Дикая магия. Проклятье «Черного тюльпана»

Карпов стоял на входе и, прищурившись, наблюдал, как кровавые ручьи текут в раковину с моей ладони.

– Слезы.

– Больно, – нехотя призналась я, потрясла рукой и замотала рану стерильной материей.

Начала подкатывать привычная дурнота, лоб покрылся холодной липкой испариной. Но ноги пока держали.

– Сядьте.

Кивнув на кушетку, профессор по-свойски принялся рыться в шкафчиках со снадобьями. Достав четыре бутылька – в двух из которых я узнала жгущийся антисептик и едкую заживляющую мазь, – он направился ко мне. Ох, черт…

– Не нужно, сэр, – с дрожью в голосе пролепетала я, предчувствую эпичную пытку. – Само как-нибудь заживет.

– Сказал будущий врач, истекая кровью…

Согласна, фобии для лекаря не самые уместные. Но я катастрофически не любила боль – ни «входящую», ни «исходящую». Это был мой самый мощный кошмар. Причем боялась я ее как-то дистанционно, заочно, на подсознательном уровне. Когда дело доходило до реальных травм – ссадин, ушибов, – я оказывалась на редкость выносливой и терпеливой. Попади я на консультацию к дипломированному мозгоправу, он бы быстро нашел зачатки зла в детских переживаниях.

Не приняв всерьез мой протест, Карпов взял новый лоскут стерильной ткани и свернул в несколько слоев. Затем плеснул на него понемногу из всех склянок и выжидающе уставился на меня.

– Давайте сюда.

Несогласно замотав головой, я спрятала руку за спину. Огласив кабинет издевательским смехом, Карпов насильно вытащил израненную ладошку и убрал ткань. Рана была изрядной глубины, перед глазами заплясали черные пятна. Демон вооружился лоскутом, смоченным в болезнетворных зельях. В ужасе зажмурившись, я из последних сил выдернула руку обратно и затряслась.

– Успокойся, Анна! – неожиданно рявкнул профессор, и я удивленно захлопала глазами.

Пока отходила от вопиющей фамильярности, он цепко обхватил кровоточащую ладонь и прижал лечебный компресс. Послышалось шипение, повалил дым… Но из ощущений – лишь легкое покалывание. Почти приятное. Да и боль от ранения начала стремительно пропадать. А где все те круги ада, которые предполагалось пройти?

– Иногда, упрямая мисс, можно обойтись и без жертв, – тихо сказал Карпов, все еще крепко зажимая ладонь меж двух демонических лап.

– Как у вас это получилось?

– Добавил обезболивающее, – снисходительно объяснил профессор, – и снимающее раздражение. При обработке поверхностных ран они не положены. Но кое-кому и так сегодня досталось.

– Вы что, в прошлой жизни были врачом? – продолжала недоумевать я, все еще ожидая подвоха от подозрительной заботы.

– Нет. Но долгое время мне приходилось ухаживать за одним человеком. Серьезно больным.

– За родственником?

– За другом, – смутившись, пробормотал в пол Карпов.

Кажется, ему не хотелось даже на секунду терять свое чудовищное лицо.

***

– Мы сильно отклонились от графика, – глянув на часы, проворчал Карпов и зажег настольную лампу.

Его кабинет встретил привычным запахом старых книг, сушеных трав и выделанной кожи. Поставив на зельеварительный стол колбу с волосками псевдоежа и графин с соком пасленовых ягод, он забрался в свое кресло и с невеселым видом принялся разбирать высокую кипу бумаг.

– Сушеную мелиссу найдете в серванте, нижняя полка. Инструкция на столе, варите… – подавив зевок, пробормотал Карпов.

«Взбейте в густую пену свежесобранный сок Пугливого Паслена, совместив с тремя четвертями указанного количества усыпляющего порошка. Разбавьте проточной водой, добившись прозрачности синего сапфира. Введите в раствор по одному волоски Листошерстного Псевдоежа. Прогрейте под магическим огнем до их полного растворения. Добавьте каплю драконьей крови…»

– А кровь? Китайского дракона?

Даже мне, дестинке с сомнительными зельеварительными способностями, было известно, что она безумно редкая.

– Возьмите кровь Горгульи Индийской, вторая полка, – не отрываясь от чтения, недовольно пробормотал профессор. – Они взаимозаменяемые… в определенных случаях.

Четко выполнив инструкции – хотелось поскорее избавиться от мрачной компании, тем более, что настроение Демона стремительно портилось, – я вернулась глазами в пергамент.

«Окропив чашу кровью Дракона Китайского, оставьте зелье настаиваться в течение двух часов. Затем всыпьте оставшуюся часть порошка Мелиссы Усыпляющей и размешивайте пять минут до однородной синевы».

– Два часа ждать? – возмущенно воскликнула я. – Не могли найти снадобья попроще? Уже девять вечера! Мне тут что, ночевать?

Злобно сверкнув глазами, Карпов не удостоил меня ответом. Да что не так с этими бумажками? Не так много вещей способно вывести из равновесия хладнокровного монстра.

Не желая препираться, я поудобнее устроилась на стуле и приготовилась терпеливо ждать. Предупредил бы заранее, захватила бы подушку и спальный мешок. Но непоседливая натура внесла коррективы в идеальный план. Уже через десять минут мне стало так скучно, что я на стенку лезла.

– Научите меня Щиту Эйлерона, – предложила я и сама испугалась.

Изумленно дернувшись, Карпов отрицательно мотнул головой.

– Подобные заклинания в Академии запрещены. Я не имею права им обучать.

– Тогда чему-нибудь другому. Мне не нравится быть беззащитной… Да и невыносимо просто так сидеть и смотреть в дурацкую чашку.

– Мы занимаемся снадобьями, мисс Дэлориан… а не «чем-нибудь другим», – проворчал Карпов и гневно уткнулся в раздражающие его бумажки.

– Вам жалко? Зелью два часа настаиваться!

– Я занят! – рявкнул он, уже не пытаясь себя сдерживать. Профессор помахал в воздухе кипой листов. – Видите эту красоту? Письменный тест первокурсников по «Волшебным травам». Почерк несносный, содержание и того хуже. Я помру к утру, пытаясь разобрать эти каракули.

– Так вот почему вы такой злой! – рассмеялась я, умилившись столь нелепой причине взрывоопасности преподавателя.

– А то я обычно добрый, как Дед Мороз, – буркнул Карпов и устало потер пальцами брови.

– Давайте помогу разобрать почерк.

Не дожидаясь согласия, я подошла к окну и встала за плечом профессора. С минуту он сосредоточенно молчал, а затем протянул исписанный лист.

– Ну, попробуйте… Вот это – особенный шедевр. Больше похоже на иероглифы… Но в Академии не обучается ни одного китайца.

– Это французский, сэр, – заулыбалась я, увидев родные символы.

Заклятье взаимопонимания, витавшее в академическом воздухе, действовало и на письменную речь. Однако, как и в случае с устной, чужой язык воспринимался «с сильным акцентом» и при неразборчивом почерке виделся иероглифами.

– Хотите сказать, что можете это прочесть?