Возлюби ближнего своего

– Откуда вы знаете этот трюк? – озадаченно спросил он Штайнера. – Тоже работаете по моей части?

– Нет, я любитель. Поэтому похвала профессионала радует меня вдвойне.

– Не в том дело! – шулер посмотрел на него в упор. – Ведь этот трюк придуман лично мною.

– Ах вот оно что! – Штайнер загасил окурок. – А я выучился ему в Будапеште. В тюрьме. Перед высылкой. От некоего Катчера.

– От Катчера! Тогда все понятно! – карманник облегченно вздохнул. – От него, значит! Катчер – мой ученик. А вы это здорово освоили.

– Да, – сказал Штайнер, – когда человек долго находится в пути, он может научиться многому.

Шулер передал ему колоду и внимательно посмотрел на пламя свечи.

– Скверное освещение… Но мы играем, разумеется, только ради удовольствия, господа, не так ли? По-честному…

Керн улегся на койке и закрыл глаза. Его переполняла какая-то туманная, серая печаль. После утреннего допроса он не переставал думать о своих родителях; давно уже он не предавался воспоминаниям. Керн мысленно видел перед собой отца в день, когда тот вернулся из полиции. Один из его конкурентов сообщил в гестапо, что он ведет антигосударственные разговоры. Доносчику хотелось разорить отца, чтобы затем купить у него за бесценок небольшую лабораторию по производству медицинского мыла, духов и туалетной воды. План этот, как и тысячи других подобных планов, удался. Отец Керна провел шесть недель в заключении и вернулся оттуда совершенно сломленным. Он никогда не говорил о том, что пережил. Лабораторию приобрел конкурент, уплатив за нее совершенно смехотворную цену. Вскоре пришло предписание о высылке, и начались бесконечные мытарства. Из Дрездена в Прагу; из Праги в Брно; оттуда через границу в Австрию, из Австрии полиция на следующий же день переправила их обратно в Чехословакию; несколько дней спустя они тайком вновь перешли австрийскую границу и добрались до Вены. Во время ночного перехода через лес мать сломала себе руку. Кое-как удалось наложить шины из веток… После Вены – Венгрия. Около месяца они жили у родственников матери. Затем снова полиция. Расставание с матерью. Венгерка по происхождению, она могла остаться на родине. И снова граница. Снова Вена. Жалкая, нищенская торговля мылом, туалетной водой, подтяжками и шнурками. Нескончаемый страх – а вдруг кто-то донесет, а вдруг сцапают… Вечер, когда отец ушел и не вернулся… Месяцы одиночества. Одно тайное пристанище, потом другое, третье…

Керн повернулся. При этом он толкнул кого-то и невольно открыл глаза. На койке рядом с ним, словно черный узел, лежал последний из обитателей камеры, мужчина лет пятидесяти. За весь день он почти ни разу не шевельнулся.

– Извините, – сказал Керн. – Я вас не видел…

Человек промолчал. Керн заметил, что глаза его открыты. Подобное душевное состояние было ему знакомо. Он наблюдал его уже не впервые. В таких случаях лучше всего оставить человека в покое.

– Вот проклятие! – внезапно вскрикнула «курица», игравшая в карты. – Какой же я осел! Таких ослов еще поискать!

– Почему? – спокойно спросил Штайнер. – Вы пошли королевой червей, это совершенно правильно.

– Да я не о том! Ведь этот русский мог бы мне прислать мою курицу! Господи, какой же я жалкий осел! Просто невиданно тупой осел!

Он обвел камеру таким мрачным взглядом, словно только что рухнул мир.

Вдруг Керн громко рассмеялся. Он не хотел этого, но уже не мог остановиться. Не зная почему, он хохотал так, что весь трясся. Казалось, хохочет его душа, в которой смешались воедино печаль, память о прошлом, – все, о чем он думал.

– Что случилось, малыш? – спросил Штайнер, переведя взгляд с карт на Керна.

– Не знаю… Смеюсь.

– Смеяться всегда хорошо.

Штайнер прикупил козырного пикового короля и ошеломил поляка неотразимым ходом.

Керн закурил сигарету. Внезапно все показалось ему совсем простым. Он решил завтра же научиться играть в карты. И почему-то подумал, что это решение изменит весь дальнейший ход его жизни.

II

Через пять дней шулера выпустили. Подкопаться под него так и не удалось. Он постарался помочь Штайнеру еще лучше овладеть своим методом игры в карты, и они расстались друзьями. На прощание шулер подарил Штайнеру колоду карт, и тот приступил к обучению Керна. Он научил его играть в скат, в ясс[5 - Швейцарская карточная игра. – Примеч. пер.], в тарок[6 - Итальянская карточная игра, популярная в Австрии и Южной Германии. – Примеч. пер.] и в покер. Скат был нужен для игры с эмигрантами, ясс – для Швейцарии, тарок – для Австрии и покер – для всех остальных случаев.

Через четырнадцать дней Керна вызвали наверх. Инспектор ввел его в комнату, где сидел пожилой мужчина. Здесь было просторно и очень светло. Привыкнув к постоянному полумраку камеры, Керн невольно зажмурился.

– Вы – Людвиг Керн, без подданства, студент, родились тридцатого ноября тысяча девятьсот четырнадцатого года в Дрездене, не так ли? – равнодушно спросил чиновник и заглянул в бумаги.

Керн кивнул. Он не мог говорить – вдруг пересохло в горле. Чиновник вопросительно посмотрел на него.

– Да, – хрипло ответил Керн.

– Вы проживали в Австрии без документов и без прописки…

Чиновник быстро читал протокол.

– Суд приговорил вас к двухнедельному заключению. Это наказание вы уже отбыли. Теперь мы высылаем вас из Австрии. Любая попытка вернуться наказуема. Вот судебное решение о высылке. Распишитесь в том, что ознакомились с этим решением, и знайте, что любая попытка вернуться влечет за собой уголовную ответственность. Вот тут, справа.

Чиновник закурил сигарету. Керн не мог оторвать взгляда от жилистой рыхлой руки, державшей спичку. Через два часа этот человек, вероятно, запрет на замок свой письменный стол и отправится куда-нибудь поужинать; потом, возможно, сыграет в тарок и выпьет пару стаканчиков молодого вина. Около одиннадцати он зевнет, расплатится по счету и скажет: «Я устал. Пойду-ка домой спать». Домой… Спать… В этот же час леса и поля у границы будут окутаны густым мраком… Мрак, чужбина, страх. И, затерянный среди всего этого, одинокий, спотыкающийся, усталый, томящийся по людям и боящийся их, будет брести он, Людвиг Керн, крохотная мерцающая искорка жизни. И все только потому, что его и этого скучающего чиновника за письменным столом разделяет кусок бумаги, именуемый паспортом. Их кровь одинаковой температуры, их глаза устроены одинаково, их нервы реагируют на одни и те же раздражения, их мысли развиваются в одинаковых направлениях – и все же между ними пропасть, ничто у них не одинаково, уютное спокойствие одного – пытка для другого, один – власть имущий, другой – отверженный; и пропасть, разделяющая их, – всего лишь клочок бумаги, на котором не написано ничего, кроме имени и нескольких незначительных сведений.

– Вот здесь, справа, – сказал чиновник. – Имя и фамилия.

Керн встряхнулся и поставил свою подпись.

– К какой границе отвезти вас? – спросил чиновник.

– К чешской.

– Хорошо. Через час в путь. Вам дадут провожатого.

– В доме, где я жил, у меня остались кое-какие вещи. Могу ли я взять их перед отправкой?

– Что еще за вещи?

– Чемодан с бельем и всякая мелочь.

– Хорошо. Скажете об этом чиновнику, который поедет с вами к границе. Зайдете с ним за вещами.

Инспектор отвел Керна обратно в камеру и ушел со Штайнером.

– Ну что? – с любопытством осведомилась «курица».

– Через час нас выпустят.

– Jezus Christos! – воскликнул поляк. – Опять начинается паршивая жизнь. Вот дерьмо-то!

– А ты что – хотел бы остаться здесь? – спросила «курица».

– Если бы кормили получше… и дали легкую работу… скажем, рассыльным по тюрьме… тогда с удовольствием.

Керн достал носовой платок и, насколько это было возможно, почистил свой костюм. За две недели его рубашка сильно загрязнилась. Он завернул манжеты. Поляк наблюдал за ним.

– Пройдет год-другой, и ты перестанешь обращать на это внимание, – пророчески изрек он.

– Куда направляешься? – спросила «курица».