Назад, в жизнь

Она остановилась – одна посреди разом опустевшей улицы. Вода обильно стекала по ее телу и волосам, заливала глаза и нос. Даже сделать вдох, не наглотавшись при этом воды, было трудно. С сухим и зловещим треском небо раскололось надвое, как гигантский грецкий орех, полыхнув сквозь трещину голубым огнем. Еще и еще раз. Видно Зевс-громовержец решил колоть орехи прямо у нее на голове.

– Дура! Чего торчишь тут, как мокрая курица? Беги! – крикнул ей промчавшийся мимо мальчишка.

Она не сдвинулась с места, сама не понимая, что удерживает ее. Ветер и дождь меж тем превратились в настоящий ураган. Чтобы противостоять ему, приходилось сильно наклоняться вперед. Слепящие глаза вспышки и оглушительные раскаты грома следовали одновременно, безо всякой паузы. Но девушка вдруг перестала слышать и видеть их. Внутри нарастала тревога, причину которой она силилась понять.

И тут ее осенило: Рита… Ну конечно же Рита! Она в опасности!

Девушка развернулась и пошла назад в сквер. Теперь ветер и дождь хлестали ей в спину, подгоняя и подталкивая, заставляя почти бежать. И она побежала, разбрызгивая воду, сплошным потоком бегущую по аллее.

Вот и то место, где они повстречались с сестрой. Только подружек там естественно уже не было. Не было вообще никого. Абсолютно пустой сквер. Ее это не смутило. Ей не нужно было тратить время на поиски. Внутри будто сам собой включился электронный навигатор, безошибочно указывавший ей направление. Она свернула в боковую аллею и снова побежала, едва успевая уворачиваться от гонимых ветром сломанных ветвей.

Наконец она заметила их – две жалкие, насквозь промокшие фигурки, прижавшиеся к стволу дерева, спиной к ней. Будто разом окаменев изнутри, девушка увидела, как небесная огненная змея вонзается в дерево, расщепляя его надвое, как вздымается к черному небу факел огня, мгновенно обугливая ствол. А под ним, на затопленной водой земле два бездыханных девичьих тела.

Сорвавшись с места со скоростью, недоступной в обычном состоянии, она бросилась к подружкам и с нечеловеческой силой отшвырнула их в стороны. Обе пробками вылетели на аллею.

– Бегите отсюда! Живее! – властно крикнула она им в спины. – Прочь из сквера!!! – И прежде, чем они успели оглянуться, чтобы понять, кто налетел на них будто шквал, отпрыгнула в высокий кустарник.

В следующий миг оторопело застывшим девочкам показалось, что небо рушится на их головы. С разрывающим нутро и барабанные перепонки грохотом сверкнула молния – такая яркая, что все вокруг стало молочно-белым – и вонзилась в то самое дерево, под которым они только что стояли. Дерево раскололось надвое и занялось пламенем.

Взглянув друг на друга круглыми от ужаса глазами, девочки со всех ног пустились наутек.

Гроза же, будто только для того и налетевшая, чтобы совершить свое черное дело, разом утихла, глухо ворча и ухая где-то за горизонтом. Небо уже не наваливалось всей своей тяжестью на землю, а ветер умчался вслед за грозой, оставив в покое истерзанные деревья.

Перешагивая через бурелом, девушка выбралась из своего укрытия и направилась в противоположную сторону от той, куда умчалась сестра с подругой. Пенный поток, бегущий по аллее, доходил ей до щиколоток. Насквозь промокшие и отяжелевшие босоножки повисли на ногах гирями, мешая идти. Не долго думая, она сняла их. Настроение сразу улучшилось. Шлепать по лужам босиком было куда легче и приятнее.

А тут еще проглянуло солнышко, разом преобразив истерзанную, пришибленную дождем и ветром природу. Мокрые листья украсились хрустальными подвесками, в которых плясали, перемигиваясь, солнечные зайчики. Мрачные серые лужи превратились в лучезарные зеркала, и теперь уже облака бежали не только над головой, но и под ее ногами. Она бодро и весело вышагивала по этим зеркалам, давя их голыми пятками, разбивая в мирриады осколков-брызг. Вода все еще сбегала тонкими струйками с ее волос по мокрому, прилипшему к телу платью, но она не замечала этого.

На душе у девушки было светло и радостно, потому что ее младшая сестренка вернется сегодня домой живой и невредимой. Потому что совсем уже скоро она станет взрослой и выйдет замуж за Степу. Они постараются как можно реже говорить о ней между собой, прекрасно понимая, что именно его первая трагическая любовь свела и объединила их. А потом у них родится дочка, которую они, как само собой разумеющееся, назовет ее именем.

Умчавшись мыслями в будущее, девушка не заметила, что сквер давно кончился, и она уже идет босиком по улице. Радость, переполнявшая ее, вырвалась наружу. Ей захотелось петь, дурачиться и плясать, как в детстве, смешно, по-папуасски размахивая руками. Она сделала пируэт на одной ноге и, поскользнувшись, шлепнулась в лужу, весело рассмеявшись над своей неуклюжестью. Из окон и подворотен послышались смешки. Прохожие, только начавшие выползать из своих укрытий и тщетно выискивавшие не залитое водой пространство, одаривали ее осуждающими взглядами. Девушка не обращала на них внимания.

Сидя чуть ли не по пояс в воде, она с наслаждением вдыхала полной грудью озоновую свежесть воздуха, звенящего прозрачной, девственной чистотой, аромат цветов, резко усилившийся после дождя, любовалась жемчужно-белыми, распластанными в лужах облаками, поднимавшимся от земли паром. Природа, а вместе с ней и сама Жизнь, прекрасная и неповторимая, полная ароматов и красок, улыбалась ей.

– Дочка, вставай, милая, – окликнула ее сгорбленная старушка, с опаской переходившая улицу. – Нельзя тебе в холодной воде сидеть. Ты ж будущая женщина. Застудишься, рожать не сможешь.

– Мне можно, бабуля. Мне все теперь можно, – отозвалась девушка, сразу погрустнев.

Но старушку послушалась. Выбралась из лужи и поспешила домой, чтобы успеть до прихода Тиграна ликвидировать следы непредвиденного приключения. Ее босоножки так и остались лежать на дне лужи.

А дома (Как странно и как радостно ей было считать дом Тиграна хоть временно, но своим) спеша наверстать упущенное время, она орудовала кухонным ножом и нечаянно порезала палец. Забыв про готовку, девушка с изумлением и восторгом следила за тем, как алые капельки крови, переполняясь через края пореза, стекают на ее ладонь. Промокнув ранку салфеткой, она продолжала внимательно изучать порез. Понюхала кровь, лизнула – соленая! Но тут пятно на салфетке начало бледнеть и исчезать на ее глазах. Еще мгновение, и салфетка была снова абсолютно чистой, разве что немного помятой.

Оторвавшись от созерцания салфетки, девушка с опаской перевела взгляд на палец – никакого пореза не было и в помине. Ей вспомнились воробьи на подоконнике, самым бессовестным образом игнорировавшие ее присутствие. Разом сникнув и помрачнев, она сама сделалась похожей на нахохлившегося воробышка. День был необратимо испорчен.

Девушка побрела в спальню, чтобы еще раз взглянуть на то, что она называла своим телом. Из зеркала на нее укоризненно глянуло бледное, потерянное существо с безвольно опущенными руками.

О, только не это! Ни в коем случае нельзя раскисать.

Устыдившись минутного малодушия, она грациозно, почти картинно откинула голову, с насмешливым вызовом встретившись взглядом со своим отражением. Так ли она несчастна, как ей сейчас кажется, в этом мире звуков, запахов, грубой, саморазлагающейся материи и механического движения? Возможно ли чувствовать себя обделенной, прикоснувшись к тайнам Мироздания, к мудрости Мироздания, к бесконечности Мироздания! Выше голову, дитя Вселенной! Очнись от наваждения, в которое сама себя погрузила! Жизнь это не только кровь и ткань. И ты как никто это знаешь.

Она забыла или предпочитала не вспоминать, что предала Вселенную ради своей прихоти. Но разве можно назвать прихотью любовь? Разве миг любви и Вечность не равнозначны?

В глубокой задумчивости девушка вернулась на кухню, взяла нож и добросовестно дорезала брошенные на столе овощи. К приходу Тиграна все было готово – обед, нарядно накрытый стол и беззаботная улыбка.

Однако, проснувшись среди ночи, Тигран обнаружил, что Одиль опять нет рядом. Он зажег свет, бросил взгляд на спинку стула, где она обычно оставляла снятую одежду. Стул был пуст. Тигран уже знал, где следует искать беглянку. И, увы, не ошибся.

ГЛАВА 12

Среди крестов и каменных плит он с трудом различил знакомые очертания застывшей надгробным изваянием фигурки. В нем вспыхнуло раздражение, почти ярость – оттого, что его принуждают делать то, чего он делать не хочет, оттого что он испытывает мистический страх перед недобро притихшим, погруженным во тьму кладбищем и перед этим странным, загадочным существом, которое бродит по ночам там, куда ни один здраво-мыслящий человек в такое время не сунется.

Нет, он не станет больше прятаться от нее, а потом, как мальчишка, бежать сломя голову домой и нырять в постель, чтобы она, не дай Бог, не догадалась, что он подглядывал за нею. Этому надо положить конец! Так не может дальше продолжаться. Или он сегодня же, сейчас! узнает о ней всю правду, или… Или, для начала, тоже сделает ей больно.

Вспомнив имя, начертанное на могильной плите, у которой она стояла, он отчетливо и громко сказал:

– Майя…

Этот внезапный голос в ночи, его голос! произнесший вслух запретное имя, прокатился гулким эхо по крестам и могильным плитам. Он был для нее равносилен выстрелу в спину. Застигнутая врасплох, девушка вскрикнула, взметнулась над царством мертвых и попыталась убежать.

Тигран бросился за нею. Колючие черные кусты, которые днем были прекрасными розами, превратились вдруг в когтистые руки покойников, обдиравшие кожу, цеплявшиеся за рубашку и брюки. Настигнув беглянку, он крепко прижал ее к себе, силой заставив остановиться. Она вся дрожала и рвалась из его рук, как пойманная в силки птица.

– Успокойся. Да успокойся же! Прошу тебя, – увещевал он, забывая про собственные страхи. – Это же я, Тигран.

– Т…ты…ты следил за мной, – с горечью и упреком проговорила она севшим от волнения голосом. – Зачем?! Ты не должен был этого делать. – И, оттолкнув его, с отчаянием крикнула: – Уходи! Тебе здесь не место. Возвращайся домой, в свою теплую постель, в свою жизнь, и постарайся все забыть. Как-будто… как-будто меня не было вовсе.

О, ей ничего не стоило поступить с ним так же, как она поступила со своей сестрой – отнять у него саму память об их быстротечном романе. Но, выкрикивая эти слова, она чувствовала, что лукавит, потому что ей совсем не хотелось, чтобы он забывал о ней. Потому что она должна жить хотя бы в его воспоминаниях.

Зажав ей рот рукой, он испуганно прошептал:

– Тише!.. Ради Бога, тише.

Раздираемая внутренним разладом, страдая от сознания необратимости случившегося, девушка попыталась взять верх над ним, над собой, над нелепостью и безысходностью ситуации. Насмешливо сверкнув в темноте белками, она с горьким вызовом бросила:

– Боишься, что разбужу мертвых? Не бойся. Со мной тебе ничто не угрожает. Здесь все мои друзья. И эта женщина, убитая грабителями в подъезде собственного дома, – она принялась по очереди указывать на обступавшие их могилы, – и вон те славные старички-супруги, ушедшие из жизни одновременно, и эти несчастные, погибшие от рук террористов. Они постоянно пересказывают мне свои истории.

– Господи, что ты такое говоришь! – Его передернуло.

Девушка умолкла, нервно теребя прядь волос. И, исподлобья глядя на него сквозь тьму, жестко спросила:

– Как ты узнал мое имя?

– Твое имя?!. – озадаченно переспросил он. – Ты хочешь сказать, что твое настоящее имя тоже Майя!?

Она растерялась.

– Но ведь ты только что произнес его. Ты меня окликнул.

Наступила долгая пауза. Он по-прежнему не мог ничего понять, а она казнилась, что так по-глупому выдала себя.

– Ну вот все и кончилось, – удрученно проговорила девушка. – Ты не должен был узнать мое имя.