Возлюби ближнего своего

Керн нерешительно взглянул на него.

– Хотите пойти первым? Мне не к спеху!

– Хорошо.

Мужчина встал и вошел в комнату. Керн решил дождаться его возвращения и в зависимости от результата определить, как ему быть. Волнуясь, он прохаживался вперед и назад по коридору. Наконец мужчина вышел из комнаты. Керн быстро подошел к нему.

– Ну что?

– Десять суток! – ответил тот с сияющим лицом. – Какое счастье! И представьте – ни о чем не расспрашивал. Видать, в хорошем настроении. Или потому, что сегодня вообще мало посетителей. В прошлый раз мне дали только пять дней.

Керн решился.

– Что ж, попробую и я.

У чиновника не было бородки, и все же он показался Керну знакомым. Может, просто сбрил бороду. Играя изящным ножиком с перламутровыми накладками, он уставился на Керна усталым рыбьим взглядом.

– Эмигрант?

– Да.

– Прибыли из Германии?

– Да. Сегодня.

– Есть какие-нибудь документы?

– Нет.

Чиновник понимающе кивнул. Он защелкнул лезвия своего ножика и выдвинул отвертку. Керн заметил, что под перламутровой пластинкой имелась еще и пилка для ногтей. Чиновник принялся осторожно зачищать ею ноготь на большом пальце.

Керн ждал. Ему казалось, что нет на свете ничего важнее ногтя этого усталого человека, сидевшего перед ним. Он едва дышал, боясь помешать чиновнику или рассердить его. Тайком он крепко сомкнул ладони за спиной.

Наконец с ногтем было покончено. Чиновник удовлетворенно оглядел его и поднял глаза.

– Десять суток, – проговорил он. – Можете пожить здесь десять суток. А потом придется вам убираться.

Напряжение, охватившее Керна, мгновенно спало. Ему казалось, будто он куда-то проваливается, но он просто глубоко дышал. Затем он быстро овладел собой. Он уже научился пользоваться случаем.

– Я буду вам весьма признателен, если вы разрешите мне пробыть здесь две недели, – сказал он.

– Это нельзя. А зачем вам?

– Я должен получить документы. Их пришлют по почте. Для этого мне необходим определенный адрес. А потом я хотел бы выехать в Австрию.

Керн боялся в последнюю минуту испортить все, но уже не мог остановиться. Он врал легко и быстро. С той же охотой он говорил бы правду, но знал, что должен врать. Чиновник же, со своей стороны, знал, что должен принимать его вранье всерьез, ибо проверить слова Керна не представлялось возможным. Так что оба почти полностью верили, что их разговор – чистая правда.

Чиновник щелкнул отверткой ножика.

– Ладно, – сказал он. – Две недели. В виде исключения. Но уж потом никаких продлений.

Взяв листок бумаги, он начал писать. Керн смотрел на него так, точно перед ним сидел архангел. Все обошлось как нельзя лучше, и он с трудом осознал это. До последнего мгновения он опасался, как бы чиновник не заглянул в картотеку и не узнал из нее, что он уже дважды был в Праге. На всякий случай он назвал другое имя и другую дату рождения. В случае неудачи он мог бы заявить, что тогда здесь находился его брат.

Но чиновник притомился и явно не желал рыться в каких-то карточках. Он пододвинул листок на край стола.

– Вот, возьмите! Есть еще кто-нибудь в коридоре?

– По-моему, нет. По крайней мере только что за мной никого не было.

– Ладно.

Чиновник достал носовой платок и принялся любовно драить перламутровые накладки своего ножика. Он почти не заметил, что, поблагодарив его, Керн вышел с такой поспешностью, словно боялся, как бы у него не отняли бумажку.

Лишь очутившись на ступеньках перед входом в здание, Керн остановился и осмотрелся. О дивное небо, подумал он в полном упоении, о прелестное, о сладостное, голубое небо! Я вернулся, и меня не посадили! Четырнадцать дней я могу прожить без страха, целых четырнадцать дней и ночей, целую вечность! Благослови Господь человека с перламутровым ножиком! Пусть он найдет для себя ножик, в котором в дополнение ко всему будут еще и складные часики и золотые ножницы!

У входа стоял полицейский. Керн нащупал в кармане свое удостоверение. Вдруг он решительно подошел к полицейскому.

– Который час, господин постовой? – спросил он.

У него были свои часы. Но как же отказаться от такого редкостного переживания: стоять перед полицейским и не бояться его.

– Пять, – буркнул полицейский.

– Благодарю вас.

Керн медленно спустился по ступенькам. Хотелось рвануться с места и без оглядки помчаться вперед. Только теперь он поверил, что все действительно правда.

Большой зал ожидания Комитета помощи беженцам был переполнен. И все же каким-то странным образом он казался пустым. Словно тени, люди сидели или стояли в полумраке. Почти никто не разговаривал. Каждый из них уже сотни раз высказал и обсудил все, что его касалось. Теперь им оставалось только одно – ждать. Ожидание было последним барьером перед отчаянием.

Более половины присутствующих были евреи. Рядом с Керном сидел бледный мужчина с грушевидным черепом. На коленях он держал футляр для скрипки. Напротив примостился старик со шрамом на выпуклом лбу. Он беспокойно смыкал и размыкал ладони. Около него, тесно прижавшись друг к другу, сидели молодой блондин и смуглая девушка. Они крепко держались за руки, словно боясь, что и здесь их могут разлучить, если они зазеваются хоть на минуту. Они глядели куда-то в пространство, в прошлое, и глаза их были пустыми и лишенными всякого выражения. За ними сидела толстая женщина. Она беззвучно плакала. Слезы стекали по щекам и подбородку на платье. Она не замечала их, не пыталась их остановить. Руки вяло лежали на коленях.

Тут же, среди всей этой молчаливой покорности и печали непринужденно играл ребенок, девочка лет шести. Она бегала по залу, живая и нетерпеливая, с блестящими глазенками и черными кудрями.

Девочка остановилась перед мужчиной с грушевидной головой. Некоторое время она разглядывала его; потом указала на футляр, лежавший у него на коленях.

– У тебя там скрипка? – спросила она звонким, вызывающим голоском.

Мужчина ответил не сразу, словно не понял вопроса. Затем утвердительно кивнул.

– Покажи мне ее, – попросила девочка.

– Зачем тебе?

– Хочу посмотреть.

С минуту скрипач колебался. Потом открыл футляр и извлек из него инструмент, обернутый в фиолетовый шелк, бережно развернул ткань.

Девочка долго смотрела на скрипку. Затем осторожно подняла руку и дотронулась до струн.