Лето придёт во сне. Запад

Пчёлка снова ощутимо потянула мою руку вниз, и я подумала, что, наверно, даже Бурхаев не очень рассердится, если я сейчас всажу стрелу промеж водянистых глаз под белобрысыми ресницами. За всё сразу! И за предательство, и за то, что пришлось последние дни терпеть рядом эту двуличную мразь, и за наше памятное знакомство в лесу за приютом…

Белёсый что-то почувствовал, посмотрел мне в глаза, чуть заметно покачал головой:

– Даже не думай, доча! Пули быстрее стрел. Да и зачем стрелять, я же был честен с тобой, помнишь? Ещё в доме сказал, что хочу всего лишь получше устроиться в этой жизни. А как и с кем – дело десятое.

Я стиснула зубы в беспомощной ярости. Прав, он прав, а я – дура, думавшая только о своём нежелании видеть Белёсого рядом с собой и пропустившая главное мимо ушей!

– Сука, – спокойно и сожалеюще сказал Дэн, – так ты поэтому с нами напросился? Или ещё раньше всё задумал?

Белёсый как будто даже обиделся:

– Когда раньше-то? Раньше я и пёрнуть без разрешения не мог из-за видео, которое ты в лесу за приютом снял, забыл, что ли? А с сударем, – он кивнул на Бурхаева, – я покумекал у вас в подвале. И он сделал мне более выгодное предложение, чем вы.

– Отец?! – Яна трясло не то от злости, не то от обиды. – Значит, пока я голову ломал, как тебя спасти, ты с этим вот торговался?!

Бурхаев раздражённо закатил глаза:

– А ты думал, я тебя так просто отпущу в таёжные дебри, искать грёбаных дикарей?! Без всякой связи и страховки? Разумеется, я дал свой номер Сергею, он показался мне самым разумным в вашей куче придурков, и сказал, что буду весьма благодарен за каждый звонок.

– Ясно теперь, чего ты так за телефон держался, – процедил сквозь зубы Дэн, глядя на Белёсого, который продолжал цепляться за вертолёт, словно боясь, что тот вдруг улетит без него.

– По телефону мы вас и нашли, – довольно кивнул Бурхаев, – Через спутник. Жаль, координаты он даёт лишь примерные, пришлось время потерять да прорву горючего сжечь. Ну да ладно… потом уже поняли, что, кроме как через мост, вам деваться некуда, вот и зависли поодаль, ждали когда… А это ещё кто?!

Все обернулись. По середине проезжей части к нам спешили дед Венедикт и Дульсинея Тарасовна.

– Ну вы-то куда?! – с досадой крикнул им Белёсый и сделал движение, будто хотел спрятаться в вертолёте, однако остался на месте, лишь опустив глаза.

Я никогда не могла сказать ничего хорошего о бывшем охраннике Сергее из приюта, которого про себя окрестила Белёсым, ничего хорошего не могу сказать и теперь, но некое подобие человеческого ему всё-таки не было чуждо, в том числе стыд за свои низкие поступки. Что, впрочем, совершенно не мешало ему их совершать.

Мужики в камуфляже, увидев приближение незнакомцев, было насторожились, но, разглядев, что перед ними всего лишь старик со старухой, снова замерли в неподвижности.

– Судари! – задыхаясь от быстрой ходьбы, издалека заговорил дед Венедикт. – Я вижу, вы не из полиции! Позвольте узнать…

– Не позволю! – грубо оборвал его Бурхаев. – Понятия не имею, кто вы такие и откуда свалились, однако не советую приближаться!

Старики послушно остановились, но скорее потому, что устали, а не подчиняясь велению Бурхаева. А тот опять смотрел на Яна. Раздражённо и нетерпеливо.

– Ну? Я надеюсь, ты сполна наигрался и в иконописца, и в революционера, и во влюблённого спасителя путан? Пора честь знать. Садись в вертолёт!

Ян, разумеется, не шелохнулся. Тогда его отец сделал неуловимый жест рукой, после которого камуфляжные молодчики пришли в синхронное движение, и короткие дула их громоздких пистолетов в упор посмотрели на нас.

– Или ты, щенок безмозглый, делаешь, что я говорю, – очень раздельно произнёс Бурхаев, – или я отдам приказ расстрелять к херам всю твою грёбаную компашку – и старых, и малых! А в первую очередь – рыжую шмару, с которой началась эта канитель!

Ян машинально задвинул Яринку себе за спину, а двое камуфляжных, стоящих ближе к краю моста, сделали несколько шагов в стороны, обходя нас с боков.

– Ну? – спокойно повторил Бурхаев, и в наступившей за этим тишине стало слышно, как под асфальтовым настилом в недрах старого моста что-то монотонно и натужно скрипит в такт порывам ветра.

Ян затравленно оглянулся, словно ожидая, что вот-вот должна появиться нежданная помощь, как это обычно бывает в хорошем кино. Помощь не появилась, зато громко заговорил дед Венедикт:

– Сударь! Сударь, я правильно понимаю, что мальчик Ян – ваш сын? Вы беспокоитесь за сына, это нормально! Но нельзя всё решать за него, а тем более шантажировать жизнью друзей и любимой девушки! Вы же сейчас разрушаете отношения со своим…

– Заткнись, старый хрен! – Лицо Бурхаева снова начало багроветь, он рывком ослабил ворот рубашки, уставился на Яна.

– Ну?!

– Сударь! – На этот раз дед Венедикт не остался на месте, а мелкими шажками засеменил вперёд, выставив перед собой руки в примирительном жесте. – Сударь, послушайте меня, я бывший педагог, я всю жизнь с детьми…

– Заткнись, дикарь! – взревел Бурхаев, и мост, словно отвечая ему, вдруг застонал под внезапно налетевшим сильным порывом ветра. – Ян, ты слышал, что я тебе говорю?!

– Ненавижу тебя, – тихо и спокойно ответил Ян отцу, всё так же загораживая собой Яринку. – Лучше бы ты умер в подвале…

Кровь отлила от лица Бурхаева так стремительно, что оно за какую-то секунду из багрового стало мертвенно-серым. Серыми стали даже губы, которыми Бурхаев беззвучно двигал в тщетной попытке что-то ответить.

И тогда дед Венедикт сделал то, чего никогда не рискнул бы сделать человек, хорошо знающий Бурхаева-старшего.

– Сударь, – грустно сказал он, качая седой головой. – Сударь, таким, как вы, нельзя заводить детей.

В тот момент я поняла вещь, которую должна была понять уже давно, со времён Оазиса. Бурхаев был сумасшедшим. Несмотря на нажитое состояние, на высокое положение, на умение управлять людьми и заключать многомиллионные сделки, он всегда был просто сумасшедшим маньяком, ничуть не лучше Ховрина. И сейчас это обычно тщательно скрываемое сумасшествие вырвалось наружу.

Никто не успел ничего сделать, грузная фигура Бурхаева задвигалась так стремительно, что, казалось, размазалась в воздухе. Миг – и он оказался возле одного из камуфляжных. Второй – и в его руках тускло блеснула воронёная сталь выхваченного у опешившего бойца пистолета. Следующее мгновение – и пуля, выпущенная из короткого ствола, пробила худую грудь деда Венедикта.

Яринка тонко вскрикнула, Дэн со свистом втянул в себя воздух, а Дульсинея Тарасовна, совершенно по-старушечьи всплёскивая руками, засеменила к повалившемуся на дорогу старику. Неподвижен остался только Ян. Он не сводил почти комично выпученных глаз с отца, всё ещё держащего перед собой пистолет, ствол которого теперь смотрел в живот Яринке.

Одновременно с этими событиями, занявшими от силы секунды три, из образовавшегося вдруг разрыва в тучах выглянуло солнце, пронизало жёлтым светом окружающую нас туманную кисею. И будто обрадовавшись ему, взвыл ветер, налетел, поднимая с дороги вихри пыли, заставив мост вздрогнуть над рекой всем своим многотонным телом. Где-то оглушительно лязгнул металл, что-то визгливо заскрежетало. Не знаю, как остальным, но мне показалось, что прошедшая по мосту дрожь была уже слишком сильна, чтобы не начать об этом беспокоиться. И я бы обязательно обеспокоилась, не будь у нас на повестке дня других, не менее серьёзных проблем. Таких, как, например, истекающий кровью дед Венедикт или Бурхаев, целящийся в Яринку из пистолета.

– Я жду, сын! – Его голос почти не изменился, в отличие от внешнего вида, который теперь был страшен. – Заставишь меня перебить всю твою шайку? Считаю до трёх!

Ян промедлил всего секунду, потом повернулся к Яринке, порывисто обнял, что-то быстро заговорил на ухо. Мне не было видно её лица, но я заметила, как дрожат тонкие Яринкины плечи под парусиновой курткой, и поняла, что мои друзья прощаются.

– Раз! – возвестил Бурхаев и перевёл дуло пистолета с Яринки, которую теперь надёжно закрывала спина Яна, на Дэна.

Краем глаза я увидела, что Белёсый, до этого всё так же державшийся за дверцу вертолёта, опустил голову, вроде слегка покачал ею и начал подниматься в салон. Правильно, не нужно смотреть на то, как твоих вчерашних попутчиков отстреливают по одному, словно мишени в тире, печально всё это…

Ян покрыл лицо Яринки быстрыми поцелуями, повернулся к Дэну, и они коротко кивнули друг другу.

– Два! – Бурхаев, улыбаясь и уже не скрывая того, что получает от происходящего искреннее удовольствие, снова прицелился в Яринку.

Не глядя на него, Ян пошёл к вертолёту, и его рыжие волосы сияли под выкатившимся из-за туч солнцем, подобно медному шлему. Под солнцем, которое светило всё увереннее, разгоняя туман над берегами Амура. Разбуженный им ветер дул теперь резкими порывами, заставляя мост стонать, а воду под ним вздыматься пологими волнами.

Оставшаяся в одиночестве Яринка выглядела такой потерянной и беззащитной, что я хотела броситься к ней, обнять, утешить… Но меня опередил Дэн. Не обращая внимания на шесть нацеленных в него стволов, он подошёл к моей подруге и осторожно притянул её к себе. Так они и стояли, соприкасаясь плечами, глядя вслед Яну.

Я тоже смотрела и видела, как тот исчез в салоне вертолёта, кинув последний, преисполненный боли взгляд на Яринку. Как Бурхаев, криво усмехаясь, вернул одному из молодчиков отобранное оружие и двинулся за сыном. Как на ходу коротко сказал что-то остальным камуфляжным и получил от них деловитые кивки в ответ. Как вздрогнули и пришли в движение широкие лопасти винта.

В голову пришла идея, навеянная наверняка виденным когда-то и где-то киношным эпизодом, – пустить стрелу в бензобак вертолёта, чтобы не дать ему улететь! В конце концов, нужно использовать своё новое оружие, ведь Пчёлка вернулась ко мне не просто так, должен быть в этой истории решающий выстрел, как тогда, в номере Ховрина… Вот только я понятия не имела, где у вертолёта бензобак. А ещё догадывалась, что для того, чтобы пробить его тёмно-зелёную железную шкуру, нужно нечто куда более серьёзное, чем лёгкий арбалет, предназначенный для женских рук.

А в тот момент, когда через покрытие моста моему телу передалась вибрация готовящейся сорваться в небо винтовой машины, я осознала ещё две вещи.

Первое – Бурхаев солгал. Он не собирается взять и улететь, забрав сына, а нас бросив на произвол судьбы. Не такой это человек, чтобы оставить в живых тех, кто когда-то посмел не просто перейти ему дорогу, а нанести серьёзный урон репутации и самолюбию.