Он звал волков

– Нам нужно поспать. Ты почти сутки на ногах без сна.

– Не думаю, что смогу.

– А ты не думай. Просто спи.

Эсбен взял в руки хоккейный шлем и убрал его на пол. Кайса прижалась спиной к стене. Закрыла глаза.

– Ты сыграешь мне завтра?

Эсбен не сразу понял, что она имеет в виду, а потом вспомнил про рояль в гостиной.

– Сыграю.

– Нам с Софией нравилось тебя слушать. Она всегда говорила, что это удивительно.

– Что именно?

– То, что ты оказался единственным, кто унаследовал музыкальный слух ее матери.

Они оба подумали об одном и том же. О вечерах в гостиной, когда за окном воздух трещал от холода, а они трое, стараясь согреться, пили обжигающий горло дымящийся чай. Тогда София просила Эсбена сесть за рояль и сыграть что-нибудь. Его не нужно было долго уговаривать. Он любил музыку.

Вскоре Кайса заснула. Во сне она подвинула ладонь к Эсбену и коснулась кончиком мизинца его запястья. Так она могла чувствовать его присутствие. Эсбен поправил ей одеяло. Кайса была права. Они будто вернулись в детство. Почти целый год после смерти родителей они делили одну постель – эту самую. Позже София освободила для Кайсы соседнюю комнату, которую раньше гордо звала своим кабинетом, но на протяжении целого месяца каждое утро находила племянницу на прежнем месте.

Эсбен задержал взгляд на пустой бутылке. На самом деле вино было хорошее. У Норбергов плохих вещей не водилось. Они жили на широкую ногу и могли многое себе позволить. Но было легче думать, что все связанное с ними – плохо.

Он подумал о Кайсе и о ее разрыве с Йоханнесом. У него бы никогда не хватило воли в одночасье разорвать отношения с человеком, который был рядом столько времени. По его прикидкам Кайса и Йоханнес были вместе около пяти лет. Или чуть больше. Они начали встречаться, когда его сестра заканчивала первый курс. Но что бы там не произошло – он был на ее стороне. Так всегда было. Они принимали сторону друг друга независимо от обстоятельств и чужих слов. Этому учили их родители. Этому учила их София. Она всегда говорила, что они самые близкие друг другу люди, и брат и сестра принимали это за непреложную истину, которую было незачем оспаривать.

Эсбен знал, что Кайса права. Она действительно справится и с поиском новой квартиры, и с работой тоже. Всегда справлялась. В тот год, когда исчез Клеменс, именно Кайса вытащила их. Она делала все, чтобы Эсбен не уходил в себя. Она была рядом каждую секунду, но оставляла его, когда чувствовала, что это необходимо. А ведь Клеменс был и ее другом тоже. И весь этот кошмар давался ей нелегко.

Эсбен ощутил горечь на языке и спрятал лицо в ладонях. Он пролежал так некоторое время, окруженный тишиной, темнотой и удушливыми видениями о том, какой была их жизнь. Она будто нарочно подсовывала им тяжелые испытания. Сначала родители, потом Клеменс. Теперь София. Эсбен не имел привычки себя жалеть, но и с ним случались минуты слабости. Это была одна из таких. Он ощутил смутное облегчение из-за того, что Кайса не видит этого.

Снаружи поднялся ветер. Застучал ветвями деревьев в окна. Эсбен натянул рукава свитера по самые пальцы. Он перестал казаться ему колючим. Волосы Кайсы щекотали ему щеку и лезли в глаза, но Эсбен не смел пошевелиться. Впервые за несколько лет он ощутил острое желание надеть коньки и выйти на лед. Ему хотелось устать до дрожи в коленях, выбиться из сил настолько, чтобы без единой мысли замертво упасть на кровать и проспать несколько дней. Эсбен соврал Кайсе. Он бросил хоккей не из-за того, что утратил желание им заниматься. Он ушел из-за Клеменса. Еще задолго до его исчезновения.

Эсбен повернулся на бок, уткнулся лбом Кайсе в плечо. Ее дыхание во сне было спокойным, и он понадеялся, что ей снится что-то хорошее. Кайсе нужен был отдых. Она была измотана. Он видел это.

Эсбен думал, что не сможет сомкнуть глаз, но когда снаружи стал заниматься рассвет, он уже крепко спал.

ГЛАВА 2

КОЛЫБЕЛЬНЫЕ

октябрь, 2004 год

Сердце Софии правда пережило много боли. На протяжении всей своей жизни она наблюдала за тем, как рушится и исчезает все, что ей дорого. Поэтому в тот день, когда ей сообщили о гибели брата и его жены, она была к этому готова. У нее не было никакого предчувствия. София просто знала. Поначалу она испытывала только опустошенность. Отчаяние пришло потом – в ту секунду, когда София увидела своих племянников. Она прилетела за ними в Стокгольм в конце сентября. Маленькие Кайса и Эсбен сидели на диване в гостиной, прижавшись друг к другу локтями, а напротив них расхаживал один из социальных работников в круглых очках. София привалилась к дверному косяку, почувствовала, что не может дышать. Ее подбородок дрожал. Она не чувствовала себя так со дня похорон мужа.

– Прошу прощения, – второй социальный работник тронул ее за запястье, – Меня зовут Эллен Линд. Мы можем поговорить?

София посмотрела на женщину невидящим взглядом, медленно кивнула. Они прошли в кухню. Окно было распахнуто, и в комнату проникал слепящий утренний свет. Пахло чесноком и базиликом. София задержала взгляд на семейном фото в рамке. Ее брат, Марко, держал за руку пятилетнюю Кайсу и смеялся в камеру. Эсбен сидел у него на плечах. Он хмурился, пытаясь распутать нитку зеленого воздушного шарика. Их матери в кадре не было – Эва делала снимок.

– Воды? – заботливо предложила Эллен Линд. Это была низкорослая женщина, ее брови и ресницы были настолько светлыми, что казалось, будто их и вовсе нет.

София покачала головой и опустилась на стул с высокой спинкой. Она так пристально взглянула на Эллен, что та отчего-то смутилась и неловко кашлянула. Женщина привыкла, что родственники погибших истязают ее барабанные перепонки рыданиями или не могут найти себе места, нервно расхаживая по комнате. София казалась ей чересчур спокойной, почти холодной. Эллен не знала, что через несколько часов, когда наступит ночь, эта отстраненная женщина будет выть, запершись в ванной. София включит воду, чтобы ее не слышали племянники. Она просидит на кафельном полу почти два часа, потом умоется и ляжет в постель к детям. Утром, когда настанет время подъема и ожидания такси до вокзала, она вновь будет казаться слишком спокойной.

– Я сочувствую вашему горю, – сказала Эллен. У нее тоже был младший брат. Одна только мысль о его смерти пугала ее до ужаса. Накануне, когда она знакомилась с подробностями гибели супругов Лундквист, ей пришлось посылать мужа за успокоительным. В отчете было сказано, что Марко и Эва Лундквист перевернулись на лодке, пересекая озеро Веттерн[4 - Веттерн – озеро на юге Швеции, известное большой глубиной и сильными штормами.]. Сначала обнаружили тело мужчины. На поиски его жены ушло почти двое суток. У них остались дети. Девочка одиннадцати лет и мальчик, которому вот-вот должно было исполниться десять.

София поджала губы и взглянула на бумаги, разложенные на столе.

– Все готово?

Эллен снова смешалась.

– Да. Конечно. Я хотела рассказать о ваших правах и обязанностях, которые…

– Я знаю свои права и тем более обязанности.

– Мне в любом случае придется их озвучить. Это моя работа.

Вечером, когда социальные работники покинули квартиру, София помогала детям собирать вещи. Эсбен то и дело шмыгал носом, по его щекам и подбородку текли слезы. Кайса молча складывала их теплую одежду в большой чемодан. Ее лицо было таким белым, словно ее тоже вытянули со дна Веттерна вслед за погибшими родителями. Она не плакала.

– В Раттвике есть школа? – тихо спросила Кайса.

– Есть. Я преподаю там математику, – ответила София, убирая в свою сумку документы об опеке.

– Это хорошая школа?

София улыбнулась.

– Очень хорошая.

Кайса кивнула.

– А что еще там есть? – хрипло спросил Эсбен.

Она чуть не сделала глупость. Ей хотелось рассказать о большом озере Сильян, красивом и чистом, но София вовремя осознала, что какое-то время лучше избегать разговоров о любых водоемах.

– Раттвик – небольшой город. Он намного меньше Стокгольма. Там спокойно. Есть своя библиотека, несколько кафе, даже музеи и выставки. Театр под открытым небом.

– Как это? – нахмурился Эсбен.

– Он находится на месте старого карьера, где раньше велась добыча известняка. Теперь там проводят концерты или какие-нибудь другие мероприятия.

Эсбен кивнул и бросил в чемодан мятую пижаму. Кайса посмотрела на брата, покачала головой и принялась аккуратно складывать пижаму – рукав к рукаву, штанина к штанине.

Сердце Софии сжалось. Она была учителем и знала, как следует обращаться с детьми, знала, когда нужно быть непреклонной, а в каком случае можно дать слабину. Но этого было мало. С этого дня ей стоило вновь научиться быть матерью.

Когда вещи были собраны, София отправилась готовить ужин. У нее не было аппетита, но детям было необходимо что-то съесть. В холодильнике хранилось полно продуктов. Почти все это они выбросят утром, чтобы не везти с собой. На верхней полке София увидела два крупных яблока и решила приготовить оладья по рецепту, которым думала, что больше никогда не воспользуется.

Эсбен стоял в их с Кайсой комнате. Он запоминал. Взгляд метался от кроватей к письменным столам, взлетал к потолку и опускался к мягкому ковру. На его прикроватной тумбочке стояла подставка для карандашей и рисунков, где был закреплен альбомный листок с изображением большого медведя, за которого он получил высокую отметку на рисовании. Эсбен хотел забрать рисунок с собой, но передумал. Вместо этого он взял карандаш и написал над ухом медведя: «маме и папе». На кровати Кайсы остался большой плюшевый заяц, который ей на прошлое Рождество подарили родители. Сестра не пожелала его брать. Она сказала, что он будет присматривать за домом. Кто-то должен остаться за главного. Пусть это будет мистер Магнуссон. Эсбен сел на свою постель и обхватил себя руками за плечи. Он не мог поверить в смерть родителей. Ему отчаянно хотелось, чтобы все это было просто злой шуткой или ошибкой. Ведь это не могло быть правдой. Их мама и папа. Они не могли погибнуть. Не могли оставить их.