– Она уже отплатила тем, что взяла кусок рыбы из моих рук и не тронула пальцы, – ответил Эйвинд.
Оба помолчали. Потом Йорунн неожиданно спросила:
– Скажи, вождь, не встречал ли кто здесь на острове маленьких человечков – носатых, смешных, будто из коры дерева вырезанных? Голоса у них тонкие, скрипучие, волосы растрепанные, а глаза маленькие, словно бусины.
Эйвинд конунг удивленно посмотрел на нее:
– Ты говоришь о двергах, духах камней и пещер? Откуда ты знаешь о них?
– Я расскажу тебе, вождь, – ответила Йорунн, – но только на берегу моря, где никто другой моих слов не услышит.
– Тех, кого ты назвал двергами, я увидела сегодня во сне, – проговорила девушка, не зная, поймет ли ее вождь или рассердится за то, что отвлекла от дел. – Они повторяли, что людям нужно покинуть остров Хьяр и как можно быстрее. Предупреждали, мол, погибель идет сюда с севера, и времени у нас до конца лета, иначе случится беда.
Эйвинд конунг молчал. Йорунн закусила губу и вздохнула:
– Можешь посмеяться надо мной, вождь, но, думаю, что не просто так мне это привиделось.
– Что еще тебе дверги сказали? – спросил он недоверчиво.
– Опустевшие земли, говорят, на западе есть, – вспомнила девушка. – Велели туда плыть. Там лучше, чем здесь.
На лице вождя снова отразилось удивление. Но ничего объяснять он не стал, только полюбопытствовал:
– Что же ты Хравну ничего не сказала, сразу ко мне пошла?
Сперва она не нашла, что ответить. И в самом деле, почему? Поразмыслив немного, молодая ведунья проговорила:
– Так ведь не ему, тебе судьбу народа решать. – Йорунн заметила, что конунг разглядывает ее, и смутилась. – Ты вождь. Твой долг – заботиться о других людях. В этом твой удел с нашим схож: мы, ведающие, тоже сперва о других думаем, и лишь потом – о себе.
– У вас, словен, со всеми принято разговаривать, не глядя в глаза, или ты только на меня смотреть не желаешь? – вдруг перебил ее Эйвинд. Йорунн почувствовала, как запылали ее щеки, и едва не расплакалась от досады. С незапамятных пор считалось: кто взгляд отводит, тот лжет.
– Неужто я страшный такой? – усмехнулся вождь.
Йорунн собралась с силами и заставила себя поднять глаза. Ишь, чего выдумал – страшный… Высокий, сильный мужчина стоял рядом с ней, смотрел на нее. Зеленые глаза его напоминали омуты – и не заметишь, как утонешь. В спутанных волосах золотилось солнце.
– Ты можешь быть грозным, и не завидую я тому, кто вызовет твой гнев, – проговорила девушка. И неожиданно улыбнулась, словно окутала ласковым теплом: – Но сердце у тебя доброе и душа щедрая. Не сердись на меня, конунг: взгляд стоящего меж богами и людьми не всякий муж выдержит, что говорить о девке!
Эйвинд улыбнулся в ответ:
– Если дверги в другой раз привидятся, не забудь рассказать.
Йорунн пообещала. А потом поклонилась низко:
– Спасибо, что выслушал. Пойду я. Дела сами не переделаются.
Эйвинд конунг долго смотрел ей вслед.
Здесь, на берегу, и нашел его Асбьерн.
– Я тебя повсюду ищу, – проговорил ярл, подходя к побратиму. – Поговорить надо, Эйвинд. Хотел я пойти на снекке к фиорду, о котором рассказывал Хьярти, и вернуться до праздника летнего солнцестояния. Если и правда земля там хорошая, переберемся туда.
– Сперва узнай, пощадила ли кого-нибудь хворь и давно ли она покинула фиорд, – сказал конунг. – На удачу свою полагайся, но будь осторожен. Я бы сам пошел, да датчане на днях приплывут. Сторгуемся, после о деле поговорим.
– Снекку снарядить недолго. Завтра с рассветом в море выйдем. – Асбьерн окинул взглядом серо-зеленый волнующийся простор. – Поплывем на запад.
– Значит, к западным землям, – задумчиво проговорил Эйвинд и усмехнулся: – К празднику-то вернись, а то знаю тебя: пока всех местных девчонок не перецелуешь, не успокоишься.
Он хлопнул побратима по плечу и рассмеялся. Асбьерн подхватил его смех:
– Я и рад бы не целовать – сами на шее виснут!
А потом добавил уже серьезно:
– Вот еще что, Эйвинд. Пусть на острове не знают, куда направится снекка. А будут спрашивать – скажем, что за припасами на зиму.
– Зачем? – нахмурился вождь.
– Затем, что неладное творится, брат. – Ярл посмотрел на него и словно ледяной водой окатил: – Среди наших людей есть предатель. И не один.
Конунг ответил жестко:
– Такими словами бросаться не следует, Асбьерн. С чего ты взял?
– Девушка, которую я оставил у себя, Фрейдис – дочь словенского конунга, – тихо проговорил ярл. – Она клянется, что словене не виноваты. Ни один из вождей, ее братьев, не нападал на нас.
– И ты поверил словам перепуганной девчонки настолько, что посмел обвинять кого-то из своих? – напустился на него Эйвинд. Лицо Асбьерна потемнело, и ярл надолго замолчал, погрузившись в невеселые думы. Потом спокойно сказал:
– Все равно я в поход не возьму никого из тех, кто ходил тогда к словенам. И карту твою заберу с собой, а вместо нее в сундук положу другую. Ее нарисовал Вагн по моей просьбе, и она отличается от настоящей, как тир от трэля[13 - Тир (норв.) – рабыня; трэль – раб.]. А там посмотрим.
Погода была хорошая, и Смэйни вынесла во двор своих подопечных – двух крошечных девчушек, родившихся этой зимой. Пока они дремали в корзинах, старая нянька негромко рассказывала словенским девушкам о здешних краях.
– Остров Хьяр большой, да толку от того мало: всё скалы да камни, деревья редкие, в горах круглый год снег лежит, плодородных земель и нету почти. Жили тут люди и до нас, ловили рыбу да растили то, что вырасти может. Раньше, говорят, на скалах было немало птичьих гнезд, но мальчишки давно уже не приносили добычи. Одно хорошо: рыбы в здешних водах много. Тем и живем… А ведь я-то помню, какие леса шумели на острове Мьолль, где родился наш конунг. Там с полей собирали столько, что все были сыты, и стада на лугах паслись все лето, день ото дня становясь тучнее… Много лет назад Олав Стервятник отнял у нас этот остров, и с тех пор жизнь стала трудной, голодной и горькой.
– Как же это случилось, матушка? – полюбопытствовала Зорянка.
– Потом как-нибудь расскажу. – Одна из маленьких заплакала, и нянька принялась напевать ей колыбельную. Не получившие свободу словенки переглянулись: может, и правда на другой земле больше повезет? У датчан, говорят, дворы богатые…
Подошла Йорунн, улыбнулась приветливо, с интересом поглядела на лежащих в корзинах младенцев и собралась было идти в дом, просить Унн о работе, но вдруг присмотрелась внимательнее к рыжеволосой девчушке, выставившей ножки из-под одеяла, присела рядом, взяла ее на руки, заворковала:
– Птичка моя, лапушка, дай-ка взглянуть на тебя… Ах ты, солнышко мое золотое… Матушка, – спросила она у Смэйни, – чья это дочь? Боюсь, хромой вырастет девочка. Вылечить ее пока можно, но матери каждый день с ней возиться придется.
– Мать у нее померла в родах, – нехотя проговорила нянька. – Красавица была, каких мало. Да вот долго не могла разродиться, а потом так и не встала. Обычное дело у нас на острове. Отец ее, Ормульв, на дочь и взглянуть не захотел – уж больно жену любил, от горя чуть не помешался. Даже имени ей не дал. Мы зовем ее Эсси – по матери.
– Ормульв хёвдинг ее отец? – Йорунн нахмурилась.
– Он самый.
– А кто же тогда кормит ее? Кто заботится о ней?