– Эй, Витька! Мопед где?
– Дома.
Витька бровью не ведёт, шагает уверенно впереди, за ним чокнутый, замыкает шеренгу Сашка.
– Как это дома? Ты же сказал на полчасика? – Лицо Лёвки покрылось бордовыми пятнами, то ли от гнева, то ли от борща.
– Некогда нам. Не видишь, что ли, мы на задании? – Витька кивнул назад. – Дурика конвоируем.
– А мопед что же?
– Вечером отдам. Вот чудика отведём сначала.
– Так я с вами пойду, – Лёвка утёр губы и направился к шеренге.
– Это ещё зачем?
– А чтоб ты не сбежал.
– Эх, Лёвка, и что ты за человек такой? Друзьям не доверяешь, значит? – попробовал надавить на совесть Витька.
– Тебе нет, потому как знаю тебя хорошо, и у Сашки вон, смотрю, глаза бегают.
– Это у него от страха. Боится, что чудик на него кинется.
– Ничего я не боюсь, – не выдержал Сашка. – Давай уж, Витька, признаемся. Всё равно ведь рассказать придётся.
– Так. – Бордовые пятна побледнели. – Разбили?
– Да ладно тебе, Лёвка, – Витька подошёл к другу и обнял его за плечи. – Ну что делать, так получилось. День такой неудачный.
– У тебя, Витька, что ни день, то неудачный. – Лёвка скинул руку друга. – Сам виноват, ведь знал, что нельзя тебе такую вещь доверять.
– Вот видишь, – обрадовался Витька. – Сам же и виноват. Раз чувствовал, что что-то случится, надо было предупредить. А ты промолчал, а ведь могли и мы в этот столб впечататься. Запросто! И тогда всё. А ещё друг!
– Ну и гад же ты, Витька! Ты знаешь, сколько он стоит? Мне батя за него голову оторвёт.
– Ну ладно, ладно, не психуй. Я же с себя вину не снимаю. Но всё можно исправить, отремонтируем твой мопед, лучше нового будет, ты только батьке пока не говори.
– Так он же вечером гараж закрывать будет, увидит, что мопеда нет, – закипал Лёвка.
– Так! План меняется. – Витька поглядел на ковыряющего в носу пациента местной психбольницы. – Эй ты, дурик, а ну пошёл отсюда.
– Бум… – буркнул пациент.
– Иди, говорю, – Витька подошёл сзади и толкнул больного в плечо. – Вон туда. – Толкнул сильнее.
Больной сделал шаг и остановился. Тогда Витька вскинул ногу и толкнул его ботинком в зад.
– Вали, говорю, в свою дурку. Туда-туда, – замахал рукой в сторону психбольницы.
– Бум, – всхлипнул больной и поплёлся в ту сторону, куда махнул Витька.
– А если заблудится? – спросил Сашка.
– Да и чёрт с ним. Давайте лучше на кладбище махнём, мировую разопьём. – Витька сунул руку в карман, вынул три бумажных рубля. – Сань, сгоняй в ларёк, возьми поллитровку.
***
«Тише ветры, не шумите… Нашу маму не будите… Пусть она спокойно спит…»
Они остановились рядом с ухоженной могилкой. Тут же столик и скамеечка.
– Красиво… Правда? – Лёвка потёр надпись на памятнике. – Прабабка моя.
Совсем рядом, метрах в 7—8 от неё другая могила, заброшенная, без креста или надгробной плиты, только приколоченная к штырю доска с надписью кривыми буквами – «Григорий Пущин».
Рядом с могилой Лёвкиной прабабки ровный конус ели, аккуратный холмик цветёт незабудками. Вокруг той, что поодаль, заросли бурьяна.
Сели за столик, распили поллитровку. Хорошо на кладбище, тихо, медленно опадают редкие листья с клёна, берёзы, ольхи, как бы успокаивая или намекая на обязательную ритуальную тишину этого места. Ан нет, любимому потомку неинтересна встреча с предками и вечностью.
– А это могила дядьки нашего. – Витька кивнул на врытый в осевший холмик штырь.
Лёвка удивлённо посмотрел на заброшенную могилу.
– Дядька? – вытянул шею, всматриваясь в надпись. – А чего не ухаживаете?
– Да ну его. Мать говорит, душегуб он. Жизнь никчёмную прожил и сгинул так же.
– Как?
– В озере утонул, где-то в дороге, тело к косе прибило. По машине только и узнали, кто это. Хотя лучше бы не узнавали, – Витька сплюнул в сторону дядькиной могилы.
– Чего это ты так? – удивился Лёвка. – Родственник всё же.
– А так. Он в городе жил, с нами не знался, матери простить не мог, что бабка ей дом оставила. А после гибели его обнаружилось, что долгов у него несметное количество. Стали к нам ездить те, кому он должен, да возмещения долгов требовать, мать машину его продала и еле расплатилась, да ещё своих добавила. Так вот.
– Тогда понятно.
– Ну раз понятно… – Витька встал, поднял со стола пустую бутылку и запустил в могилку дяди. Бутылка ударилась о доску, но не разбилась, штырь медленно наклонился и шлёпнулся на земляной холм надписью вниз, подняв небольшое облако пыли. – Вот ему на посошок.
Послышался далёкий равномерный гул поезда. Короткий, а за ним длинный гудок.
***
«Ах, боже мой, боже мой!» – Жужжали колёса надвигающегося поезда.
По рельсам шёл голый по пояс юноша, его кожа была изрезана царапинами. Одной рукой он придерживал грязные, порванные в нескольких местах штаны. В другой держал жёлтый цветок.