Сказки странствий

Она улыбалась так нежно, что мне стало стыдно за то, что испытывал к ней вчера. Но то была неприязнь к другому человеку. Разве я знал, что она может быть такой?

– Вкусно? – тем временем спрашивала она.

– Угу, – бурчал я, – а почему раньше пирожков не приносила?

– Раньше тебе было нельзя.

Я вдруг понял, что не знаю, как её зовут. Спросил, пряча глаза. Она ответила тихо и просто:

– Катя.

– Хорошее имя. А я – Иван.

– Уж не Анатольев ли? – прозвучал тихий смех.

– Анатольев.

Потом мы говорили: о том о сём. О тысячах вещах – и ни о чём серьёзном. Мне пришла мысль, что она должна знать.

– Катя, – спросил, – мне говорят правду? Или нет?

«Да», – закивала она. А потом опустила голову и печально покачала: «нет».

Так я и знал.

– И что же? Что там?

Она вскинула взгляд. «Ты просишь сказать меня?!» – прочитал я. Нет, не прошу, но молчание в таком случае красноречивее слов.

– Опухоль больше, чем ожидали?

– Опухоль и метастазы…

– Сколько мне осталось?

Она помолчала.

– Прогноз неточный. Несколько недель. Месяц…

Я долго сидел без движения. Потом лёг. Разве она сказала что-то новое? Разве я и сам не догадался?

Катя не утешала меня. Но взяла мою руку и, сжав в своих ладонях, поцеловала.

Дни шли. Я растворялся. Боли не чувствовал, не страдал, но жил в оцепенении. И только когда приходила она, оживал. Никогда не думал, что девушка захочет прикоснуться к больному, особенно такому, как я. Она целовала меня, когда никто на нас не смотрел, и было в этих поцелуях столько нежности! Любовь? Не знаю. Сострадание? Может быть. Но, казалось, если б я встал, то схватил её в охапку, обнял крепко-крепко и унёс далеко. И все песни земли были б для нас, потому что моя любовь была последней.

Я потерял счёт времени, ни о чём не думал, но ощущал её руку на своем лице.

– Ванечка, – шептал голос.

И мне хотелось ответить, только не было сил. Какие-то люди приходили и уходили, – наверное, прощались со мной. Родные, но уже далёкие лица. Я не тосковал: мои притуплённые чувства не испытывали ничего. Но каждую ночь просыпался и трепетно ждал. Она приходила, и я, неведомо как, уже издалека слышал её шаги. Они стали смыслом последних дней моей жизни: шаги человека, полюбившего меня.

Катя склонялась, касалась губами моих губ. Как дождь, как ветер, как капли влаги. Я умирал, всё расплывалось, сознание уходило, но рядом с ней не скорбел, не боялся. Её ласковый свет проникал в меня и освещал тот неведомый путь, по которому мне предстояло пройти. Будущее, о котором я ничего не знал, обретало черты. Словно переступал невидимую грань и чувствовал, что она преодолима, а за ней – чистая и долгая дорога, удивительная и непредсказуемая жизнь. И я готовился к ней, но не тем, что думал или размышлял, нет, – я любил.

– Ванечка, родной…

Скоро уйду. Может быть, ночью, когда тебя не будет со мной. Может быть, днём. Одного лишь хочу: пусть в тот миг, когда начнётся мой путь в далёкие горы, тихим эхом в моём сердце зазвучат твои шаги…

Солнечное окно

В этом доме всегда было тихо. На крыше, потемневшей от ветров и дождей, жили воркующие голуби, по ней стекали лучи рассвета и стучали ветви деревьев, растущих в саду. Со всех сторон дом окружали яблони, вишни, седые лозы разросшегося ввысь виноградника и множество диких кустов, сплетающихся в буйной пышности. Узкая тропка вела к двери. Ночью по ней бегали ежи. Днём ходил важный и очень довольный сытой жизнью кот. А в самом доме обитал пожилой и одинокий человек, единственной радостью которого было маленькое окошко на чердаке.

Сюда вела лестница. Она поднималась от печки, излучавшей тепло, огибала стену и выводила под крышу. Здесь, среди состарившейся и ненужной мебели, среди выброшенных книг и запылённых сундуков сохранялось чистым небольшое пространство, а над ним – голубой квадрат окна, глядевший прямо в глаза небу. Стоял стул с мягкой подушечкой, висел старый жакет на случай прохладного дня, лежал сдвинутый в сторону потёртый коврик. Несмотря на скромные размеры, местечко казалось уютным и так и приглашало присесть, устроиться удобнее и – ждать…

Что же так притягивало сюда старого жильца? Почему приходил он на этот чердак с пунктуаль-ностью влюблённого каждое утро? Кто заставлял его отрываться от тёплой печи, с трудом подниматься по лестнице и стынуть перед окошком в ранний холодный час?

То было солнце.

К нему, радостному, стремился одинокий человек. Его свет жадно ловили старческие, слабо видящие глаза. Его животворящим лучам радовалась душа. Его тепло оказывалось ценнее и дороже тепла сжигаемого полена.

Человек любил солнце.

Здесь, на крыше, наедине со своим неизменным другом, он испытывал тихие минуты радости и того особого духовного подъёма, которые невозможно сравнить ни с чем. Уже поднимаясь, перебирая ногами ветхие ступени лестницы, старик предвкушал близость встречи и трепетал. Он знал, как войдёт, как присядет на стул, как обведёт взором весь этот пыльный мир потемневших от времени балок и разбросанных всюду вещей, потом вдруг почувствует тепло и, ещё не видя солнца, предугадает его появление по мягко разливающемуся свету.

Хрупкое зарево нежного золота, разжигаясь всё больше и больше, вспыхнет и осветит мрачный чердак, а вместе с ним – и воспоминания.

Всё изменится в этом месте, хранившем столько чудесных картин прошлого. Старик ждал солнце, как ждут давнего друга, с которым можно поделиться тем, что всплывает в памяти. Оно появлялось – и гибкой лаской лучей касалось его лица, словно приветствуя, а затем начинало подбираться к вещам, незримо приглашая: «рассказывай!»

Сухими голосами перешёптывались старые книги, сброшенные в углу, тонко поскрипывали половицы, шкафы и этажерки начинали петь, и сердце старика наполнялось счастьем. Картины прежней жизни, царившей в этом доме, проходили перед его взором плавной чередой. Они не приносили страдания, но согревали тем отзвуком радости, что неизбежно приносят позабытые воспоминания прошлого. Распустившееся солнце оживляло не только глухое помещение под крышей, но и память человека, и он улыбался, глядя на привычные предметы. Вот этот мяч купил он для внука, и тот долго играл им. А те пахнущие пылью журналы любил перечитывать сын. На швейной машинке, потемневшей от ржавчины, когда-то шила его жена.

Лучи скользили, и следом за ними скользил взгляд старика. Он мог сказать солнцу, как доброму и понятливому другу: «А теперь посвети сюда…» И солнце послушно освещало тот уголок, что был дорог человеку.

Так проходило утро. В полдень старик приходил навестить своего товарища, послать ему прощальный привет, потому что знал: очень скоро солнце начнёт убегать из его сада, склоняться к западу, а там и вовсе исчезнет. Он опять присаживался у окошка и смотрел, смотрел… О чём ему думалось? Неведомо, но эти минуты наполняли его душу блаженством, а жизнь – смыслом.

После нескольких часов дневного сна старик зажигал лампу: на дом надвигались сумерки. Теперь подняться на чердак можно было лишь на минуту, чтобы увидеть последние отблески догорающего заката, – там, вдали, за крышами других домов и ветвями высоких тополей.

Ночь приходила с шелестом ветра и тонким перестуком ставен. Жизнь замирала, лишь шуршали мыши в подвальчике да лениво бродил кот, мягко дышал во тьме, царапал диван и подстилки, запуская когти и мурлыча. В дальнем углу на диване спал старик. Сон его был хрупким, неровным, он часто открывал глаза и прислушивался к звукам. Ждал рассвета и встречи у чердачного окошка.

…Поздней осенью глухая стена дождей отгородила старика от его друга. Тучи, как вражеские армии, загромоздили небо. Вот уже несколько дней старик не видел солнца. И – загрустил. По привычке подни-мался наверх, сидел у окошка, трепетно вглядываясь в бурлящее сердце облаков, но напрасно.

Теперь, просыпаясь, он видел всю ту же томящую, давящую картину: безнадёжно-сизый туман, капаю-щий дождь и гнущиеся под напором немилосердного ветра ветви мокрого сада. Старик вдруг почувствовал, что ослабел. Болезни не было, но какая-то странная усталость охватила всё его тело и, что ещё хуже, – душу. Сил хватало только на то, чтобы принести дров из сараюшки за домом, растопить печь и печально сидеть рядом, всматриваясь в пылающий огонь. Так прошёл месяц. Несколько раз солнце пыталось пробиться сквозь завесу облаков, навестить старого друга, но человек не видел этого, замкнутый в узком пространстве комнаты, погруженный в уныние и тоску.

В один из дней он не смог встать с постели и так и остался лежать, незаметно угасая.

Дом остывал, а вместе с ним уходила и жизнь старика. Уже давно кричал, чуя беду, похудевший кот, воздух в комнатах застыл и посерел, а человек всё лежал и лежал с закрытыми глазами и заострившимся подбородком, не имея ни сил, ни желания встать. А дождь всё лил и лил, и никто не проходил по садовым дорожкам, чтобы спасти старика.

И тогда встрепенулась природа. Словно сам небес-ный друг понял, как нехорошо его долгое отсутствие, и однажды ночью замёрзшие тучи выжали из себя последние капли и очистили небо.

Ранним утром солнце заглянуло в окошко. Но непросто вернуть надежду туда, где она умерла. Человек не почувствовал зова. Тогда лучи проникли в комнату, добрались до дивана и коснулись застыв-шего лица. Едва почувствовав тепло, человек про-будился. Открыл глаза – и не поверил! Дом наполнял свет. Всё искрилось под его лучами! Радость мощным потоком хлынула в сердце старика. Волнуясь и трепеща, он заставил себя подняться и раскрыть дверь. Небо пахнуло на него чистой голубизной… Торопливо, дрожащими руками он натянул жакет и, превозмогая слабость, пошёл вверх по лестнице.