Траектории СПИДа. Книга первая. Настенька

– Простите, Валентина Ивановна, не могу я. Нельзя мне.

И выбежала в коридор.

Тут вдруг её остановил групкомсорг Игорь:

– Настя! Хорошо, что встретил. Пока не началась пара, бегом в комитет комсомола. Я и не знал, что ты у нас комсомолка. Ты что же не сказала. Я взносы с тебя не брал. Нагоняй получил.

– Конечно-конечно, – ответила на ходу Настенька, – взносы великая вещь. Без них обо мне и не вспомнили бы. Но я разберусь, не переживай. – И помчалась к выходу из института.

Быстро пройдя наискосок скверик, характерный для купеческих домов старой Москвы восемнадцатого века, на улице она почти бегом направилась к метро "Парк Культуры", краем глаза заметив, как чуть позади остановились "Жигули" и из передней двери машины вылез человек, в котором было что-то знакомое, но думать об этом было некогда. Настенька спешила домой писать письмо в Ялту Володе. Это письмо, как она думала, должно было разрубить ещё одну нить, связывающую её с прошлым.

Здравствуй, милый Володя!

Возможно, сочинение сегодняшнее получится очень плохим, но прости меня заранее. Жаль, что моё первое и последнее письмо тебе пишется в таком состоянии, когда трудно всё продумать, но не это, пожалуй, самое плохое. Ужасно то, что всё так случилось.

Вах-вах, как, наверное, говорят грузины в таком случае. О чём я только не мечтала в детстве, кем только не хотела быть: и летать на самолётах, как Гризодубова, и умчаться в космос, как Терешкова, и изучать океанские глубины с аквалангом, как Жак Ив Кусто, и делать людям спасительные операции, как Амосов. А позже уже мечтала более реально ездить по странам, как моя старшая сестрица Верочка, рассказывая всем о нашем Советском Союзе, и ещё рожать и воспитывать детей может быть как моя мама, но не двоих, а лучше пятерых или шестерых. Да, такое будущее могло тебя ожидать.

Вот именно мне хотелось прожить жизнь так, как писал Николай Островский, то есть, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. А мне уже больно за то, что произошло. Понимаешь, уже больно!

И ещё я мечтала о настоящей любви. Ещё вчера мечтала.

Когда ты приезжал последний раз, думаю, ты помнишь, как мы поздно вечером поехали к Борисовским озёрам? Там шёл снег. Наверное, был мороз, стояла тишина и мне казалось, что каждая снежинка стучала по обмёрзшим деревьям, отчего у меня и родились стихи, которые дописала потом дома, но не решилась прочитать тебе. Вот они:

Ты слышишь, слышишь, снег стучит

деревьям в щёки, в их ресницы?

Давай немного помолчим.

Быть может, это только снится

и теплота раскрытых губ,

и рук подлунное свеченье,

и этот снежный тихий стук,

щемящий в так сердцебиенью?

Пока снега нам сыплют снежностью,

смешаем белый снег мы с нежностью.

Снега к лицу любой невесте…

Смешаем жар и холод вместе.

Снежинки падают под арку.

Снежинки падают в мой стих.

Любовь мне кажется подарком

дороже самых дорогих.

Ты слышишь, слышишь, снег стучит

по ледяным озёрным блюдцам?

Давай немного помолчим.

И можно только улыбнуться.

Возможно, Володя, такой подарок я могла получить от тебя именно в этот твой приезд, но что-то меня останавливало. Теперь только поняла, что судьба не хотела, чтобы я заплатила тебе за любовь чёрной неблагодарностью. А именно так могло случиться, если бы я приняла твою любовь.

Трудно сказать главное, но необходимо, иначе ты не поймёшь. Всё опять-таки связано с этой проклятой рождественской ночью. Ты уже всё знаешь об этом и очень помог мне, за что я всю жизнь, сколько бы она ни продлилась, буду тебе благодарна. Тебе неизвестен был всего лишь один факт, о котором и я узнала лишь вчера, но это именно то, что меняет всю мою жизнь.

Один из этих троих, что были в ту ночь со мной, иностранец, ока-зывается был болен СПИДом. Я так понимаю, что это слово тебе всё сказало. Я знаю об этой болезни пока очень мало, но, по-моему, самое основное, как и все, что она смертельна, неизлечима пока и передаётся при посредстве любви. Так что быть с тобой в любовных отношениях мне теперь никак нельзя.

Мой хороший Володя, я не могу писать иначе. Понимаю, что первое твоё желание будет сказать, что ты готов пожертвовать своей жизнью, чтобы только быть со мной. Сразу в ответ на это заявляю тебе:

не надо!

Никаких жертв от тебя я не приму и сразу забудь об этом, если даже и подумаешь.

Я приняла решение жить оставшиеся мне годы только для себя, как сегодня рекомендуют многие в нашей современной печати. Ни к каким врачам я не пойду, ибо бесполезно, и никому больше говорить о своём положении не буду, особенно родным (имей это в виду и не вздумай говорить с ними на эту тему).

Институт сегодня бросила. Представляю себе преподавателя больного СПИДом в школе. Читала недавно об одном американском мальчике, который заболел СПИДом и когда об этом узнали, то вокруг началась такая травля, что ему с матерью и сестрой пришлось уехать из родного города. Меня такая перспектива совершенно не устраивает. Поэтому, очень прошу тебя, Володя, просто забудь обо мне. Этим ты облегчишь мою дальнейшую жизнь. Поверь, пожалуйста.

Найди себе девушку в Ялте или ещё где и, приезжая в Москву, не появляйся у меня, как раньше. Умоляю тебя, сделай так, если действительно любишь меня. Я пропала, но ничего теперь не поделаешь. Случись это несколькими годами раньше, когда я ещё верила во всё святое в нашей стране, наверное, я бы поступила иначе, но сегодня всё почему-то переворачивается вверх дном и я чувствую, что меня тоже переворачивает всю, прежде чем прихлопнуть.

И последняя просьба, Володя. Сожги это письмо, как прочтёшь, а если не сможешь, то во всяком случае никому не показывай до тех пор пока… Ну, ты понимаешь.

Прости, мой хороший. Не звони и не пиши мне ответ. Я сама знаю, что ты хочешь, и потому не нужно. Читать всё равно не буду.

Всё. Месть мужчинам, но не тебе – единственное, что мне осталось делать в этом мире.

Прощай.

Настя.

Нужно ли говорить моему всё замечающему читателю, что молодой лейтенант госбезопасности Олег Поваров и сотрудник министерства иностранных дел Борис Григорьевич Соков не нашли Настеньку в институте, где разминулись с нею буквально у входа в старинное здание?

Тысячи студентов занимались в этом бывшем барском особняке, вливаясь ежегодно в миллионную армию выпускников педагогических вузов страны. Среди них немало девушек были с именем Настя и все они кому-то казались красивыми. Так что по признакам красоты найти нужную Настеньку было невозможно. И всё же просчитать Настасий или Настён и вычислить одну из них можно было бы, если бы не маленькая деталь.

Настю при рождении родители назвали Сашей, то есть Александрой, в честь деда по линии матери. Но когда девочка пошла в детский садик, то там в группе оказалось сразу два мальчика с именем Саша и наша девочка Саша очень расстроилась. Когда же папа в шутку спросил, не называть ли её в связи с этим Настей, то она сразу потребовала, чтобы именно так теперь её и звали. Вот с того времени и произошла эта разница между официальным именем по документам – Александра и настоящим именем Настя. Так ведь эта история знакома многим женщинам и даже некоторым мужчинам.

Сначала Поваров и Соков не смогли найти даже группу, в которой учился некогда Вадим, так как это были выпускники прошлого года, и они разъехались. Пришлось долго копаться в кадровых документах, чтобы определить хотя бы, кто из выпускниц по имени Настя остались работать и жить в Москве. Читатель догадывается, что и встреча с этими Настями ничего не могла дать, поскольку они не знакомы были с нашей Настенькой и ничего о ней не знали.