Голубая лилия

– Меня это очень сильно…

«Меня это очень сильно беспокоит», – собирался сказать он. Однако умолк. Его взгляд упал на Лилию. Девушка нехорошо изменилась в лице – оно вытянулось, глаза распахнулись. Эльдалин тоже взглянул на неё и сразу понял: она замолчала не потому, что не придумала, что сказать. Она просто не смогла продолжить.

– Лилия? – позвал он её.

Индил протянул руку, дотронулся до намокшей повязки – на его пальцах осталась кровь. Теперь он испугался всерьёз.

– Всё нормально, – быстро ответила она, уверенно высвободив руку.

Сначала Эльдалин подумал, что это правда, и у девушки просто закружилась голова. Или она переволновалась. Но в следующую секунду она вскочила, опрокинув стул, и выбежала в коридор, прижимая здоровую руку ко рту.

3

Тошнота подкатила так быстро и так сильно, что Лилия уже решила, что сейчас точно лишится чувств. Однако ей хватило глупости предположить, что это пройдёт, именно поэтому она ещё несколько секунд оставалась на месте, стараясь не двигаться.

Не прошло.

Выбежав в коридор, она быстро – насколько могла – добралась до одной из маленьких комнатушек. Эльдалин показал её сразу, той же ночью, когда Лилия оказалась свободна. Там всегда можно было найти медные миски, ковши и тазы, в больших бочках всегда была вода. И отверстие, прикрытое резной деревянной дверцей. От него вдоль крепостной стены шёл жёлоб. Туда девушка всегда сливала воду после стирки или умывания.

Лилия прикрыла дверь, подхватила таз, не успев поморщиться от боли в раненой руке при этом движении.

И её вырвало. Сильно, больно. Девушка редко болела, несмотря на свою работу. И теперь могла понять тех, кого лечила. То, что происходило с ней сейчас, пугало; у неё дрожали руки, когда она омыла таз водой и выплеснула его содержимое в жёлоб.

«Это плохо. Очень плохо».

Её всё ещё тошнило, так что Лилии пришлось опуститься на пол возле стены, прижав колени к животу. В этот же момент дверь распахнулась, и на пороге застыл Эльдалин. Она подняла на него побледневшее лицо.

– Я позову Марли, – сказал эльф. – Тебе нужно помочь. Я скоро приду. Оставайся здесь.

Эльдалин ушёл, закрыв дверь. Лилию снова вырвало.

– Что ты хочешь от меня? – тихо простонала она, сворачиваясь в клубочек у стены.

4

То, что с ней происходит что-то, выходящее за рамки нормального ранения, давно стало ясно. Но сначала эту мысль оттесняла преждевременная скорбь, потом – внезапная радость. Однако теперь у девушки в голове всё прояснилось, хотя из-за боли и тошноты она не могла думать совсем уж ясно.

Это изгородь. Совершенно точно. Кажется, её поступок (немного странно употреблять это слово по отношению к растению) не был актом дикой жестокости или защитной реакции, как иголки у многих цветов и кустов. Это была своеобразная оплата свободы…

Девушка попросила отпустить её. Изгородь, естественно, не собиралась этого делать. Но её кое-что заставило: обещание. «Он не умрёт, если ты меня отпустишь», – так она сказала. И её отпустили. Было и ещё что-то, но всё так туманно… настолько, что Лилия почти всё забыла с тех пор, как начала высиживать дни и ночи подле раненого.

Снова вспомнился дрозд. Теперь девушка знала, что если это даже была не та самая птица, то одна из тех, кто там обитает. В изгороди. Чьё пение она постоянно слышала.

Внезапно Лилия улыбнулась.

– Я же сама просила тебя передать…

Как же всё просто! Конечно же, он улетел туда. И наверняка плакал на ветке так же, как плакал, сидя на изголовье Индила. Тогда они все были уверены, что эльф погибнет.

А кусты уверены в этом и теперь. И, может быть, если и не хотят убить её за это, то накажут основательно.

– Ну и как мне сказать тебе о том, что ты зря это делаешь?! – в сердцах прошипела девушка, чувствуя, как к горлу подкатывает очередной приступ тошноты.

5

В этот час на залитой солнцем площади никого не было, как не было почти никого ни в коридорах замка, ни на дорожках. Многие были в обеденном зале, а кто-то занимался своими делами.

Как Марли.

Лошади всегда успокаивали его. Теплое дыхание, тихое, сытое ржание животных, тяжёлый запах сена, овса, яблок… Конюшня была для Марли другим миром. Ласковым, теплым. Здесь можно было забыть обо всех неудачах, о ругани, о том, что он не такой, как все остальные. О том, что кто-то над ним даже смеётся. Здесь Марли был лучшим. Лучшим для своих многочисленных подопечных. И даже лучшим для своих сородичей. Именно в конюшне он превосходил самого себя и все ожидания. Эльфы сами ухаживали за своими животными – чистили, лечили, но Марли всегда был готов помочь. Ему удавалось даже выходить лошадей со сломанными ногами или сильной простудой. А то, как он обучал животных, порой было за гранью обычного представления. Марли чувствовал их, а они – его. Их связывало что-то… похожее на дружбу, да. Дружбу, уважение. Любовь.

Сегодня лошади, как всегда, приветственно ржали при его приближении. Он обошёл всех – на это ушёл час, – просто чтобы сказать слово или успокаивающе прикоснуться к шелковистой морде, а заодно посмотреть, куда принести воды, сена или корма. Конюшня крепости была огромна. Более шести сотен отменных скакунов, и среди них и жеребцы, и кобылы в равной степени.

Было и отдельное здание: ясли.

Когда он вошёл в просторное, светлое помещение, кроме привычных запахов, его встретил также запах кобыльего молока.

Сейчас в яслях находилось всего четыре жеребёнка с матерью при каждом – трое жеребчиков и одна маленькая кобылка. К ней и направился Марли.

Девочке совсем недавно исполнился месяц. Малышка была ещё покрыта курчавой шёрсткой, которая уже сошла у её более взрослых сородичей (старшему жеребёнку было 5 месяцев, ел он из одной кормушки с матерью, но Марли не торопился их разлучать).

– Привет, дорогая, – эльф подошёл к жеребёнку и погладил её по маленькой головке, проведя пальцами между больших и уже умных глаз.

Её мать тихо и ласково заржала – она тоже любила Марли. Малышка поднялась на ноги и прижалась к эльфу, толкая его. Маленькая, но уже достаточно тяжёлая, с этим она без труда справлялась (Марли, к тому же, не сопротивлялся).

Когда он уселся у стены, скрестив ноги, кобылка с заливистым, тонким ржанием, напоминающим смех ребёнка, плюхнулась перед ним и положила голову на подставленные руки.

Марли рассеяно поглаживал её по голове и коротенькой гриве. Ему уже пару дней казалось, что малышка худовата, но ни у неё, ни у её матери проблем не было.

– Ты просто грациозный ребёнок, да? – ласково спросил он жеребёнка.

Она, как ему показалось, кокетливо прищурила глаза и дёрнула ушами.

Жеребёнок, надо сказать, действительно был ладный, красивый. Ровные ножки, симметричная морда правильной формы (ещё очень маленькая, а потому по-детски милая). И цвет. У всех их лошадей – за исключением нескольких, игреневых – была яблочная шкура. Серые в яблоко лошади, которые так восхитили Лилию, когда она их увидела. Марли не знал, как так получилось, но ни одной серой лошади без пятен при нём не рождалось.

До этой кобылки. Её шкурка была полностью серая. На спинке чуть темнее, грива и хвост почти чёрные (а не белые или светло-серые, как у остальных). Никаких пятен. Конечно, такой окрас был вполне оправдан, если рассуждать, как коневод со стажем. Но Марли всё равно казалось, что этот жеребёнок особенный.

– Мы тебе ещё имя не придумали, – сказал он, легонько потрепав жеребёнка за ушко; имя он никогда не давал, пока жеребёнок не доживал до месяца, – есть идеи?

Лошадка мигнула своими большими глазами и озадаченно взглянула на эльфа.

– Понятно. Я так и думал.

Эльф поглаживал жеребёнка, глядя на голубой квадрат неба, выглядывающий из открытого окна, и думал об Индиле. День. Несколько часов, чуть больше, чуть меньше, и его друга не станет. Да, Марли всё ещё надеялся, что его мысли и слова, его силы могли помочь Индилу сражаться за свою жизнь дальше. Но вспоминал он и Эльдалина, который всегда учил его тому, что надежды не оправдываются. К сожалению, часто. Чаще, чем хотелось бы.

Его ладонь замерла в нескольких сантиметрах от мордочки малышки, и она, выждав несколько секунд, обиженно ткнулась в неё тёплым носом.

Марли вздрогнул, устало улыбнулся.