Начало от безумного отца

– На вот…

Девушка с благодарностью взяла еду, откусила огурец, во рту он шумно хлюпнул. Маруська притихла, хихикнула. Вернувшись к сумке, она поставила ее в комнате возле ножки стола, достала из нее коробочку и положила на стол.

– Возьми, глянь, – указала она взглядом на коробочку, усевшись на край стула.

Катерина протянула руку к подарку, взяв, покрутила его. В кухне громко зашуршала газета, затем послышался звук ножа, стучащего об дерево. Стало понятно, что отец что-то нарезал на доске. Раздалось его громкое причмокивание. Катерина открыла коробочку, в ней лежала маленькая куколка из фарфора в бальном платье. Глаза ее оживились.

– Я, Катя, знаешь… – начала шепотом Маруська.

– Что за черт? – внезапно выкрикнул отец, ударив по столу рукой.

Ложки, стоящие в банке звякнули, по столу что-то покатилось. Катерина вздрогнула, из ее рук куколка упала на пол, разбилась. Девочки испуганно переглянулись. Куколку было жалко. Маруська перестала жевать, подошла к шторке, немного отодвинув ее, выглянула в кухню. Отец шлепнул ладонью по самовару, тот слетел со стола на пол, разливая воду. Девушка вздрогнула, ей было непонятно, что его так разозлило. Катерина тут же направилась к дверям, затхлый запах в доме вызывал тошноту.

– Подожди, – шепнула испуганная Маруська, удерживая сестру за локоть. – Ты куда?

Катерина даже не посмотрела на сестру, высвободила руку, подняла шторку. Отец сидел на стуле спиной к выходу, самовар валялся на полу, как и осколки битой посуды. Все выглядело так, словно убирать этот бардак никто не собирался. Девочка, поднявшись на цыпочки, попыталась остаться незамеченной и выйти из дома, но под ее ногой предательски скрипнула половица. Ее сердце, казалось, забилось громче, чем тикали часы.

– Куды? – строго спросил отец, чуть повернувшись, искоса глянул на нее, его хвост ударился об пол.

– Я? В уборную.

Катерина приподняла плечи, быстрым движением разгладила сорочку, выпрямилась. Отец согласно кивнул, давая ей разрешение выйти. Он всегда все контролировал, поэтому обе сестры лелеяли мысли о том, чтобы поскорее вырасти и уйти из родительского дома. Только куда, например, Катерина пока не знала. Замуж ей точно не хотелось. «Пусть Маруська идет замуж, а мне надо бежать», – подумала она.

– Смотри, – прошипел отец.

Катерина после этого предупреждения остановилась перед дверью, не поняв на что надо смотреть, оглянулась. Ни Маруськи у шторки, ни отца в кухне уже не было, из родительской комнаты раздавался храп. Испуганная девочка медленно подняла взгляд вверх по лестнице на второй этаж, вся лестница оказалась в паутине и пыли, по верхней ступеньке семенили мыши. Катерина рванула в их с сестрой комнату. Маруська тоже спала. Как только Катерина легла рядом с ней на постель, то услышала:

– Ты давеча про Алешку вспомнила, словно он живой. Зачем? Знаешь ведь, что он умер.

Катерина повернула голову на сестру, глаза у нее были закрыты. Будить она ее не стала. Какое-то время девочка ворочалась, но все-таки провалилась в дремоту, где ей слышалось шуршание, рычание и виделись мухи, роившиеся у ее глаз, она пыталась отмахнуть их, но они появлялись снова. Из углов по всему дому скалились черти, издавая зловонный запах. Вскоре по полу, будто ковром, развернулся луг, с еле заметными голубыми бутонами, с пестрившими синими петушками и белыми невестами. Девочка увидела, как чьи-то большие ноги топчут этот луг и цветы на нем. Она вдруг стремительно соскочила с постели, выбежала в сенцы, потом сбежала с лестниц на улицу. Выскочила из калитки и помчалась прочь от дома, все дальше удаляясь от этого ужаса. Вслед ей раздался лай их пса Армана. Он так необычно лаял, даже хрипел. Анисия подобрала пса на улице еще щенком. Позже Константин построил ему будку, принес из сарая мощную цепь.

Катерина уже выбежала на дорогу за деревню, где вскоре послышалось рычание. Что-то большое и лохматое приближалось к девочке. Она рванула в сторону, к лесу, но и там раздалось рычание. Катерина со всех ног пустилась в другую часть деревни, встретившись с лохматым, похожим на медведя и льва одновременно, чудищем. Ей больше некуда было бежать ни от него, ни от отца. Спасением для девочки оказалось возвращение обратно в дом. Она, уже находясь в постели, только натянула одеяло на голову, как в прихожую кто-то вошел, об пол шлепнули тапки. «Это пришла мамка, только она так снимает тапки», – решила Катерина. Мгновенно встрепенулась.

– Мамка! – радостно громким шепотом произнесла она, бегая взглядом в ожидании матери в кухне.

– Тише, тише. Не буди народ. Завтра увидимся, – ответила мать, скрипнув дверцей шкафа в комнате, потом, по всей видимости, легла на постель рядом с отцом.

Катерина, немного подождав, все же поднялась и вышла в кухню, и тут около ее ног одна за другой пробежали по полу крысы. И сотни мелких паучков расползлись по стенам, потолку, затем начали падать на ее голову и тело. Девочка трясла волосами, пытаясь их с себя сбросить. Ее дыхание то останавливалось, то возобновлялось. Неожиданно перед ней появилась заплаканная Маруська. Она больно впилась руками в плечи Катерины, что-то с волнением заговорила, потом закричала. Катерина не разобрала слов. Девочка смотрела на губы сестры, потом обернулась на окно, где уже рассвет окатил их двор. Загорланили петухи. Все, что было вчера, стерло время. Наступило то самое обещанное «завтра».

Глава 3

«Когда давно все встало на свои места, но каждый день распадалось по разные стороны».

    Запись сделана 18 июня

Антон Юрьевич отвел взгляд от записи в дневнике, подумал: «На самом деле я даже представить себе не могу, что могла бы означать эта фраза. То, что она в себе что-то скрывает, понятно, но что?»

Поселок Черемушки.

Дом для престарелых людей. Июнь 2016 год

Почти в конце поселка Черемушки среди берез и осин виднелось двухэтажное здание из серого кирпича, огороженное забором, выкрашенным зеленой краской. Несколько лет назад районная власть отдала это здание под дом престарелых жильцов. С этого времени дом стал быстро наполняться.

Его передний фасад стремился к поселку, где жилых домов оставалось немного. Местный народ уже несколько лет подряд заметно переселялся в ближайшие города. Во дворе дома стояла деревянная беседка и лавки, расположенные вдоль забора. Ступеньки, ведущие к крыльцу, давно облупились по краям, выдавая глазу дело времени. Двор выглядел чистым. Летом траву косили сами жильцы, затем выстилали на заднем дворе в клетки кроликам. Зимой горок, конечно, не строили, но зато у самого угла забора ставили новогоднюю елку. Старикам нравилось наряжать ее, украшая гирляндами. Возле дверей всегда стояли две лопаты для чистки снега, и кто-нибудь из жильцов мог выйти утром и разгрести дорожку от ступенек до калитки.

Внутри здание было похоже на небольшую поликлинику, с таким же длинным коридором, по бокам которого располагались узкие комнаты. Даже пахло лекарствами. Стены почти везде раз в три года выкрашивали в синий или зеленый цвет. Директор распорядился, чтобы в доме поставили множество цветов. В коридоре находились клетки с попугаем, морской свинкой и белыми мышками. Нередко по дому гуляли сами по себе кошки. Своих никто не заводил, заглядывали чужие. С кошками были проблемы, так как у директора при виде их активировалась аллергия. Хороший директор достался этому дому, заботливый. Так говорили жильцы. В администрации он выбил для дома престарелых людей несколько дополнительных должностей: медсестру, повара и уборщицу. Изначально их в штате не было, будто жильцы сами должны о себе заботиться.

С момента первого заезда в дом стариков в персонале до сих пор числились одни и те же люди, кроме принятого по знакомству три месяца назад на должность заместителя директора Антона Юрьевича Скабеева, двадцати семилетнего врача психиатра по образованию, тяготеющего к гипнозу.

Там проживала и Катерина Морова, ныне Потапова, по фамилии мужа, к которой за это время, казалось бы, никто не приходил. Женщине уже исполнилось шестьдесят два года. Только выглядела она гораздо старше своих лет. Может, потому что она деревенская, а может, по другим причинам. Многие находящиеся здесь старушки, что прожили в городе большую часть жизни, выглядели моложе ее, хотя были одного возраста. Они красили розовой помадой губы, даже пользовались духами, если к ним вдруг забредет начальник из администрации или заглянет Антон Юрьевич. А если праздник придет, то и тушь для ресниц доставали, и шифоновые шарфы. Катерине все это было не нужно. Она редко смотрела в зеркало, ее седые длинные волосы всегда были стянуты в тонкую косичку и закручены в комок на затылке. Лицо покрылось глубокими морщинами, веки нависли, почти закрывая небольшие глаза. Губы, потерявшие свой цвет, стали синюшными, части зубов уже не было. Она носила цветные халаты, ходила тяжелым шагом. Редко присоединялась в столовой к жильцам посмотреть по телевизору новости или шедший по вечерам сериал, который называли мыльной оперой.

* * *

В этом году июнь стоял теплый. Прошел очередной скучный воскресный день. Поселок начал погружаться в дремоту, но в доме престарелых еще продолжались разговоры. После вечерней прогулки старики в столовой пили чай, поливали стоящие на подоконниках цветы, слушали советскую музыку. Катерина, послушав с ними несколько песен Муслима Магомаева, вернулась к себе в комнату. Фонарный столб во дворе дома не светил, вчера кто-то разбил лампочку, поэтому в комнате было темно. Накрывшись верблюжьим одеялом, женщина быстро заснула. Обычно ей ничего не снилось. Может, потому что на ночь ей давали снотворное, и на утро она сны забывала.

В полночь заскрипела калитка, залаяла собака. Кто-то забежал по лестницам на крыльцо, стуча каблуками от сапог. Забарабанили по двери. Катерина открыла глаза, около минуты прислушивалась, стук не повторился. Во дворе стояла тишина. «Видно, послышалось», – подумала она. Катерина перевернулась на другой бок, натянула на себя одеяло. Она глубоко вдохнула и почувствовала в воздухе запах лаванды. Двери распахнулись, из коридора в комнату ворвался свет. Катерина медленно приподняла голову. Около ее кровати появилась женщина в белом одеянии, удерживающая на груди края белого ажурного шарфа, покрывающего ее сверху почти до стоп. Женщина тихо причитала. Катерина подумала про Виту Сергеевну, про снотворное. Вита Сергеевна обещала его принести, но ее до сих пор не было.

– Однажды ты не проснешься. Помнишь, как это было у Павла Хромого, у Керьяна Полевого? – спросил откуда-то женский голос, похожий на голос Маруськи.

В последние годы Катерина не всегда понимала, кто с ней говорил. Появлялись люди, которые друг друга не видели. С кем-то она сама не хотела говорить. Кого-то даже боялась. Катерина рассказывала об этом Антону Юрьевичу, тот относился с пониманием. Это был, пожалуй, единственный человек, который ее по-настоящему понимал.

– Кто ты? Это ты, Вита Сергевна? – все же, сомневаясь, громко спросила Катерина, прищуриваясь, пытаясь всмотреться в лицо женщины сквозь шарф.

– Вита Сергевна, – еле слышным эхом прозвучал голос, похожий на Маруськин.

На соседней кровати старушка постучала кулаком по металлическим прутьям.

– Да, что же тебе, Катька, не спится? Молчком лежи, а то скажу на тебя, – пробубнила она.

Предположительная Катерине Вита Сергеевна, как и в остальных случаях, поплыла, словно водой испорченная картина, а вскоре вовсе испарилась. Дверь захлопнулась. Женщина больше не смогла заснуть, откинула одеяло, кряхтя, уселась. Через какое-то время в поселке загорланили петухи, собаки, выпущенные хозяевами из своих будок, залаяли на кур. «Скоро должна прийти врачиха, – подумала Катерина. – Пусть пока лают, а чего им еще делать?»

В коридоре послышались шаги. Персонал уже принимался за работу. К одиннадцати часам непричесанная Катерина заглянула в кухню, где в это время Таня, социальный работник, с жадностью заглатывала с ложки гречневую кашу. На печи из двух кастрюль шел пар от обеденного борща и компота из яблок. Таня, полноватая немолодая женщина с сединой на коротко подстриженных волосах, всегда была приветлива с жильцами, часто с ними курила. Курила она не просто сигареты, а закручивала, как солдаты в военное время, махорку в газетку. Из-за печи вышла повар Тамара, тучная женщина шестидесяти лет, похожая на утку, с выпяченной большой грудью. Она появилась, держа в руках испачканный кухонный нож, фартук был вымазан чей-то кровью.

– Чего тебе надо здесь? – крикнула Тамара, глядя на Катерину. – Тут делать нечего. Скоро обед, в столовую приходи.

Она сказала это с недовольством в голосе, торопливо вытирая нож о тряпку. Приветливость от нее была редкостью. Сквозь ее шутки и подтрунивание порой слышалось оскорбление. Многие жильцы жаловались на такое недружелюбие. Но Тамара – хороший повар, поэтому жильцам приходилось терпеть ее неприятные манеры.

– Катерина, ты шла бы погулять, – поддержала Таня, уши ее зашевелились. – Глянь, погода стоит хорошая. Скоро дожди обещают. Иди, иди уже.

Катерина немного замешкалась, потом молча вышла. Навстречу ей направлялась скрюченная Варвара Михайловна, местная сестра-хозяйка, сухонькая старушка с горбинкой на носу. В руках она держала чистое постельное белье. Варвара Михайловна в последние годы находилась в этом доме постоянно, так как ей стало негде жить. Ее дом сгорел, другого дома администрация не построила. Муж давно умер, с сыном она жить не захотела. Здесь ей нравилось, она со всеми ладила. Говорила, что такая старость ее вполне устраивает.

– Ты чего, Катя, такая грустная? – спросила Варвара Михайловна. – Солнышку радоваться надо. Глянь, солнышко-то какое.

Она улыбнулась беззубым ртом. Катерина оставила старушку без ответа, лишь проводила взглядом до конца коридора. Варвара Михайловна скрылась за дверями, напевая себе под нос что-то из современной эстрады. Отсутствие реакции Катерины на вопросы вполне можно было объяснить. С острыми перепадами настроения что-то нужно было делать, вот ее и лечил Антон Юрьевич. Сегодня утром она ни с кем не желала говорить, вообще ничего не хотела, кроме еды. Пожалуй, это единственное, чего она хотела всегда.

В коридоре с пальмой копошились две низенькие старушки, обе с длинными носами, словно сестры. Катерина уселась напротив них на небольшой старый диван, выставленный неделю назад из кабинета Антона Юрьевича, в ожидании времени обеда. Рядом с ней волнистый зеленый попугай Кеша раскачивался в клетке на специальном приспособлении.

– Голова болит.