Три ошибки полковника Измайлова, или Роковое бордо. Полина и Измайлов

– Знаю. Не наш человек. Душа на замке.

– Может, он ее только для искусства отпирает?

– Может. Но по искусству я сам великий мастак. Мне человека подавай.

– Ясно. Пьет крепко?

– Люто. Но как-то напоказ. По-моему, Поль, он из тех, кто, нажравшись в тусняке, дома забрасывает горсть таблеток в пасть и ну работать.

– Но иногда по-настоящему срывается?

– Ясное дело.

– Мне, Вась, тоже так показалось. Спасибо, созвонимся.

Убедившись в том, что хорошо отдохнувшая за два дня память господина Соколова его не разыгрывала, я перестала о нем думать. Решила: «Успею еще голову сломать. Легче надо жить, невесомее».

Однако невесомость в тот день моим уделом не стала. Позвонив подруге Вали, Лиле Суриной, на мобильный, я услышала:

– О, Поля! Нашлась! А то у тебя все телефоны выключены. Я думала, ты из города уехала в какую-нибудь командировку. В курсе этого кошмара? Мы с Аней и Егором сейчас в квартире ребят. Ты где? Во дворе?! Так поднимайся быстрей.

И я, ненормальная, поскакала через две ступеньки. Задумалась бы на секунду, как они попали в квартиру, которая должна быть опечатана. Зря, что ли, столько детективов прочитала. Разумеется, дверь Косаревых мне открыл любимец полковника Измайлова Борис Юрьев. Оскалился великолепными зубами и, подражая тону Лили, проныл:

– О, Поля! Лучше бы ты из города уехала.

– Здравствуй, Борис, – тихо сказала я, обещая себе не заводиться и не хамить хотя бы первые полчаса. Но не выдержала и прошипела: – Не дождешься.

– Ну, тогда заходи, – зловеще пригласил Юрьев. – Начнем с самого начала – трупы, явный висяк и ты собственной нескромной персоной. Все компоненты невыносимой обстановки в наличии.

– И твое злопыхательство в действии, – попыталась отбиться я.

Юрьев лишь самодовольно ухмыльнулся.

– Балков здесь? – спросила я.

– Не дождешься.

– Боря, ты сегодня попугая изображаешь или магнитофон?

– Поля, я сейчас посмотрю, что ты изобразишь.

Мне захотелось специально для него изобразить такое, чтобы еще пару лет во сне от ужаса вопил. Но я знала, напрасный труд. Он холодеет и при виде меня во плоти. И в ночных кошмарах я ему наверняка без дополнительных усилий с моей стороны являюсь. Интересно, накрашенная или нет? Все говорят, что разница невелика. Один Юрьев, увидев на мне тени, тушь, помаду и пудру обязательно произносит: «Все-таки лучшая косметика та, которой не видно». Первое время я в ответ заводила речь о дешевой эрудиции. А потом перестала обращать внимание.

Не представляю, какими были бы наши отношения, познакомься мы где-нибудь подальше от полковника Измайлова. Наверное, могли бы поладить. Борис действительно даровитый сыщик, этакий мыслитель, склонный к озарениям. Его друг и сослуживец Сергей Балков иного склада: перебирает факты и сведения, как четки, круг за кругом, пока на десятый, двадцатый, тридцатый раз кожей не почувствует – вот оно, искомое. Борис реактивен, честолюбив, ироничен. Сергей степенен, неприхотлив, добродушен. Они не дополняют друг друга. Просто сосуществуют во взаимном братстве, с годами все меньше споря и все больше делая вместе, но каждый по-своему. Скромный Балков считает себя учеником Измайлова и очень старается быть достойным. Самоуверенный Юрьев «держит» Вика в учителях. И хочет, чтобы наставник стоил его. Полковник, с точки зрения этого то ли наглеца, то ли гения, был близок к идеалу, пока не связался со мной. Чем я плоха? Всем. Ни единого светлого мазка в портрете, даже парадном. Одна профессия чего стоит! И постоянно выносит на трупы, которыми занимается отдел Измайлова. Кажется, Юрьев вбил себе в голову, будто к Вику я прилепилась не по любви, а из корысти. В совершении половины убийств можно было подозревать меня, поэтому близость с полковником очень экономила мои время и нервы. Мало того, я смела высказывать предположения, искать улики, расспрашивать людей, денно и нощно думать о преступлении, словом, вести собственное расследование, подло выкачивая из Виктора Николаевича информацию. Борис с ума сходил, не веря ни в то, что соблазненный Измайлов раскрывает мне «тайны следствия», ни в то, что я сама способна их раскрыть. Так до сих пор и мечется в своих страшных догадках, какими методами я раскалываю Вика. Юрьев в толк не возьмет, зачем мне это нужно. Добро бы вела криминальную колонку. Нет, стараюсь для собственного удовольствия. Следовательно, извращенка. И мудрый чистый Измайлов в меня влюблен? Это оскорбляло Бориса. Слова «Мой Учитель» надлежало писать с большой буквы. Оба. А происки какой-то говорливой Полины умаляли начальную букву второго слова до прописной. И постоянно грозили проделать то же с первым словом, ибо часто мои версии правдоподобней версий Юрьева, и доказательства нахожу я. Да еще на его упреки, дескать, мешаешь сильно, нахально отвечаю:

– А ты мне сильно помогаешь. Я действую по принципу: «Выслушай Борю и сделай наоборот».

С Сергеем Балковым мы дружим. Он выбор наставника уважает, как самого наставника. И, уставая от меня неимоверно, прощает мою заполошность:

– Темперамент у Поли такой. Но она соображает.

Легко представить, что мы с Борисом испытали, столкнувшись на месте очередного громкого убийства. Мы давно ничего не читаем по лицам друг друга, а говорим колкости открытым текстом.

Я скинула дубленку и, не глядя на Юрьева, прошествовала в гостиную. Навстречу мне с дивана поднялись две заплаканные молодые женщины – Лиля Сурина и Аня Минина. Одна была одноклассницей, другая сокурсницей Вали Косаревой. Одна проматывала отступные бросившего ее мужа, другая аккуратно тратила деньги отца, почти олигарха, как характеризовал его Саша. Более впечатлительная и находящая успокоение в соблюдении ритуалов Аня уже облачилась в траур и испугала меня отсутствующим взглядом. Лиля была одета в джинсы и бежевый свитер, но в глазах плескались непонимание и отчаяние. Они были чем-то похожи – маленькие, стройные, ухоженные, с приятно округлыми носами и подбородками. Это вводило в заблуждение, ибо характер у Лили был не сахарный. Аня же по натуре напоминала конфету: сладко, но никак не поймешь, из чего сделана. Я обмолвилась об этом Саше. Он рассмеялся:

– Но ведь почему-то хочется понять. Это в ней главное.

Пока, обнявшись, мы шепотом бормотали: «Горе-то какое», кресло возле окна покинул высокий астеник с очень своеобразным лицом. У Егора Бадацкого все было прямым, узким и длинным – брови, нос, рот – и издали казалось черточками на детском рисунке. Если бы ни большие зеленые глаза с печально опущенными внешними углами, он был бы не слишком привлекательным. А так внимание сосредотачивалось на отражающих нечто загадочное зеркалах души. Долго смотреть в них никто не мог, потому что неизбежно находилась разгадка: Егору было глубоко плевать на всех. Одни считали Бадацкого потрясающим красавцем, другие уродом. Середины не было.

– Привет, Поля. Как ты?

– Привет, Егор. В шоке. Готова каждого просить ущипнуть меня или отвесить оплеуху. Вдруг проснусь.

Сзади раздался многообещающий голос Юрьева:

– В случае необходимости, Полина Аркадьевна, мы разбудим вас одним из заказанных способов.

Я нутром почувствовала, что он во мне ненавидит. Вот эту готовность обратиться к любому с любой же просьбой, когда мне приспичит. Однако, Борис забыл про аудиторию, хоть и назвал меня по имени и отчеству.

– Что вы себе позволяете, капитан? – сухо осведомился Бадацкий. – Дама беседует со мной.

– Мы сообщим о вашей хамской выходке начальству, – решительно пообещала Лиля.

– Все в порядке, люди, – сказала я и вспомнила про предчувствуемый скандал. – Мы с господином Юрьевым уже сталкивались на узкой дорожке, так что я на него не в обиде.

– Он при исполнении, – не внял Егор. – Если не может добросовестно исполнять, научим. Если не хочет, поможем сменить работу.

Уничтожающий взгляд Бориса достался почему-то мне, а не Бадацкому. Но я продолжила миротворческую деятельность:

– Договорились. Но прежде попробуем помочь ему найти убийцу. Чем занимались?

– Ящики перетряхивали! В одежде копались! Безделушки перебирали! – крикнула Аня. И зарыдала: – Я не могу больше! Тут ничего не пропало! Ни одна вещь не сдвинута ни на миллиметр. Я этого не выдержу. Мне кажется, Валя с Сашей на меня с брезгливостью смотрят. Отовсюду смотрят, отовсюду.

Памятуя о том, кто заложил Измайлову ближайшую Косаревым троицу сегодня в шесть утра, я бережно переложила Минину со своего плеча на руки Лили и Егора. Повернулась к Борису:

– Давайте уж и я взгляну на жилище. Последний раз я навещала хозяев тридцатого декабря.

Ох, как чесались у Юрьева кулаки, как просили у мозга позволения вытолкать меня вон. Но бдительный Егор бросил:

– Воспользуйтесь, капитан. Вы говорили, для вас любое свидетельство важно. И давайте выбираться отсюда. Пока я предоставляю дамам свою машину и поддержку. Но еще немного, и понадобятся кареты скорой помощи.

Насколько я знала Бадацкого, бешенство он всегда прикрывал вежливостью и старомодной лексикой. Но «кареты скорой помощи» даже для него были чем-то.

– Пойдемте, Полина Аркадьевна, – еле затрепетали голосовые связки Бориса. – Не торопитесь, фиксируйте малейшие изменения в обстановке.

Этот говорил мало и тихо, чтобы не сказать нам всем много и громко.

– Нас скоро отпустят? – всхлипнула Аня.