Олег

Олег смотрел.

Всё привычное сливалось, выделялась только Василиса, и над нею всё дальше и дальше величественная Киева гора.

Он думал.

За несколько дней до начала похода он задумался, как пойдет – на кораблях или возглавит конную рать по правому берегу.

Он думал об этом, лёжа на локте; рядом Василиса в свете масляного рожка что-то делала со своей новой одеждой…

Олег выкликнул Родьку, тот заглянул, Олег подозвал и стал шептать на ухо. Василиса посмотрела, не отрываясь от дела. Родька выскочил, и его долго не было, потом вернулся и стал шептать ответное Олегу. Олег внимательно смотрел на Родьку, а тот развёл руками.

– Ладно, будь по ево! – сказал Олег и поднялся, поднялась и Василиса. – Веди, – сказал Олег Родьке, и они втроём вышли из шатра.

Родька повёл к дальней дубраве. Шатёр раскинулся на склоне Киевой горы к Днепру, а Родька вёл на другой склон, к сухому логу.

Когда подошли, увидели среди деревьев костёр.

Уже смеркалось, солнце зашло за горизонт как раз за дубравой, и деревья стояли черные и большие, а между ними сверкало, и Родька повёл туда.

«Зачем Василиса увязалась?» – подумал Олег, но не прогнал. Когда до костра оставалось шагов десять-пятнадцать, Олег заметил, что Василиса отстала и зашла за дерево.

«Смышленая, – подумал Олег, – понимает, что ведун всё одно её прогонит…»

Кудесник, старик, видно по нему, но не определишь, сколько лет, сидел боком в ярком свете молодого костра и длинной веткой разгребал рядом угли и обгорелый валежник старого кострища.

– Зачем пришёл? – спросил он Олега.

– Что видишь? – спросил его Олег.

– Сядь, – велел кудесник.

Олег сел.

Кудесник долго перекатывал угольки, подстраивал друг к другу обгорелые ветки и слегка ударял по ним, ветки подскакивали, кудесник их снова подгребал и снова ударял.

Наконец он произнёс:

– Вижу твою смерть… ты за этим пришёл?

Олег кивнул.

– А как видишь?

– Ты умрёшь от своего вороного, – произнёс кудесник и больше не сказал ничего.

Олег немного посидел, встал и пошёл из дубравы, за ним пошёл Родька, за Родькой вышла из-за деревьев Василиса. Перед шатром Олег сказал, чтобы Родька отдал вороного конюхам и чтобы те ходили за ним, а для этого отвели бы в Ладогу, где у князя имение, а сам он пойдёт в поход на корабле, и отослал от себя. Василиса ничего не сказала, промолчала, только перед тем, как лечь рядом с Олегом, долго молилась своему богу, по имени Христос.

Олег вспомнил это, помотал головой и ухмыльнулся.

Вдруг сидевший перед ним за три человека гребец взвыл и стал трястись, как будто на него налетели пчёлы, на самом же деле в его плечо вонзилась стрела, но неглубоко. Все обернулись на левый берег Днепра. На пологом берегу передними копытами в воде стояли четыре всадника, они сливались с прибрежными кустами, но было видно, что трое натягивали луки, а один уже выстрелил.

– Оборонись! – крикнул тысяцкий и гребцы левого борта, не переставая грести, подняли щиты. Три стрелы упали в воду, не долетев.

Крик раненного поднял спящих, Радомысл схватил лук и пустил стрелу, а хазары брызнули в разные стороны, и было до них шагов двести, так близко корабль шёл вдоль берега. Олег огляделся, на дальнем и высоком правом берегу, еле различимые стояли люди, но не на конях, а просто, – это были свои, значит, там ещё нет хазар.

Тревога прошла, гребцы поменялись с отдохнувшими, за Олегово весло сел Родька, а Олег пошёл на нос к тысяцкому Фарлафу, тот смотрел на воду и кричал каким бортом грести сильнее – он лучше всех знал, как до порогов надо идти, где больше глубина.

– Не сильно влево забрали? – спросил его Олег.

– Правее нельзя, тут глубже всего, – ответил Фарлаф, не отрывая взгляда от воды.

– Мелко?

– Не в том беда, что мелко, а в том, что волна уходит к порогам, а мы еле идём, не поспеваем.

– А не чуешь… посвежело?

Фарлаф оторвался и вдруг закричал:

– Бросай весла, ставь парус! – и первым бросился разматывать ужи.

Олег сам не понял, с чего он взял про ветер, он только вспомнил, что, когда встал от весла, его охватил озноб.

А ветер дул всё сильнее.

Олег вдруг остро почувствовал тревогу и посмотрел на левый берег. Его корабль шёл третьим, первые два во главе с Велимидом и «тятей» Жданом уже начали отваливать вправо и, попав в стремнину, отдалялись, а на левый берег вышли несколько десятков хазар и подняли свои луки.

– Оборонись! – крикнули одновременно Олег и Фарлаф и в этот момент на его корабль обрушились стрелы. Одна воткнулась в борт чуть ниже кромки, а если бы чуть выше, то попала бы Олегу в бедро.

«Што-то рано они показались!» – подумал Олег, прикрылся щитом и пошёл на корму.

Хазары ещё раз пустили стрелы и больше не стали, а только наблюдали, как корабли отваливают от левого берега вправо и всё больше и больше отдаляются, так, что стрелам уже не долететь. И становилось всё темнее.

Тысяцкий подошёл.

– Приставать будем? Темнеет… – произнёс он. – А там, глядишь, и чудь подойдёт, можно есть и ночевать!

– Можно, – не думая, и как бы, не тысяцкому, а самому себе ответил князь. – Ты погоди есть… – он поднял лицо, всматриваясь или принюхиваясь к тому, что происходит на высоте птичьего полета. – Послушай!

Тысяцкий стал прислушиваться.

– Да, княже, полунощный… полунощный дует, прямо нам в паруса…

– А гроза идёт, не чуешь?

– Грозу покуда не чую, а дует сильно, а, княже?

– Сильно, – ответил князь и посмотрел на тысяцкого. – Глянь вона… теперь понимаешь, почему так быстро темнеет? – сказал Олег и показал вверх по течению Днепра. Тысяцкий посмотрел и теперь всё понял – с северной стороны горизонт был затянут тонкой чёрной полосой.