Рехан. Цена предательства

– Соблюдайте субординацию, Бурый, – неуверенно ответила Тайга.

– Тайга-2, ты скажи этому дебилу, Роще, чтобы пушку свою себе в жопу засунул! – Ротный свирепо вращал глазами, выдвинув вперед нижнюю челюсть, – это я, я – Бурый, подошел к заводу вплотную! Где обещанные «огурцы»?..

Первой отозвалась почему-то Роща:

– Бурый, я тебя понял, не кричи…

– Пошел на… й, Роща! – рявкнул Ротный.

Рация жалобно пискнула. Кто-то из бойцов тихонько рассмеялся. Летеха цыкнул:

– За обстановкой следим!

Пашка вытер ладонью потное лицо, не переставая нервно вертеть головой. Местечко было то еще – территория завода, перекошенная разбомбленными зданиями, руины, стены, много огромных окон. Быстрее бы свалить отсюда.

Динамик вновь задрожал:

– Бурый, прием!

– На приеме, – Ротный уже более спокойно обвел свою группу взглядом, заглянул вверх, на зияющие дыры в высоченной стене завода. Одной рукой сложил карту и сунул ее обратно.

– Бурый, дождитесь… может, еще кто подойдет, и начните штурм. Эта точка нам необходима.

Где-то невдалеке грохнуло.

– Ждать не могу, – Ротный был предельно лаконичен, – нам его или брать, или уходить. Слева от нас «поляков» штук пятьдесят, идут по пятам, мы только оторвались. Сейчас здесь будут, они город лучше нашего знают. На верхних этажах здесь тоже «поляки», сколько – неизвестно. Есть снайпера, это точно. У меня уже двоих задело. Пока без потерь.

– Бурый, тогда начинайте после артподготовки. Через десять минут… Десять минут. Как понял?..

Опять грохнуло. В соседних кварталах ожесточенно шла перестрелка.

– Я плохо понял, Тайга! А где обещанные «огурцы»?!!

– Их не будет, Бурый… Произошли изменения… Вы слишком далеко ушли. Это не сегодняшний рубеж, как понял?

– С утра был сегодняшним! Я тебя понял, Тайга-2, – мрачно произнес командир в рацию и отключился от эфира.

– Помощи не будет, – снова обвел взглядом закопченные лица своих солдат, – парни, мы между двух огней. Полезем в завод, там еще что-нибудь сможем предпринять.

Добавил, обращаясь к Летехе, что с невозмутимым видом заполнял оприходованные магазины:

– Вот что значит хорошая работа. Пока мы сюда прорывались, эти уроды тихонько за нашими спинами окопались и дальше не идут. А нас обложили…

– Охренительно, – заявил Летеха, – здорово!

Где-то ближе к центру снова пошло все взрываться. Круглые сутки город бомбили.

Группа спецназа сидела в круговой обороне под стеной завода, тридцатью парами глаз отслеживая обстановку. По всему городу стреляли, и неизвестно, в какой из моментов и этот проулок снова затрещит перекрестным огнем. Здесь был заводской тупичок, и только пара закрытых дверей, ведущих в завод, но неизвестно, куда именно. По стене сползали перевитые сухие лианы, виноградник, наверное. Весной расцветет… Пашка ощупал две оставшиеся гранаты в карманах разгрузочника на груди. В который раз лихорадочно пробежался глазами по коварным проемам окон. Недалекая стрельба вроде поутихла. Решил заправить выбившуюся из-под бронежилета тельняшку с камуфляжем. Неловко придерживая автомат и озираясь, наскоро запихал одежду в штаны. Так-то получше.

Рядом, задрав «комок», шипел от боли Пасечников, растягивая уголки губ в злой гримасе. Бронежилет с расстегнутыми лямками на «липах» валялся здесь же. Один из сержантов перебинтовывал ему задетые осколком ребра. Бинт сразу пропитывался кровью, и приходилось распаковывать в срочном порядке еще медицинский пакет, чтобы унять этот поток.

– Туже тяни, – поглядев на них, заметил Второй Лейтенант, командир второго взвода, жилистый парень лет двадцати трех. Он у них в группе недавно, к приходу младшего призыва принял обязанности комвзвода.

Головастику чуть поодаль заливали йодом разодранное то ли пулей, то ли осколком ухо. Кровь хлестала еще пуще, нежели из ребер Пасечникова. Фельдшер из дедов зажимал ему ухо куском бинта и выливал сверху очередной флакончик йода, приговаривая:

– Вот это ухо, я понимаю! Легче было отрезать, чтоб не мучился. Забинтовывать не будем, держи бинт, как хочешь. Времени нет, и мешать будет, хлопнут – и не услышишь. Держи, братан, скоро остановится.

– Блин, это снайпер, стопудово! – бегал глазами Головастик, потряхивая большой головой.

– Возможно, – резонно замечал Фельдшер, и крепче зажимал рану. Головастик лишь ошалело крутил головой от жгучей йодной боли да испуга. Шутка ли – второй день на боевой операции, а пули так и норовят залететь в башню. В крови перемазались оба.

Остальные молча сидели впритык к стене, ожидая новых команд. Вчера еще затемно на трех БТРах группа подошла ближе к окраине и высадилась у кладбища на северной стороне. В город вошли своим ходом. Это было несложно. Все перипетии начались чуть позже. Запланированная операция почти сразу дала сбой, и спецназовцы оказались одни в чужом враждебном городе, кишащем боевиками и повстанцами, которые еще несколько дней тому назад считались мирными горожанами. О Чечне Пашка до этих пор, наверное, и не слышал, читал что-то там, у Рыбкина, вроде. И сейчас еще не понял, что же собственно творилось в мятежном городе, и почему его так яростно защищают с оружием в руках. И откуда здесь столько этого оружия? Такая прорва у мирных горожан? Непонятно…

Метрах в пяти начинался высокий бетонный забор, наполовину уже разрушенный начавшейся войной. За забором шла проселочная дорога. Вдоль нее сюда группа и дошла, отстреливаясь на ходу от увязавшихся за ними наемников. По всей длине этой улочки стояла подорванная русская бронетехника – танки, БТРы, БМП и БРДМ. Раскореженное неведомой силой, обугленное железо устало поникло по обочинам дороги, найдя здесь свое последнее пристанище.

Пашка поежился, вспомнив об этой картине. Не хотелось бы быть там в тот момент, когда всех их накрыли. Это слишком… Прямо на дороге, в канавах и поодаль, везде, буквально везде валялись никому не нужные трупы. Изувеченные, разорванные, обгоревшие, окровавленные. Почерневшее мясо, вывернутые в момент смерти конечности, переломленные тела и торчащие обломки костей – большого оптимизма это все пока не вызывало. Ведь там не было ни одного боевика среди них, все сплошь наши пацаны, солдаты, офицеры, да кто их там уже разберет. Может, чечены и были, но те своих унесли.

Да, не очень удачно заходил два дня тому назад в город танковый батальон…

Вокруг все пропиталось смертью, воняло кровью, жженым мясом, фекалиями, и Пашке уже казалось, что его утепленный осенний «Склон» насквозь пропитался этим тошнотворным ароматом. До этого момента удавалось не зацикливаться на этом, а сейчас взгляд то и дело останавливался на разбомбленном проеме в стене рядом. На разбитых камнях там лежали двое – точнее, то, что от них осталось. Первому, наверное, было лет сорок, во всяком случае, это удавалось определить только по покрытой проседью голове, все остальное было просто смятым бесформенным месивом. У второго, совсем молодого парнишки, напрочь отсутствовала середина туловища. Ноги валялись в стороне, а синие глаза с последней мукой глядели в чужое беспощадное небо.

– Эй-ей, Пашков, душара! – постучал по сфере костяшками пальцев Эдик Костюхин, дед со второго взвода, – очнись, ты чего? По сторонам смотри… Вас же в морг водили, не насмотрелся еще?..

Пашка оторвал взгляд от развороченного нутра солдата. Глубоко вздохнул, ощупал привычно карманы разгрузочника и ремни застегнутого ранца, в котором сейчас лежало все его богатство – запасные полные магазины и патроны россыпью. Больше с собой ничего не брали, даже фляжек с водой. Шли на кратковременную операцию, а зависли на двое суток. Никто не знал, что все это так затянется. Жажда была такой, что было ощущение слипающегося пищевода.

– Пасечников, ты двигаться можешь? – обернулся Ротный к раненому.

Тот осторожно подвигал рукой. «Броник» одевать не стал.

– Конечно, товарищ капитан, – только и ответил он.

Пашка отметил, что дед все-таки был бледнее, чем обычно.

– Хорошо, – Ротный глянул на Головастика и махнул рукой, – этого не спрашиваю. Только кровью по дороге не истеки.

Он встал.

– Короче, парни, – передернул он затвор, – почему мы еще не сдохли – это вопрос. Хочется верить, что нам повезет и дальше. Только постараться придется. Все, что мы сегодня делали – это не совсем по нашему профилю, но мы делаем то, что нам было сказано. А сейчас профиль наш, это вы все умеете. После артподготовки делаем штурм здания, захватываем спокойно, вдумчиво, без суеты. Как на учениях. Не как на показухе – на скорость, учебный взвод… а как на занятиях. Мочите всех, кого увидите, кто попадется на пути. Не останавливайтесь, если увидите женщин или детей. Их здесь не может быть, если они здесь есть – значит, они не те, за кого себя выдают. Это все мишени, и эти мишени стреляют, если вы не успеваете сделать это первыми. Не мямлить. Первый взвод идет со мной налево через тот вход, что за углом. Второй и учебный с командирами взводов пробует пройти через парадный. Там главное – не торопиться, и потом, уже при встрече внутри не перестрелять друг друга.

– Внимательнее, – Ротный глянул наверх, – кого зацепят, ложитесь, заползайте в угол и ждите, потом мы вас вытащим. Если будете в состоянии, помогайте – отстреливайте противника. Смотрите только, чтобы свои не пришили. Первогодков прикрывайте, дедсостав, – повернулся он к старшим бойцам.

Старшина при этом молча показал учебному взводу кулак. Наверное, кого ранят не смертельно, потом будет пробивать, съехидничал про себя Пашка. Повода радоваться не было, его потряхивало от предстоящего штурма и вообще от всего этого.

Ротный осмотрел нависшее свинцовой тучей небо, прислушался к канонаде в городе. Нервно постукивая пальцами по автомату, произнес негромко:

– Где же эти долбаные вертолетчики?

В закопченном небе никто не появлялся. Зато прикрывающие левый фланг два бойца в один голос крикнули, вскидывая автоматы к плечу: