Вертоград

Майор Журавлев, чья карьера после назначения Маковцева стремительно шла вверх, опрашивал коллег на предмет их контактов с Неробовым, которого он примеривает на роль то ли свидетеля, то ли подозреваемого.

– А что, Георгий Семенович, разве вас на должность Башарова назначили? По части собственной безопасности? – не удержалась от замечания Инна Гришина.

– Вам про купальники рассказать? – удивилась Алла Александрова.

И только дисциплинированная Наташа Черноярова не стала ничего скрывать и рассказала, что Неробов послал ее в офис сына с видеозаписью, изъятой из гостиницы. Пока Жула допросил Дениса, ничего не знающего и невинного, криминалисты обыскали его компьютер, но не нашли электронного следа от той записи.

Неробов сидел на лавочке в саду возле управления. Он глядел на распаханную землю и трогал комья носком ботинка, словно пробовал её на ощупь. Он знал, что его срок подходит к концу и его ждут, но всячески оттягивала момент возвращения, чтобы насладиться красотой земли. Подснежники выходили первыми вместе с голубыми пролесками, но он любил их больше, потому что подснежники являли собой торжество наивности. Тонкие цветы, которые росли среди снега, казались столь хрупкими, что их могли сломать ночные заморозки, но волнение было излишним. Вот Неробова бросил на цветы любопытный, хотя и настороженный взгляд. Кого славили белые подснежники – не на наивные ли попытки людей, веривших в справедливость?

А муза рада музе без ума да разума. Хороший палиндром, да жаль, кто-то раньше его сочинил.

Не вовремя зазвонил телефон, и он ответил на звонок еще прежде, чем разглядел номер, чертыхнулся. Журвлев, будь он неладен

«Нет, Николай Ильич, это не у меня, а у тебя тут интерес. Видел твою супружницу у музея в Юрьевце. Приехала с Полевой разбираться».

Новости у Жулы старые. Ирина успела поговорить не только с Полевой, но и с Вероникой Андреевной и даже с Лялей Лазуткиной.

Утром Ирина Валентиновна говорит мужу, что ей потребуется машина. Права у нее имеются, но сама она садится за руль крайне редко. Проплутав по предместьям К*, она выезжает на дорогу, ведущую к Юрьевцу. Даже получив от мужа заверение, что он прекратил всякие контакты с Викторией Полевой, супруга Неробова не успокоилась. Не то, чтобы у нее имелся план, как вывести благоверного на чистую воду, но кое-какой действия она наметила. Теперь она намерена расспросить музейщицу о том, что произошло в гостинице и какое отношение к этому имел Неробов.

Рассчитать всё не удалось, для доверительного разговора был выбран неудачный момент. Вокруг Полевой крутился ушлый молодой человек, которого не смущали условия домашнего ареста.

– Это мой жилец Сергей Александрович, – заносчиво похвалилась Виктория Владимировна. – Он мне с хозяйством помогает. К тому же на гитаре играть умеет.

Паренек неохотно удаляется, чтобы дать им поговорить, но не уходит далеко. Присутствие жильца немного успокоило Ирину, а потом встревожило. Рожа молодая, все время скалится на Викторию. Что ему надо от пожилой кокетки? Ирина повернулась к двери спиной, чтобы он не подслушал из коридора, и еле шепча спросила музейщицу:

– Зачем ты врешь?

– Да что ты, в самом деле? – ухмыльнулась Полевая. – Всё было, как я и говорила. Придумать это невозможно.

Виктория врала, и непонятно, зачем она это делала.

Вечером Ирина сомневается, рассказать ли Неробову о событиях этого дня.

– Что у нас есть от бессонницы? – спрашивает он.

Жена заваривает пустырника. У Неробова трясутся руки, дергается глаз, появляется бессонница. Стоит позаботится о его здоровье, но сам он этого делать не будет.

Когда он засыпает, Ирина просматривает видеозаписи с камер, на это у нее уходит вся ночь. Она составляет словесные портреты людей, которые там появляются. Один, полковник Дубровина, ей известен. Личность второго нетрудно вычислить, про него часто упоминает Николай Ильич. Ирина открывает поисковик и находит фотографию Митова. Точно, это он.

Эти двое встречались ежедневно на протяжении двух недель.

Ирина будит Неробова и хочет рассказать об этом, но он только машет рукой:

– Не сейчас. Спать.

Утром она всё ещё сидит перед компьютером.

– Уже проснулась?

Она смотрит перед собой невидящим взором. Время идет, а она так и не решила, то делать дальше.

Глава 3.

Лиственницы (лат.

Larix decidua

)

Неробов шел по аллее из лиственниц, которые имели особое строение коры. Также и кроны не сливались в единый образ, а собирались из отдельных паззлов, каждый своей формы. Это придавало деревьям диковатый вид, напоминающий о тайге, откуда они были родом. Ветки лиственницы как будто хотели исправить впечатление от обрезанных тополей, они простирали во все стороны идеально ровные ветки, одна параллельно другой, настолько точно, что по ним можно было учить геометрию.

Неробову, преуспевшему в точных науках, это особенно нравилось. Из него мог бы выйти математик, и его решение заняться юриспруденцией отец воспринял как шутку, но Николай Ильич уверял, что ему действительно по душе профессия следователя. Ещё больше ему нравилась мысль, что он станет раскапывать таинственные преступления.

Математикой пришлось пожертвовать, но никто не мог запретит ему любоваться лиственницами с их безупречно ровными ветвями.

Поскольку самого Неробова не включили в следственную бригаду, то сведения он получал через капитана Абросимова.

По словам портье, постоялец в номер не заселялся, но этому противоречил чемодан под кроватью, который Неробов видел собственными глазами. Как он и ожидал, Башаров этого чемодана не обнаружил, как и мазка крови на ванне. Значит, там убрался кто-то из служащих гостиницы, он же вынес и чемодан. Портье тоже в деле, он удалил данные постояльца из компьютера. Если бы Неробов сам вел следствие, он бы добился правды.

Он попытался намекнуть Башарову, что надо получше расспросить дежурную смену в гостинице.

– Не мешай мне работать.

Разговора не вышло. Слушать глупости и вранье ему не хотелось.

Чтобы успокоиться, Николай Ильич смотрел на лиственницы. Парк стоял в тишине – без ветра, без огней. Своё пристрастие к этим деревьям он объяснял так. У лиственниц имелись черты, свойственные елкам, но отличие составляла мягкая травяная нежность хвои, которая меняла картину мироздания, а возможно, её дополняла. Вот и про Неробова говорили, что он как-то особенно мягок, а это черта, которую в характере следователей пропускали.

К десяти утра у него был вызван первый посетитель, антиквар Бурденков, который уже пришел и ждал в коридоре.

– Вы по вчерашней краже меня дёрнули? Я ни при делах.

Вот артист! Про вчерашнюю кражу даже Неробов не знает, не успел прочесть сводку, а этот уголовный элемент уже в курсе.

– С этим мы еще разбираемся, а по Нагорной вопрос конкретный имеется. У тебя со скупщиком конфликт был? Сразу же после этого его и грабанули?

– Вы-то Николай Ильич, чего барыг слушаете? Вам эти сплетни не к лицу. Вы у нас светило юриспруденции!

– Светило – это ты, Константин Петрович. Знаешь, сколько тебе по совокупности эпизодов светит? Когда отрабатывать начнешь?

– Разве я отказываюсь сотрудничать? Я всем сердцем!

В глаза Бурденков мог улыбаться, что не помешало бы ему настрочить жалобу в прокуратуру. На крайний случай Неробов имел план следственных мероприятий, подписанный именем Дубровина, но отправлять на графологическую экспертизу этот документ ему не хотелось.

– Каково происхождение иконы? – прямо спросил он.

– А разве вам Полевая не сказала? Вы же с ней, – и он потер пальцами в неприличном жесте.

– Ну, ё-моё, Константин Петрович, а еще интеллигентный человеком, высшее образование имеешь. Ты-то откуда знаешь? Или свечку держал?