Три ошибки полковника Измайлова, или Роковое бордо. Полина и Измайлов

– Полироль попробовали?

– Будете смеяться, но боком мне вышло дармовое Бордо.

При этих словах Илья показался мне невероятно симпатичным типом. Начал он мне нравиться, так, на всякий свидетельский случай, когда небрежно показал пальцем в сторону своего дома. Но упоминание Бордо расположило меня к этому одутловатому творцу совершенно.

– Неужели и французские вина подделывают?

– Наверняка. Но тут, Полина, я сам виноват. Потянуло работать. Решил выбираться из запоя, день продержался на рассоле, но в половине второго ночи или около того смалодушничал и выполз опохмеляться. На улице понял, что переоценил свои силы, – ноги дрожат, лоб в испарине, руки ходуном ходят. Завернул за угол, хотел дойти дворами до круглосуточной лавки с пивом. Была оттепель, и такой мерзкий ветер продувал до души. А в душе – хаос. Смотрю, какой-то мужик ставит в мусоросборник бутылку. Не кладет, подчеркиваю, не бросает, а ставит. Потом садится в машину и уезжает. Я, Полина, верю в милосердие Неба по отношению к художникам. Ну, от кого нам еще добра ждать? И пьяный не брезглив. С кем только из горла не пил, за кем только не докуривал. Тоже, знаете, чтобы заставить себя ценить проклятые материальные блага. Злоупотребишь, отойдешь немного, и собственный дом, качественное спиртное, дорогие сигареты уже не кажутся отвратительной помехой творчеству. Потому что выстрадал все… Я съем булочку и выпью сок.

– Пауза вам не повредит.

– Вы все тонко понимаете. Многие нашего брата, за которого профессию выбирает диагноз, осуждают, – пожаловался Илья.

И принялся за остатки выпечки. Я же впала в редчайшее для себя состояние экономии интеллектуальной энергии. Ни о чем не размышляла, ничего не загадывала и не просчитывала. Просто сидела и всем тленным и бессмертным в себе понимала: я раскрыла убийство Вали и Саши Косаревых. Случайно и легко. Сейчас Илья доест, опишет мужика, расставшегося с отравленным огромной дозой снотворного вином, его машину, и полковнику Измайлову со товарищи нечего будет делать.

– Вы курите? – спросил Илья. – Простите, надоел я вам. То хлеба дай, то таблеток, то сигарету. Может, пойдем ко мне? Там тепло, еда, водка, будь она неладна. Вспомнил, куда бутылку спрятал. Представляете? В воскресенье все перевернул и не нашел. А сейчас осенило – под матрасом должна лежать.

– Лучше останемся на свежем воздухе. По-моему, вы в нем оживаете. Вот сигареты.

Мы закурили. Я неожиданно нервно, Илья со стоном облегчения. Сказал смущенно:

– Я уж дорасскажу, даже если вам скучно. Повторить эту повесть наверняка не смогу, но сейчас распирает.

– Конечно, конечно, – по возможности весело сказала я и мрачно подумала: «Попробуй не дорасскажи. Еще и „на ряд вопросов“ ответишь».

– В общем, я кинулся к контейнеру. Нащупал рукой бутылку, аккуратно приподнял – больше чем наполовину полная. Понюхал – вино. Возблагодарил Небеса и поволок добычу под фонарь, с той стороны дома, где мусорка, темновато. Разглядел этикетку – Бордо. Бог меня не просто выручал, а баловал. Сколько всякого чудесного во мне восстало и заплясало, Полина! И как благословение нового замысла я это событие расценил, и как примету грядущих больших денег воспринял. Расчувствовался, поклялся не ходить за добавкой, допить дарованное и завязать. Сделал два полноценных глотка, закурил. Еще раз приложился. И, представляете, оступился. До сих пор помню, нет, ощущаю, как бутылка выскальзывает из пальцев и летит, гадина, не на снег, а на бетонное основание фонаря. Как брызжет в разные стороны стекло и, блестя, разлетаются осколки. Кино, словом. Крупный план. А у меня по щекам в буквальном смысле обильно льются слезы. Через минуту я сообразил, что это не слезы. Дождь зарядил и сильный. Мне же отчего-то на невосполнимую утрату плевать, и в сон потянуло неимоверно. И снова я обрадовался – похмельная бессонница и кошмары замучили. Поволокся домой. Вроде, открыл дверь подъезда. Почему-то в квартиру на второй этаж пришлось не подниматься, а спускаться. И тахта стала жесткой-прежесткой… Недавно меня растолкал слесарь. Выматерил. Оказывается, в подвальной двери замок сломался. Он ее проволокой как-то хитро замотал. Так я мало того, что распутал все узлы, так еще, войдя, изнутри умудрился закрутить. Мое счастье, что заснул в тепле.

– Ваше счастье, что проснулись, – поежившись, добавила я.

– Правда. Все-таки фортуна ко мне благосклонна, – вновь завелся любимец высших сил.

Я осадила накатившее раздражение своевременной мыслью: «А вдруг он так себя подбадривает. Сам же сказал, что от людей слова доброго не дождешься». И дружелюбно поддержала:

– Более чем благосклонна, Илья. Значит, вы полагаете, что отравились вином. Но ведь раньше вы отдали должное другим напиткам. Может, эффект вызван их сочетанием?

– Полина, я почти сутки отпивался рассолом. Разве что сочетание с ним организму не понравилось. Нет, в вине что-то было. Оно откровенно горчило, но я в Бордо не разбираюсь, думал, так и надо. Мне повезло, не выхлебал все. Есть, есть Бог. И я, грешный, Ему еще зачем-то нужен.

Я начинала по-черному завидовать его непоколебимой уверенности в собственной значимости для Небес. Они не могли без него обойтись, комплекс неполноценности испытывали. Перебила:

– А вы запомнили мужчину, который поставил бутылку в контейнер? Машину, марку, цвет, номер? Он вас чуть не спровадил на тот свет. Думаю, его можно и нужно найти и наказать.

– Вряд ли, Полина. Вокруг было темно, мне было очень плохо. Нет, ни мужчину, ни машину я не вспомню. О высоком думал, до деталей ли. Даже не представляю, с какой стороны он появился. Да и не доказать мне, что он оставил это пойло. Скажут, глюк, белая горячка. Ух, ты, а он сам жив? Выпил не меньше, чем я, и за руль. Самоубийца, наверняка.

– Интересная мысль, – пробормотала я. – Убийца, он же самоубийца.

– Перестаньте, Полина. Я жив!

В окрепшем голосе Ильи Соколова зазвучало торжество. Но кожа на глазах желтела, взгляд не прояснялся.

– А ведь вам необходимо скорую вызвать, – вырвалось у меня.

– Я бы не отказался от медицинской помощи, – понурился он. – Мутит сильно. Но боюсь, в психушку упекут.

– С какой стати? – возмутилась я. – Вы не в лучшей форме, спору нет, но вполне адекватны.

– Полина, Полина, у нас на пьющих художников врачи однозначно реагируют. Придумайте что-нибудь, выручите.

Я поднапряглась и выдала:

– Вызовите нарколога, частника. Получите ту же капельницу с детоксом, но без лишних вопросов и ехидных комментариев.

– Это идея идей, Полина! – воскликнул Илья. – Я ваш должник за все, что вы для меня сделали.

– Бросьте. Надеюсь, вы тоже не отказываете в хлебе голодному.

Он извлек из внутреннего кармана дубленки смартфон, ничуть не удивившись, что тот на месте, быстро сориентировался в телефонной книге и сказал кому-то:

– Приезжай, выводи из запоя. Только учти, я, кажется, какой-то гадости наглотался. Да не могу я два пальца в рот, я с дамой. Нет, даму выводить не надо. Через полчаса? Тогда я дверь не закрываю.

Я поднялась со скамейки, к которой уже давно чувствительно примерзала. Илья последовал моему примеру, зашатался и зажмурился. Пришлось подставить ему плечо и почти доволочь до кровати. Он жил в крайнем подъезде, где квартиры были поменьше, охрану заменяли домофоны, но все равно веяло покоем и достатком.

– Как вас найти? – спросил Илья, рухнув в шапке, одежде и обуви на батик светлых тонов.

– Я сама поинтересуюсь вашим самочувствием.

Он с трудом свесился к тумбочке, достал «визитку для избранных» со всеми телефонами и адресами.

– Спасибо большое, Полина. Дверь зафиксируйте, чтобы не захлопнулась, будьте добры.

– Удачи, Илья. Поправляйтесь.

На лестничной площадке я столкнулась с беззаботно насвистывающим наркологом – узнала по специфическому чемоданчику – и окончательно успокоилась.

Вышла, прогулялась за угол к мусорке, вернулась к ближайшему фонарю. Осколки давно вымели, дождь и снег начисто отмыли гладкое бетонное основание. Я не поленилась, сделала полтора десятка шагов до двери в подвал. На ней красовался новый замок. На секунду мне показалось, что я действительно слушала бред тронувшегося с перепоя художника. Более того, мне хотелось бы убедить себя в этом. Некто выбросил бутылку с какой-то жидкостью, пытаемый похмельем пьяница решил, что это спиртное, нахлебался, двое суток провалялся в подвале, чудом остался жив. Обычная, к сожалению, история. Если бы на бутылке не было этикетки «Бордо». И, если бы в этом же доме той же ночью не заснули вечным сном, отведав красного вина, два очень славных человека.

Сначала я хотела двинуть домой, сварить кофе и обмозговать рассказанное Ильей Соколовым. Потом решила, что раз уж попала в центр, могу сделать несколько звонков. И нанести – я быстро прикинула количество не шапочно знакомых со мной и Косаревыми людей – четыре-пять визитов. Погода, правда, портилась. Дыры в потемневших тучах были заткнуты пышными белесыми мешками, из которых, по моим соображениям, вскоре должен был начать высыпаться крупный мокрый снег.

«Под стать настроению погодка, – подумала я. – Вот ведь сволочизм, ни ее, ни свое состояние не изменишь». Я лукавила. У моей натуры есть свойство, которое меня смущает. Чем другим хуже, тем мне лучше. Нет, я не радуюсь их горестям и не ликую, от того что по сравнению с ними благополучна. Но, стоит кому-нибудь мне пожаловаться, как я сразу забываю о собственных неприятностях, исполняюсь идей по преодолению чужих кризисов и сил их осуществлять. Иногда стыдно бывает. Люди в отчаянии, увещеваний не воспринимают, пальцем шевельнуть не в состоянии, а я на глазах веселею, становлюсь бравой, энергичной. И, проорав: «Все будет замечательно», начинаю действовать – звонить, бегать, тормошить, сводить, мирить и прочая. И сейчас знала, если установить первый контакт с кем угодно, тоска тактично спрячется где-то во мне и там, ничем не питаемая, иссохнет.

– Контакт! Есть контакт! – процитировала я вслух каких-то военных.

Проходящая мимо молодая мамочка рывком развернула в сторону коляску и прикрыла грудничка своим хилым телом.

– Спасая дитя от сумасшедших прохожих такими виражами, вы вывалите его в снег и разобьете, – сурово заметила я.

И поняла, что готова жить дальше. После чего принялась обзванивать со смартфона знакомых художников. Доступным первым оказался Васька, издевающийся над живописью в отместку за то, что ей его учили. Живопись терпит. Более того, временами к Ваське подлизывается.

– Ты Илью Соколова знаешь? – спросила я после взаимных уверений в необходимости чаще видеться в малолюдных местах, где можно по определению Василия «по-человечьи пообщаться».