Олег

«Много воды вылилось, много!» – радостно думал Олег.

***

Перед тем, как войти в баню, Ганна увидела с северной стороны тонкую чёрную полосу над горизонтом: «Большая гроза идёт!» – обрадовалась она.

Она прогнала Свирьку, та была нужна, но Ганне захотелось побыть одной.

Свирька натаскала дров и воды и затопила печь. Воздух в бане нагрелся и был сухой такой, что сушило гортань и кололо веки. Ганна замотала волосы в убрус и сейчас сухие концы льняного полотнища обжигали голые плечи.

«Нет, не буду воду плескать, не продохнуть будет…» – подумала она и железными клещами повытащила из печки половину дров и выбросила вон.

– Ты чего, хозяйка? – Услышала она и вздрогнула, когда в баню вдруг ворвалась Свирька. – Чего выбрасываешь, баню снаружи запалишь, дети пожгутся!..

– Иди уже! – огрызнулась Ганна, а сама подумала: «Хорошо, что ты рядом, теперь и не запалю и дети ваши не пожгутся!»

– Раздумала, што ли, парится?

– Иди, сказала тебе, и пригляди, чтобы беды какой не было… – упрямо проговорили Ганна.

Когда Свирька вышла, Ганна села на полок и сняла убрус, дотянулась до задвижки и открыла, потёк свежий прохладный воздух.

Ганна вздохнула.

Зашла Свирька, поставила ковш с отваром и вышла.

«Какая она всё-таки не дура! – подумала Ганна про Свирьку. – Понимает, когда нужна, когда нет!»

От отвара пахло сырой землёй и грибами, Ганна осторожно попробовала, тёмно-коричневого цвета отвар был тёплый, самый раз! Она сделала несколько глотков, легла на полок, закрыла глаза и…

«Что это там так сверкает?» – вдруг подумала Ганна, когда открыла глаза. Она будто бы очнулась, она помнила, как прилегла на полок и вроде уснула, а сейчас проснулась, а кругом всё шумит, как во время грозы и бури. Ганна даже испугалась и попробовала повернуться на живот и отползти, но не могла пошевелить ничем, ни рукой, ни ногой, ей стало страшно, что она лежит голая под ливнем, струи бьют прямо по ней, льют в глаза, она щурилась, хотела прикрыться рукой, но рука не поднялась. На неё летели высокие чёрные волны, чёрные тучи, чёрные куски обваливающегося берега, ей казалось, что сейчас её захлестнёт, и её захлестнуло, и она пошла на дно вместе с каким-то телом в рубахе. Под водой рубаха стала белая и липла к телу, тело повернуло течением, и Ганна увидела, что на неё смотрит Олег. Князь Киевский. «Вот тебе!..» – возрадовалась она, глядя на утопленника. Рядом плыли, тонули тела, она была между ними, одна живая. Она видела их и дышала, а они не дышали и её не видели. У утопленников были неподвижные мёртвые глаза, она всматривалась в каждого, а они на неё не смотрели. Поднял вверх руки и тонет Радомысл, его рубаха с её вышивкой по вороту и на рукавах пузырится, как парус и поднимается, оголяя смертельно бледное тело… А вот кто-то странный тонет рядом с Радомыслом, с распущенными прямыми длинными волосами, расплетёнными косами и лицо без бороды… это же эта, как её, Ганна не могла вспомнить её имени, и она снова увидела Олега, тот достиг дна, и течение поворачивало его так, чтобы Ганна могла его рассмотреть, его лицо придвигалось ближе и отдалялось, но она точно видела, что это Олег. Ещё она искала Родьку, хотела найти, но не находила. Чем дальше, тем тонущих тел было больше, они тонули мимо неё вниз почти вплотную друг к другу, а Родьки не было.

Она искала, но Родьки не было.

Вдруг она почувствовала, что тела окружили её, холодные и утягивают. Она противилась, но они утягивали и заглядывали в глаза, смотрели своими мёртвыми, она уже перестала искать Родьку, её вытолкнуло из воды, и не страшно было, что наверху буря и хлещут волны и ветер бьёт… острым концом молонья колет… сейчас, сейчас ударит прямо в глаза…

Ганна зажмурилась до боли и вдруг услышала:

– Дай-ка хозяйка, я тебя прикрою, а то ты вся синяя уже…

Она почувствовала прикосновение тёплых рук, шум и волны исчезли и всё исчезло. Только ещё Олег смотрел на неё… и эта… смотрела…

***

Как только начало светать и завиднелись берега – высокий правый ближе, чем пологий левый, – Олег увидел, как быстро летят корабли. Фарлаф стоял на носу и указывал, каким бортом шибче грести. Олег видел, как по течению несёт первые два корабля и боялся оглядываться, что с теми, кто шёл за спиной, но было так тихо, что он подумал, что если он не станет оборачиваться, то ничего плохого с идущими сзади не случится.

Ещё лёг туман, и берегов не стало видно.

Когда показалось солнце, и туман рассеялся, Олег не поверил своим глазам – Фарлаф вёл корабли близко, то к правому, то к левому берегу – какой из них был выше. Олег увидел, что вода так сильно поднялась, что убиваясь на крутых изгибах о высокие берега, кипела, и берега обваливались, брызгали и гнали волны, огромные, корабли на них поднимало и опускало и захватывало дух. Днепр жил, бился. Олег любил его в этот момент. Он знал, что такая жизнь реки будет продолжаться недолго, только до порогов и на самих порогах; а уже после, когда берега широко расступятся, Днепр превратится в медленно жующее коровью жвачку животное и умрёт у себя на дне, накрывшись ленивым покрывалом спокойного потока в низких берегах.

– Что думаешь? – спросил он Фарлафа.

– Думаю, проскочим… – сказал тот, обернулся и крикнул: – Всех на вёсла!

На месте Олега сидел Радомысл. Олег видел, что он хочет что-то сказать, но сейчас было не до этого, да и что он мог сказать, кроме…

«Ну вытащил я его, и другого бы вытащил, и меня бы вытащили… Об этом можно и после!» – думал Олег и когда видел, что Радомысл хочет обратиться, нарочно поворачивался так, будто занят делом. А он и был занят: разве пройти пороги и не потерять ни людей, ни корабли, разве это не дело? И не он сам-один его делает, а Фарлаф, люди, но и Олег тут, а не где-то…

– Первый «Не спи» вон виднеется… – не оборачиваясь, зная, что великий князь за спиной, сказал Фарлаф. Олег стал всматриваться, но того, что приходилось видеть раньше, не увидел – не увидел высоких скал-камней, между которыми слабыми потоками текла бы вода.

Фарлаф будто услышал его мысли:

– Поднялась вода, водичка… мыслю так, что этот порог мы пройдём и не будем людей высаживать под хазарские стрелы, поднялась водичка…

Потому как это говорил тысяцкий, Олег понял, что, скорее всего «пройдём»!

Это было бы хорошо – не высаживать!

Смотреть на воду было страшно. Текущий прежде по глинам Днепр теперь нёсся по камням и лавам – широким плитам – и, хотя вода поднялась, она была прозрачная, чёрная и было видно, как под днище корабля улетают камни и острые, и плоские, а вода над ними заходится, как баба над убитым мужем или колдунья-ворожиха, когда кружится вокруг кострища. В некоторых местах, где стремнина только-только прикрывала острые вершины скал, вода бурлила и шла белой пеной.

Олег следил за первым и вторым кораблями, те шли то левее, то правее, – летели, несомые течением и управляемые веслами гребцов. На первом корабле был «тятя» того маленького лазутчика – Ждан, он стоял на носу. Велимид стоял на носу второго корабля, и Фарлаф третьего. Ждан поднимал правую руку и тогда правую руку поднимал Велимид, потом Фарлаф, а Олег встал на корме, чтобы гребцы других кораблей его видели, и тоже поднимал правую руку, чтобы поднимались весла по правому борту, а гребли левым и наоборот. Когда поверхность становилась чистой, тогда гребли оба борта и появлялся ветер, начинавший шевелить волосы и бороду.

Наконец-то Олег повернулся – сколько шло ладей, было не сосчитать, но все, и следующая, и пятая, и десятая, и двадцатая, дальше нельзя было не сбиться – много – и у князя появилась надежда, что все прошли бурю и стрелы хазар.

Теперь надо миновать пороги.

Фарлаф оглянулся. Олег увидел, как тот сияет. Но сейчас он хотел смотреть не на Фарлафа. Поглядев на идущие за ним ладьи, он хотел посмотреть, – а что Василиса. Краем глаза он видел, она стоит на коленях и вся сжалась – не спит, он хотел ободрить её! Но первее – дело, первее – Фарлаф, махавший рукой по ходу корабля, перекрикивая нарастающий шум воды и пытавшийся что-то сказать.

Олег пошёл к нему.

– Ходко идём, князь, – кричал Фарлаф. – Если и дальше так, то к вечеру выйдем на птичьи гнёзда, и можно будет поднимать на волоки, тогда поутру достигнем чистой воды, а там день и Хортица!

– А что шумит?

– Впереди порог шумный, – Фарлаф показал рукой, – воды много, прёт и сама себя подпирает и упирается в высокие скалы и свергается вниз, мы это место обойдём… потому шумит! Ждан знает, как обойти…

Фарлаф улыбался во всё лицо, они шли!

Вечером вновь ударил ливень с молниями и громом.

Оставалось ещё два порога, но вода поднялась настолько, что скалы и лавы пролетали под плоскими днищами киевских кораблей.

Олег и Фарлаф решили, что после порогов они пройдут мимо Хортицы, обогнут её вокруг нижней стрелки, повернут в обратную сторону, пройдут против течения по протоке вдоль противоположного берега, вкруговую обойдут остров, а за ними последуют остальные две тысячи кораблей, чтобы, не толпясь, и не сталкиваясь, утром следующего дня высадится и устроить отдых.

Будет на Хортице тесно.

Олег огляделся мельком на Василису, чем-то она была занята. Люди на веслах сидели по двое, на порогах некогда отдыхать, только несколько человек спали под лавками.

Фарлав махнул рукой, и Олег пошёл на корму.