступник облокотился двумя руками о подлокотники. Отпрянув с таким рвением, что лопатки мои больно врезались в спинку стула, я услышала то, о чём даже не могла вообразить:

– Что там говорят о последней воле покойного? Тебе же в любом случае не выбраться живой… ты на родине великого и прекрасного Жака Ибера, милая. А большего тебе знать необязательно.

Это было даже хуже, чем пропитанная какой-то дрянью тряпка, хуже удара приклада и хуже, да простит меня Всевышний, самого выстрела. Но сердце не заколотилось бешено, испугавшись этой новости, во рту не пересохло, и какая-то неведомая сила вдруг стала будто укачивать меня на волнах невероятного и совершенно необоснованного спокойствия. Во Франции… они похитили и увезли меня во Францию… значит ли это то, что мне и вправду отсюда не выбраться? Кто-то словно растянул мои губы в улыбке, хотя я не чувствовала прикосновения к своей коже. Так странно… я была во Франции совсем недавно… моя тетушка Меррон…

– Вижу, мы можем начать беседу, – голос, казалось, звучал в моей голове, а не где-то снаружи. – Тебе хорошо, верно?

О, мне действительно было хорошо… но тревога, как моль в банке, билась и молила об освобождении. Я знала, что раствор начал дурманить мой разум, но какая-то внутренняя сила не позволяла ему овладеть мной окончательно. Помню, что кивнула этому недоумку, а он что-то сказал в ответ. С губ слетел смешок. Я во Франции. Поразительно. Моя тётушка Меррон уже наверняка собирает слуг к обеду!

– Ты помнишь, как папочка Том брал тебя за руку? Как говорил, что любит свою маленькую дочурку? А помнишь, как вечерами он заплетал тебе косы?..

Он снова был близко, этот чарующий голос, и я тонула в нём, тонула в своём бессилии, тонула в воспоминаниях… там были руки моего отца… его улыбка… весёлый смех. Он заплетал мне косы…

В этот миг внутренняя тревога так сильно царапнула мою душу, что я до крови закусила губу и едва ли не ахнула от осознания. Отец никогда не заплетал мне косы. Никто их не заплетал. Мои волосы всегда были короткими и непослушными, а всякий раз, когда очередная моя «гениальная» гувернантка пыталась расправиться с ними, я убегала с криками и угрозами.

Долгожданная ясность осветила все поражённые участки моего рассудка, она их попросту уничтожила.

Я знала, что он собирался делать. Разговорить меня. Вывести на чистую воду. Или заставить сказать то, что хотел услышать. Но что я знала о своём отце? Всё тело напряглось, кулаки сжались, отчего костяшки побелели, но я не сдавалась. Разум постепенно охватывал туман – безжалостная битва.

– Нет никакой лодки… я ничего… – язык отчаянно отказывался меня слушать. – Отец не заплетал мне косы. Ни-ког-да.

– Хорошо, – он усмехнулся, как мне показалось, нервно. – Ещё не готова, да? Я подожду.

Теперь меня тошнило. Голова сделалась ватной, а слюны во рту стало в несколько раз больше. Сглотнув её, я попыталась смириться с новостью о своём нахождении во Франции. Улыбка так и рвалась наружу. Надо же! А я все никак не могла выкроить время приехать сюда…

Воображение уже пустилось в пляс, подбрасывая будто бы абсолютно живые образы: я стою на набережной Сены в своём шелковом платье, развевающемся на ветру, а птицы, какие-то неестественно-большие, летают над моей головой, и что-то кричат, кричат, а затем шепчут:

– Где наши деньги, красавица?

– Где ваши крылья? – немедленно спросила я и протянула руку, чтобы коснуться их, а затем с ужасом осознала, что и запястья крепко прикованы к стулу.

Реальность отвесила мне хлёсткую пощечину, и когда почудилось, будто я снова падаю, знакомый голос моего мучителя поминальным маршем прогремел прямо в ухо:

– Лодка «Фиона» и правда так красива вблизи?

Лодка, лодка… брови сошлись на переносице. Я покачала головой, отгоняя туман. Теперь тот нагло клубился вокруг.

– Я видела лодки в порту… маленькая… человек с бородой чистил рыбу… Фиона, – губы сжались в тонкую полоску. – Такое красивое имя. Кто она? Твоя жена? У тебя есть жена? Бедная, бедная женщина… Твой красивый голос маскирует все внутренние уродства.

Чьи-то пальцы сомкнулись на моем подбородке. Чьи-то губы едва не коснулись моих. На скулах явно останутся синяки. Но я почти не чувствовала телесного контакта. Всё плыло…

– Ты знаешь, куда твой отец переправил все свои деньги? Отвечай!

– Его деньги… он потратил последние сбережения на букет для Розалинды… хотел извиниться, – мир вокруг плыл, а хватка на подбородке становилась сильнее. Слова сами лились из моих уст, когда как мой голос будто и вовсе мне не принадлежал. – Зачем она сожгла наш сад? Ему бы не пришлось тратиться…

– Идиотка, – чужой голос пропитался ядом, а затем стал громче, ударив меня по вискам: – Левша! Убери её с глаз моих! Она бесполезна, а у меня нет времени с ней возиться!

Услышав это, я хрипло расхохоталась. Шаги прервали мой смех, и кто-то остановился неподалёку, запыхавшимся голосом уточнив:

– Мне прикончить её?

– Не сейчас. Мне нужно отъехать на пару часов, а когда вернусь, сделаю это сам. Она должна быть в сознании и в здравом уме, так что без глупостей. Отведи её в подвал и жди меня.

– Я понял. Время, потраченное на эту дуру, должно окупиться?

– С лихвой. Правша и док поедут со мной, так что ты за главного. Не подведи меня.

Мой отчего-то ставший таким идеальным мир потревожили чужие руки. Я улыбнулась блаженной улыбкой, и повисла на шее того, кто отвязал меня и поднял со стула.

– Так хорошо… – тихо пропела я. – Мне с вами так хорошо, мальчики…

Глава 7. Блеф

Я рухнула на сырой холодной пол, стоило ржавой калитке со скрипом захлопнуться.

Всё моё тело поразил болезненный импульс, тошнота подкатила к горлу и, бросившись к стоящему в углу ведру, я немедленно опорожнила желудок. Это было просто отвратительно… трясясь и от холода, и от страха, и от пережитого унижения, я сочла истинным благословением то, что эти мерзавцы налили воды в несчастную ржавую кружку, ставшую несколько секунд, минут или часов назад моим оружием. Сполоснув свой рот и сплюнув в ведро, я облокотилась спиной о стену. Ладонь, упавшая на землю, задела лежавшие на ней карты, и я сжала их в кулаке, даже не любопытствуя, как много мне удалось стащить. Будто это имело смысл.

И лишь спустя несколько мгновений, когда желудок оказался пуст, ожидаемо очистился и разум. Мысль, ясная и простая, вонзилась в душу с поразительной скоростью.

Их главный понял, что я бесполезна. И он собирается меня убить.

Осознание этого парализовало меня всего на секунду, пока дремлющее желание жить набирало свои обороты, заставляло шестерёнки снова крутиться в моей голове. Тем не менее, пространство всё ещё кружилось, всё вокруг казалось неестественно гиперболизированным, но теперь я хотя бы управляла своим разумом. Тогда слова того человека о превышенной концентрации, способной мне навредить, просто теряли свой смысл. Я была в себе, была в сознании, может быть, и несла всякую чушь наверху, но была в полном ответе за то, что говорила.

Или это то, чего они добивались?

Во всяком случае, кто-то из них определено допустил ошибку. Ошибку, обещающую спасти меня, если я сейчас же возьму себя в руки.

Я должна бежать отсюда. Не импульсивным рывком, способным загнать меня в могилу раньше срока, а тщательно продуманным действом. Но разве у меня есть время?

Время, время… что же они говорили о времени?

Голова не прекращала гудеть ни на секунду, и я зажмурилась, мысленно возвращаясь на несколько минут назад. Улыбка, тронувшая моё лицо, появилась и тут же погасла. Этот подонок говорил о моём отце.

Мой папа…

Яркие образы из детства окрасились самыми разными цветами, но спустя секунду стали чёрными, как выражение нашей – моей – скорби. Я ударила себя по щекам и попробовала снова.

«… вечерами заплетал тебе косы».

«… он тебя так любил».