Литературное досье Николая Островского

Пиши о себе. Мы ждём большого письма, Шуринька, хотелось бы с тобой видеться. У нас морозы – 20—24°. Все в семье переболели, и Раинька тоже. От друзей редкие вести. Крепко жму руки. Не забывай нас. И, не стесняясь, рассказывай, как меня кроют за книгу.

Николай.

Декабрь, 9-го."

Феденёв, который, как мы знаем уже, курировал весь ход написания первой части романа, между тем, в своих воспоминаниях почему-то совершенно упускает все эти подробности с отдельными главами. Вот как он пишет о своём участии в работе с книгой:

"Помню тот день, когда Николай Алексеевич дал мне законченную рукопись первой части романа «Как закалялась сталь». Вручая её, он сказал:

– Прочти сначала сам, если одобришь, отнеси её в издательство «Молодая гвардия».

Второй экземпляр рукописи он послал в Ленинград своему другу Александре Жигиревой.

Роман произвел на меня огромное впечатление. Прочитав рукопись, я отнёс её в издательство «Молодая гвардия». Папку приняла от меня секретарь, молодая девушка. Я коротко рассказал ей биографию автора, Рукопись передали рецензенту на отзыв.

Чуть не каждый день я заходил в издательство, но ответа не было. Не было ответа и из Ленинграда. Тревога за судьбу рукописи охватила меня. Нечего говорить о том, что переживал Островский в эти дни ожиданий. Ведь решался вопрос: победа или поражение? У него вкрадывалось подозрение: от него что-то скрывают, не хотят сказать, что работа забракована.

Наконец мне дали прочесть в издательстве отзыв рецензента, в котором было написано, что автор не справился со своей задачей, выведенные им типы нереальны, рукопись не может быть принята к печати. Как сказать обо всём этом Николаю? Я колебался. Не лучше ли подождать отзыва ещё одного рецензента? Однако мне вспомнились слова Коли: «Самая горькая правда мне дороже слащавой лжи». Он не любил,

когда от него что-нибудь скрывали. И я решил рассказать ему всё, как было.

Мне не пришлось успокаивать его. Наоборот, к великому моему изумлению, он сам стал успокаивать меня:

– Теперь столько расплодилось писателей, ивсехотят, чтобы их печатали. Если рукопись забракована, значит, она действительно плоха. Нужно поработать ещё, чтобы сделать её хорошей. Победа даётся нелегко.

Николай Островский упорношёл к своей цели, он знал, что добьётся победы, и трудности его не страшили".

Понятно, что эти воспоминания во многом не совпадают с тем, что писал Николай Островский в своих письмах. Но в данном случае интересна судьба рукописей первой части романа. По словам Феденёва один экземпляр он отнёс в "Молодую гвардию", а второй отправили в Ленинград. И всё.

А вот что пишет в своих воспоминаниях второй очевидец – Раиса Порфирьевна:

"По вечерам под диктовку обычно писала я. Но темпы работы не удовлетворяли Николая. Тогда по его просьбе Ольга Осиповна обратилась за помощью к соседке по квартире, восемнадцатилетней девушке Гале Алексеевой. Галя согласилась. Она писала седьмую, восьмую и девятую главы первой части романа «Как закалялась сталь».

Над первой частью романа Николай трудился два года. За это время он дважды болел крупозным воспалением лёгких. Едва спадала температура, он весь уходил в работу.

И вот работа стала подходить к концу. Нужно было перепечатать рукопись на машинке. Снова помогли друзья. Одни главы рукописи посылали для перепечатки в Харьков Петру Новикову, другие в Новороссийск моей сестре, машинистке. Сколько было волнений!

Наконец в ноябре 1931 года все девять глав первой части романа были собраны и отправлены в Ленинград Жигиревой и в Харьков Новикову для передачи в издательства. В Москве Иннокентий Павлович Феденёв отнёс рукопись в издательство «Молодая гвардия».

Началось томительное ожидание. Не было вестей из Ленинграда и Харькова. Молчала и Москва. Но вот Иннокентий Павлович приносит печальное известие: рецензент издательства «Молодая гвардия» дал заключение, что автор не справился со своей задачей.

На наше предложение на время оставить работу Николай решительно ответил:

– Завтра же снова возьмусь за неё! Если не сумею написать книгу, достойную печати, буду решать другой вопрос!..

Я не уточняла, какой вопрос он собирался решать. Вспомнила Новороссийск: ещё тогда у него появлялась мысль свести счёты с жизнью. Но он выстоял.

Свой суровый приговор он высказал через Корчагина:

«Сумей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай её полезной…»

Читателю уже видно, что эти воспоминания тоже не очень состыковываются с письмами Островского, судя по которым работа над первой частью романа началась в мае, а завершена была в октябре 1931 года, то есть на это ушло ровно пол года, а не два, как вспоминает Островская. Но мы сейчас обратим внимание на другое. По словам жены писателя, было отправлено три экземпляра рукописи: один – в Харьков Новикову, второй – в Ленинград Жигиревой и третий – в "Молодую гвардию".

Не стану приводить текст из книги Островской "Николай Островский", выпущенной в серии "Жизнь замечательных людей", поскольку процессу написания первой части романа посвящено несколько страниц, в которых опять-таки утверждается, что Островский работал над первой частью двадцать месяцев, а к маю 1931 года им было уже написано пять глав, хотя из писем Островского абсолютно понятно, что в мае он только начал писать первую главу.

В данном случае важно лишь то, что копии рукописи были направлены в три адреса. Но в книге "Николай Островский" Раиса Порфирьевна уточняет:

"У нас было три "свободных" беловых экземпляра. Один контрольный. Один черновик.

Беловой экземпляр послали в Ленинград Жигиревой – для передачи в одно из ленинградских издательств. Другой вручили Феденёву – для издательства ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия". Третий отправили Новикову в Харьков – для издательства ЦК ЛКСМУ "Молодой большевик" (ныне "Молодь")".

Однако оказывается, ещё в один адрес направляли рукопись, о чём Островский сообщил в письме Жигиревой 28 декабря 1931 г.:

"Милая Шурочка!

Хочу тебе писать, хотя не знаю, разберёшь ли мои каракули. Из Шепетовки на шесть дней к нам приехал брат. Там на активе читали черновик. О работе отозвались хорошо, приветствуя работу над историей рев<олюционного> движения в городе. Сейчас проходит всесоюзный смотр комсомольской литературы, и издательство «Молодая гвардия» мне предложило дать им на просмотр рукопись. Но я решил ждать твоего ответа из города Ленина. Ведь если забракуют в Л<енингра>де, то и здесь тоже. Как жаль, что т. Камегулова нет, ведь он замещает Горького в журнале «Литературная учёба» и его отзыв ценен.

Сейчас я ещё не пишу, я страшно устал в связи со всем пережитым за эти месяцы".

Седьмое чувство… ошибочно

И в самом деле, трудно писать продолжение, если не знаешь, что начало кем-то признано и будет напечатано. Ожидание того, что вот-вот судьба написанного хорошо ли, плохо ли, но решится, не позволяет снова взяться за работу. Ожиданием проникнуты все письма.

23 января Жигиревой:

"Шурочка, милая!

Я хочу тебе написать. Заждался твоего письма, но его пока нет ещё. Я уже решил, что меня в редакции разгромили и что тебе тяжело мне об этом сообщать. Но пусть тебя это не смущает. Я ведь это предвидел".

31 января Жигиревой:

"Шурочка, милая!

Вчера, 30-го, получили от тебя письмо. Знаешь, родная, у меня сердце забилось, когда его читали. Неужели, думаю, мне счастье подаст руку и я из глубокого архива перейду в действующую армию? Неужели, думаю, ты, парнишка, сможешь возвратить своей партии хоть часть задолженности и перестанешь прогуливать? И я себя остужаю: «Сиди тише, парень, не увлекайся, жизнь может стукнуть по затылку за увлечение мечтами». И я, чтобы не так обидно было потом, не верю себе. Жизнь требует верить только фактам, но всё же твои письма я слушаю с большим волнением, хотя не хочу, чтобы это кто знал. Но тебе я всё рассказываю как другу.

Ты меня не жури за мои письма. Письма я пишу сжато, и они у меня сухи. У нас мама всё время болеет. Сестра тоже, как пришибленная, и в связи с этим у них настроение упадническое. Я часто устаю их оживлять и сдерживать.

Я это говорю, понимая их слабость, но меня иногда грызёт голод по людям, наполненным силой и оптимизмом.

Раинька целые дни на фабрике, и я решил, если книгу в самом деле напечатают, завязать связи в МАПП, и чтобы в нашей комнате появилась горячая молодёжь.

Я занялся организацией в Шепетовке лит<ературной> группы из молодняка.

Моё предложение принято редакцией газеты «Путь Октября», которая даёт раз в декаду литстраницу.

Сам недоношенный писатель, я стал руководителем литгруппы, я уже получил первые стихи на украинском языке для оценки".

7 февраля Новиковой: