Лидеры – на втором плане, или Самый заурядный учебный год. Книга 1. Лето. Школьный роман

– Еще и смеется! – прикинулась обиженной Эля.

– Я не смеюсь, я улыбаюсь, – возразил одноклассник и, взяв за плечи, повел ее в кухню. – Садись, я уже все приготовил. Ешь!.. Что же родителей так долго нет? Тут же рядом… Сейчас картошка остынет.

Картошка была достаточно горячей, зря Валера беспокоился; кстати, пожарена умело (тут уж Эля разбиралась – сама столько ее пережарила за последние годы!), молодец, Валерка!

– А для салата – вот… – Валера подал девочке десертную ложку и придвинул салатницу. – Я немного со сметаной перестарался… и от огурцов сока много, он какой-то жидкий получился, как окрошка какая-то, сейчас по всей тарелке расползется. Ешь прямо отсюда. Не стесняйся!.. Съедобно?

– Не то шлово, – ответила Эля, совсем как Толька. – Пишша богов!

Салат был из свежих огурцов с яйцами и зеленым луком, сметаны Валерка действительно не пожалел – бухнул от души. Блюдо поистине роскошное – особенно, если учесть, что сейчас середина июня. А может, для людей это и не роскошь? Не все же такие, как Элина мачеха, которая до своих сорока лет даже манную кашу толком варить не научилась – она у нее постоянно то подгорает, то получается с какими-то комками. Хотя ее драгоценным «Антошам» что ни дай – все смолотят. А такой салат, как у Валерки, мачеха и не делает никогда, она в качестве летнего дополнения к картошке признает только огурцы, разрезанные пополам и слегка присыпанные солью. Не то что деревня – хутор какой-то глухой! Любая деревенская тетка салат приготовить сумеет, хотя бы самый простой. А эта… Вроде из так называемой «простой трудовой» семьи, должна бы все уметь и девчонок учить, а она по части косорукости на кухне любую министерскую дочку, выросшую с няней и домработницей, за пояс заткнет, потому все на Элю спихнула, когда девочка училась еще в четвертом классе. А вот родная дочечка, Антошечка, благополучно до седьмого класса дожила, не особенно утруждая себя домашними делами – ну, может, яйца сварит или пожарит, если самой очень уж есть захочется, или готовое разогреет. Про ее братца и говорить нечего – вообще ничего не умеет, и никто его не заставляет учиться, мачеха свято уверена, что кухня – дело не мужское, при этом сама как хозяйка не на высоте. Удивительно, что отец все это терпит – он раньше такого не видел: мама с бабушкой хорошо готовили, да и другая бабушка, отцова мать, тоже…

Снова вспомнив о мачехе, Эля помрачнела: как та завтра встретит ее? День где-то проболталась, да еще ночевать не пришла – как раз по характеристике! Может, попросить Валерку, чтобы он проводил ее?..

И тут девочка вдруг отметила, что салат очень быстро убывает: когда она села за стол, над сметанной поверхностью с выглядывающими из нее кусочками огурцов и зеленью был виден только золотистый ободок на краешке салатницы, а теперь вот эта поверхность опустилась, и выглянули нарисованные на внутренней стенке небольшие зеленые листики, которых раньше видно не было. Ничего себе гостья мечет после нервного потрясения! Так и хозяевам ничего не останется… Смутившись, она положила ложку.

– Не понравилось? – спросил Валера. – Может, недосоленный? Папа часто говорит, что я недосаливаю.

– Да нет, вкусно. Просто я уже наелась.

Эля доела оставшуюся на тарелочке картошку и, чуть поколебавшись, проглотила еще несколько ложек салата – даже не самого салата, а прохладной, чуть пощипывающей язык, смеси сметаны с огуречным и луковым соком. От этого легкого холодка потихоньку исчезала боль в горле и груди.

– Чай с малиной, – Валера поставил перед ней кружку. – На всякий случай – ты же промокла.

– Ой, Валер!.. – спохватилась Эля. – У меня юбка в мазуте. Чем его вывести – не подскажешь?

– Ммм… – задумался Валера. – Растворителем каким-нибудь. Это у отца надо спросить. Уж он-то часто спецовку чистит. Оставь пока.

– Я засну, наверное, не дождусь, – Эля в самом деле почувствовала, что засыпает. – Толиково лечение действует.

– Ну и спи! Я тебе в бабушкиной клетке постелил.

– А может, ты меня все-таки проводишь? – несмело спросила она.

Валера замотал головой.

– Не-не-не! И не думай! Слышишь, какой дождь? Хочешь – позвони домой, успокой своих. У тебя телефон есть?

– У нас нет. У соседей есть, но… – Эля замялась.

– Соседи плохие? Не ладите?

– Нет, соседи хорошие. Дедушка с бабушкой. Мы с Каринкой из «В» -класса им всегда помогаем… – девочка снова замолчала.

– Звонить не хочешь? – понял Валера. – А если не позвонишь, очень волноваться будут?

Эля обхватила кружку обеими ладонями. Как хорошо, когда тепло!..

– Не особенно, – грустно сказала она.

Что-то ее прорвало сегодня: второй раз за день плакать хочется, да еще какая-то странная истерика без слез была. Чувствуя, что в горле зарождается твердый комок, Эля опустила глаза и поспешно допила чай, удавив предательский комок на корню.

– Короче, не ломай голову и ложись спать! – решительно заявил Валера.

«Совершенно другой человек», – отметила про себя Эля. В школе Валерка больше молчит, не поймешь, о чем он думает, что он может, и вообще – какой он? Ну, тихий, скромный… Маринка Ярославцева с друзьями иной раз называют его «Недобитым». Сейчас, дома, Валерка вовсе не «Недобитый» – вполне нормальный мальчишка!..

– Спасибо, Валера, – Эля поднялась из-за стола и снова начала подбирать подолы.

Помимо длины, у вещей была еще и некоторая ширина, поэтому рук у Эли катастрофически не хватало, ей удалось приподнять на несколько сантиметров от пола только переднюю половину одежды. Сзади халат и рубашка тащились, как шлейфы королевских одеяний. Валерка, хоть и помалкивает деликатно, про себя, наверное, хохочет. Да ладно, на Валерку обижаться не стоит!

– Это бабушкина клетка, – сказал Валера, распахивая дверь маленькой комнатки. – Да она и у родителей такая же. Бабушка, мамина мама, жила в деревне одна, а когда заболела, мы ее забрали. Отец зал фанерой в три слоя перегородил и двери сделал – две комнаты получились. А потом, когда бабушка умерла, решили так и оставить – возни с переделкой много, сразу все не сделаешь, а отцу потом опять в рейс, и будет так все развороченное стоять, а зал этот почти не нужен: светских приемов мы не устраиваем – мои родители дома почти не живут, а если родственники приезжают – так даже удобнее, у каждого свой угол есть. Тесновато, но, как тетя говорит, главное – на голову не капает… Спокойной ночи, Эль!

Он закрыл за Элей дверь и снова ушел в кухню. Слышно было, как он негромко стучал посудой, помыв и расставляя ее на сушилке.

В «бабушкиной клетке» смогли поместиться только шкаф, кровать, стул и маленькая тумбочка. Все старое, немодное, но Эле это даже понравилось. Сетка кровати прогнулась, когда Эля легла, и, чуть спружинив, несколько раз качнула девочку, словно убаюкивая. От белья пахло травами. Толстое теплое одеяло оказалось необычным: оно было легче ватного, но тяжелее пухового, и Эля так и не поняла, чем же оно набито, но гадать не стала – просто завернулась в него и устроилась поудобнее. Она только сейчас начала чувствовать, как ноют ноги после многочасового хождения пешком, и какое это удовольствие – лежать спокойно… и не ожидать беспричинного крика мачехи… слушать шум дождя…

Дождь то немного стихал, то принимался лить с утроенной силой. Над городом появилась очередная грозовая туча: снова загремело прямо над крышей Валеркиного дома. Со стороны железной дороги донесся гудок, и Эля, уже засыпая, вспомнила о том, что всего лишь час назад могла умереть, и содрогнулась. «Наверное, так теперь и будут кошмары сниться», – последнее, что она успела подумать. Но кошмары не приснились – вообще ничего не снилось. Она проспала все: как вскоре пришли домой родители Валеры, как Валерка сказал им: «Если бы она умерла, то я бы тоже…», как Валеркина мама, войдя в «бабушкину клетку», долго стояла возле кровати, наклонившись над Элей и рассматривая при слабом свете ночника изможденное Элино лицо, морщины на нем и особенно пристально – волосы с серебристыми прядками, вздыхала и вытирала слезы, как совсем поздно звонил Игорь Алексеевич – спрашивал, не знает ли Валера, к кому могла бы пойти Эля, а Валеркина мама попросила его приехать к ним завтра утром, желательно пораньше, потому что разговор предстоял серьезный, а значит нетелефонный, а на работу к девяти и Людмиле Георгиевне, и Игорю Алексеевичу – значит, надо все обсудить до ухода. И о чем потом долго говорила вся семья, Эля тоже не слышала…

***

Ровно в половине седьмого утра Игорь Алексеевич был у Капраловых. Несмотря на полубессонную ночь, все взрослые утомленными себя не чувствовали, а поговорив за утренним кофе несколько минут, взбодрились окончательно. На итоговом родительском собрании Валерины родители не присутствовали, а Валера дома ничего не рассказывал об Элиных несчастьях, поэтому Капраловы были шокированы, выслушав рассказ Игоря Алексеевича. В свою очередь, учитель был потрясен, узнав, что случилось вчера вечером, и, напрочь забыв, что он учитель и к тому же сын профессора, а перед ним находятся родители ученика, отреагировал бурно: грохнул кулаками по столу и выразился так, что могли бы позавидовать представители славного рабочего класса и колхозного крестьянства. Промах этот оставили без внимания – мелочи! От возмущения человек может сказать все, что угодно…

– Ну, что теперь? Свидетельство не переделаешь… – в десятый раз повторил расстроенный физкультурник.

– Нет, в училище ей показываться в этом году больше не стоит, – перебила Людмила Георгиевна. – Я ее к нам на работу возьму.

– К «вам» – это куда? – поинтересовался Игорь Алексеевич.

– Дворец культуры железнодорожников. Я директор, – объяснила она. – У нас с осени гимнасты и танцоры расширяются, новые группы будем набирать. Нужен еще один концертмейстер… уже звонили девочки и из училища, и из института, интересовались… хорошо, что пока никого не приняли!.. Я думаю, она с этой работой справится, у нее по музыке одни «пятерки», я ее документы смотрела (нехорошо, конечно, без разрешения по чужим сумкам шарить) … И Валера говорит, что она хорошо играет… Годик поработает, а потом поступит: и рекомендацию дадим, и характеристику напишем – не такую. Да и вообще за год может многое измениться.

– Вы не пожалеете! – горячо заговорил Игорь Алексеевич, порывистым движением прижав к груди ладони. – Девочка – чудо! Может быть, слишком серьезная. И молчунья. Такие почему-то не всем нравятся – их высокомерными считают.

– Ну, на всех не угодишь, – вздохнула Людмила Георгиевна, разливая по чашкам вторую порцию кофе. – Пусть серьезная, пусть молчит… Это не страшно. Я боюсь, волокита начнется, когда буду опекунство оформлять. Скажут: метраж не позволяет. Хотя угол отдельный найдется.

– Может быть, – мрачно сказал учитель. – Я такой случай знаю. Один мой друг купил в частном секторе полдома. Парень иногородний, художник по образованию. В одной комнате мастерскую сделал, а в другой сам живет. Приехал младший братишка, поступил в институт – все нормально. Дошло до прописки – ни в какую! Метраж мал. Только родителей можно прописать. Он доказывает: «Товарищи! Милые! Это же маразм – то, что вы говорите! Одного человека и прописать, и куда-то поместить легче, чем двоих. Вот как раз родителей мне будет некуда деть, разве что из дома уйду или в мастерской под мольбертами спать буду на коврике, как собака, чтобы им место освободить, а с братом мы нормально размещаемся – он у меня на кресле раскладном спит». Нет и нет! Так братишка и живет у него, а прописан в общежитии.

– Ох, да все у нас не слава Богу! – невесело проговорила Людмила Георгиевна. – Волокита, конечно, будет та еще…

– Вы мне тогда сообщите, – сказал Игорь Алексеевич. – Я отца своего подключу, он часто знакомым помогает, особенно когда что-то незаконное выплывает. Или просто какой-то сложный случай. Он тогда звонит Томилину и спрашивает: «Николай Васильевич, подскажите, пожалуйста, к кому можно обратиться вот по такому вопросу, а то вот такая ситуация у человека сложилась»… Вроде бы и помочь напрямую не просит – но Томилин сразу кидается выяснять, и тогда кое-кому жизнь медом не кажется!

– О-о-о!.. Он у вас с самим Томилиным общается? – удивился Валерин отец. – Что он сына Томилина после аварии оперировал, это, наверное, весь город знает. Но мало ли… Вылечили – и распрощались. А они до сих пор?

– Да, – подтвердил учитель. – Он этого Игоря (тезка мой) с того света вытащил. Без преувеличения!.. Все, кто смотрел, отказывались операцию делать… отец говорил: жуть была – мозги у парня наружу, кусок черепа воткнулся где-то рядом с каким-то важным центром, пульс еле-еле прощупывался – и слабый, и редкий. Кто ни глянет – одно и то же: «Да он сейчас умрет, тут уже…». И дальше терминами про последние мгновения. Томилин чуть не на колени: «Ну, попробуйте хоть кто-нибудь что-нибудь сделать! Ну, вдруг?.. А так, конечно, полежит-полежит и умрет – без вариантов. Если не получится, мы смиримся – но вдруг все-таки?». Отец и рискнул, хотя вообще не надеялся, что что-то получится, он сразу предупредил, что шансов почти нет… миллионная доля какая-то… А парень сильный оказался, выкарабкался… на эту миллионную долю. Даже по части психики все нормально, такое после очень тяжелых травм не всегда бывает. У отца в отделении егерь лежал… которого браконьеры избили. Тоже голова была проломлена. И операция удачно прошла, и поднялся мужик быстро, а тут… – Игорь Алексеевич со вздохом крутнул кистью на уровне уха. – Так что тезка мой счастливый оказался. Томилин, когда его… в смысле, сына… выписывали, сказал: «Алексей Дмитриевич, звезды с луной обещать не могу по известным техническим причинам, но то, что в моих силах, – всегда сделаю», – он улыбнулся. – Отец к нему из-за других обращается, а Томилин просто мечтает что-нибудь для нашей семьи сделать! Но у нас пока ничего такого не случилось, чтобы его просить. Только из-за других, и только в сложных случаях. Нехорошо, конечно, использовать личное знакомство с Первым секретарем – но куда денешься, если эти сложные случаи на каждом шагу! А на прием попасть трудно – очередь на несколько месяцев вперед, да еще и не всех подряд к нему лично записывают – в основном, к заместителям направляют… и не всегда удачно вопросы решаются – тогда лишняя волокита. Так что имейте в виду.

– А… если вдруг в самом деле? – осторожно спросила Людмила Георгиевна. – Ведь это же все просто чудовищно!

– Я поговорю! – с готовностью пообещал учитель. – Да тут такая история, что и просить не надо – только сказать, в чем дело. А Томилин сам боевую тревогу устроит. Он, хоть и главный в области, все-таки порядочный, как отец говорит…

Людмила Георгиевна рассмеялась: