Проклятье дома на отшибе. Мистика

– Понятно-то оно понятно… – хмыкнула Громыхина, и демонстративно подняла голову, разглядывая безоблачное небо, тем самым намекая на неподходящий по сезону повод.

В ответ Тая только поджала губы и настырно протянула оговоренную минуту назад сумму.

– Ладно, живым возьмёшь или забить? – Громыхина вложила деньги в карман передника.

– Забить, конечно, я не живодёр.

Варвара измерила Таю насмешливым взглядом.

– Ну тогда сиди, жди. – И поплелась за дом.

Луна на мгновение вынырнула из наляпышей-облаков и осветила тропинку, уводящую в частокол крестов. Тая поправила свёрток, который почти сполз на живот, посмотрела на миниатюрные, перетянутые на запястье чёрным ремешком, часики и огляделась. До полуночи оставалось шесть минут, а подходящего места она пока не нашла.

Нужна могила, чтоб земля более-менее рыхлая была, но взгляд цеплялся только за трухлявые пни и торчащие из пересохшей земли коряги. Дождей давно не было, сбитую землю детской лопаткой не раскопаешь, а другой возможности у неё уже не будет.

Полнолуние и пятница, конечно, повторятся, но где ей снова раздобыть лапку чёрного кролика, причём отрубленную накануне. Тая решительно направилась в сторону от тропинки и не прогадала. Первый попавшийся на пути холмик оказался заброшенной могилой, с почти провалившимся в землю надгробием.

– Отлично! – обрадовалась Тая, присела «у ног покойника» и положила на землю свёрток. Развернула бумагу и вынула лопатку. Теперь надо быть внимательней и ничего не перепутать, иначе всё насмарку. Даже хуже, всё вернётся ей же. В книге написано, что «обратка» за ломаный приворот неминуема.

Тая размахнулась и всадила лопатку в землю. Ударившись о твердь, металлическая ручка согнулась и от земли отделился и взлетел сухой ком. Ещё несколько комьев отлетели в сторону перед тем, как ручка окончательно выгнулась дугой. Тая хотела вернуть ей рабочее состояние, но передумала и отбросила лопатку в сторону; образовавшееся в земле углубление вполне подходило по размеру.

Быстро развернув окровавленную тряпку, Тая подхватила и приподняла двумя пальцами обрубок кроличьей лапы. Повертела, брезгливо оглядывая. Срез целый, но слипшаяся местами от крови шкурка свисала липкими лохмотьями по краям раны. Ей впервые пришлось рубить кость, поэтому получилось коряво, неровно, но зато с первого раза. Топором «бух», кость «хрясь», и готово. Лапку завернула в тряпку, тушку кинула собакам.

«У-у» – прогундело по кладбищу.

Тая насторожилась, прислушалась. Никого. Пора завершать обряд. Положила лапку когтистой частью на север; тут ошибки быть не могло, их хата находилась в северной части города, вот и ориентир. Склонилась, прошептала заклинание, закидала комьями ямку, присыпала смесью песка и пыли, что наскребла испорченной лопаткой и поднялась.

«У-у» – выдохнула земля.

Тут уж и луна прикрыла свой кратерный глаз седой вуалью облаков. Стало темней, но всё ещё оставались различимы очертания надгробий, которые теперь во мраке ночи казались увязшими в земле карликами.

Таких Тая видела в цирке-шапито, который весной приехал к ним в город и целый месяц давал представление. Цирк ей не понравился, маленькие силачи-акробаты с квадратными спинами и врезавшимися в плечи головами вызывали отвращение. Отвращение вызывали и миниатюрные гимнастки, с лицами и голосами пятилетних девочек.

Она бы вообще в цирк не пошла, вид карликов на афише не вызвал в ней интереса, но у афиши крутился Вовка. Он разглядывал нарядных лилипутов горящими глазами и цокал языком, не замечая слежки. Было ясно, что Вовка обязательно пойдёт на представление, а раз так, то пойдёт и она.

Но всё обернулось хуже, чем она ожидала. Вовка даже не заметил её присутствия, хотя она сидела прямо перед ним. А ведь чтобы купить нужный билет, вернее выгодное место, но не для обозрения циркачей, а для попадания в сферу внимания Вовки, ей пришлось провернуть почти шпионский манёвр. Но всё оказалось зря, Вовка смотрел не на неё, а на то, что происходило на манеже. Тая посчитала бы время, проведенное в цирке – потерянным, если бы не подслушанный разговор Вовки с братом.

– Я тоже циркачом буду, – взвизгнул Вовка, прорывая всеобщее рукоплескание.

– Ты? – выкрикнул Лёнька в его сторону. – Ты же ничего не умеешь?

– Научусь, – выкрикнул в ответ Вовка.

Аплодисменты немного стихли и он, чуть понизив тон, продолжил делиться с братом планами на будущее. – Жонглировать хочу и по канату ходить. Осенью в цирковое училище поеду поступать, и поминайте меня как звали.

Что ответил Вовка, Тая не услышала, после слова «уеду», она оглохла.

Всю ночь после представления она проплакала в подушку, а наутро, утерев слёзы, отправилась к бабушке.

Тая плюнула в сторону напоминавшего карлика надгробья. Её не мучила совесть за украденную у бабушки книгу, не было жаль убитого кролика, и нисколько не пугало ночное кладбище. Она долго выжидала подходящего случая, так чтоб всё совпало с описанием из книги по чёрной магии. А то, что этим она сломает чужую волю, так и что?

«Фух!» – Надгробье поплыло, меняя форму.

Не отводя глаз от могильной плиты, Тая присела и подобрала с земли брошенную лопатку, сжала в руке. Мысли понеслись в голове хороводом. Дурная слава древнего погоста ходила среди людей. Поговаривали, что на его месте, когда-то была церковь, которую взорвали, а из кирпичей сложили дорогу, по которой гнали каторжников и что многие из них, измученные и голодные, умирали, и хоронили их тут же у дороги, так и образовалось кладбище. Говорили, что души каторжан до сих пор иногда выходят из своих могил и бродят по окрестностям, собирая кирпичи, чтобы выстроить новый храм.

– Души трагически погибших людей не отбывают на небо, как у умерших в свой земной срок, а начинают скитаться по тем местам, где произошли эти события, и иногда наведываются к родным и близким. – Вращая белыми, как варёное яйцо, зрачками, пугала Таю бабушка.

Катаракта пожирала её зрение, но бабуля утверждала, что отдала глаза духу горихвостки, когда в детстве собирала птичьи яйца на скалах. Она вообще много рассказывала о благодатном Красноярском крае, где прошло её детство, о торчащих из земли, словно клыки великана, каменных столбах, на которых обитали эти самые горихвостки. По поверьям птичье яйцо наделяло огромной жизненной энергией и сексуальной привлекательностью, но в конце жизни требовалась расплата.

В подобные сказки Тая не верила, но накренившийся «карлик» вдруг расправил плечи и… оторвался от земли огромной чёрной птицей.

– Пшла! – Тая швырнула лопатку в сторону птицы. Услышав звякающий звук проехавшей по камню лопатки, потрясла в сторону улетевшей птицы кулаком. – Я тебя не боюсь.

Глава пятая

Внезапная яркая вспышка и оглушительный грохот одновременно ослепили и оглушили его. С трудом открыв глаза, он увидел, что на месте церкви зияет огромный провал, а над ним нависает облако пыли. Куски штукатурки и обломки кирпича были разбросаны по земле. Постепенно облако рассеивалось, открывая его взору уцелевшие части кирпичной надстройки. Над ней кружили и кричали чёрные птицы.

Одна из них направилась в его сторону. С удивлением он заметил, что по мере приближения птица становится всё больше. Менялся не только её размер, но и форма. Гордей никогда не был трусом, но эта несоразмерность испугала его.

Подлетев, птица стала описывать вокруг него не круги, а треугольники, или ему так казалось из-за остроконечной головы птицы и столь же остроконечных крыльев. Отлетев в очередной раз на метр, птица резко развернулась и направилась в его сторону, но не прямо, а под углом. Он не успел сообразить, как увернуться, острый клюв вонзился ему под ребро. От резкой боли он вскрикнул и проснулся.

Он увидел перед собой склонённое лицо Гликерии.

– Что случилось? – Она провела ладонью по его лбу. – Ты горишь!

В тусклом, льющемся из окна лунном свете её лицо казалось серым и уродливым. Растянутая по щекам тень удлинила и заострила нос, вместо глаз – бездонные дыры, всклокоченные волосы свисают сбитой паклей.

– Здесь, – Гордей ткнул пальцем в бок и потерял сознание.

Очнулся он в больнице. Рядом с его кроватью сидели две дамы в белых халатах. Одна из них была молодой и красивой, другая – пожилой и некрасивой. Красивая перебирала в руках бумажки, некрасивая протирала окуляры очков.

– Лейкоциты зашкаливают, – покачала головой молодая.

– Вот именно, – кивнула пожилая и, нацепив на нос очки, внимательно посмотрела на Гордея. – Очнулся? Вот и ладненько. Ты уж извини, милок, пришлось тебе снотворное вколоть, уж больно ты кричал. А так хоть выспался.

Про «вколоть» Гордей не помнил. Он попробовал сесть, но подреберье сразу отреагировало острой режущей болью.

– Ааа… – застонал Гордей и упал головой в подушку.

– Лучше лежи, милок. Пока мы не поймём, что с тобой.

Молодая и красивая быстро сунула листок с результатами в прозрачную синюю папку и развернула лебединую шею в сторону больного.

– Да уж, загадали вы нам загадку. Даже Матвей Еремеевич, а он не просто врач, он, ни много ни мало, эскулап, бог врачевания, посмотрев ваш анализ крови, сделал вывод, что такого не может быть.

– Я что, уже умер? – процедил сквозь ноющую боль Гордей.

– Пока нет, – бросила молодая и красивая и осеклась под осуждающим взглядом пожилой и некрасивой. – Но это какой-то уникальный случай. С такой температурой…