в 45-м наповал!
Раз!
… А где-то в начале века
человек,
сощуривши веки,
«Не играл давно», – говорит.
И лицо у него горит.
В состоянии ли этот поэт написать что-либо подобное сегодня? Думаю, нет. В постперестроечное время на одну из записок из зала Вознесенский написал такие строки:
Все пишут – я перестаю.
о Сталине, Высоцком, о Байкале,
Гребенщикове и Шагале
писал, когда не разрешали.
Я не хочу «попасть в струю».
А кто же мешал Вознесенскому писать поэму «Лонжюмо» в 1962 году? Кто заставлял его начинать её словами: «Вступаю в поэму, как в новую пору вступают».
И продолжать:
Россия любимая,
с этим не шутят.
Все боли твои – меня болью пронзили.
Россия,
я – твой капиллярный сосудик,
мне больно когда -
тебе больно, Россия.
И пояснять читателю главную причину написания поэмы:
Его различаю.
Пытаюсь постигнуть,
чем был этот голос с картавой пластинки.
Дай, время, схватить этот профиль паривший
в записках о школе его под Парижем.
Кто принудил поэта написать гениально просто и понятно:
Струится блокнот под карманным фонариком.
Звенит самолёт не крупнее комарика.
А рядом лежит
в облаках алебастровых
планета –
как Ленин,
мудра и лобаста.
Да никто не принуждал. Но хотелось славы, и тогда писал «в струю», чего уж греха таить? Да ведь струя-то была хорошая, тёплая. Захотелось повыпендриваться и повыдрючиваться для большей популярности, позволили и это талантливому поэту. Ну, покричал Хрущёв с большой трибуны, погрозил выселением, однако же жив поэт со всеми своими поэтическими закидонами. Но ни у кого почти не остались в памяти строки ни его совершенно бездушной поэмы «Лёд», посвящённой гибели молодой студентки, ни никому не понятных стихов типа «Оза», ни прозы с экзотическим названием «О», подразумевающей дырку от бублика, только чёрного цвета. И слава постепенно тает, поскольку на поэмы подобные «Лонжюмо», остающиеся в истории на века, теперь никто и ничто не вдохновляет, а сегодняшнюю мало читающую публику никак уже не затрагивают ни архитектурные, ни футуристические, ни метафизические упражнения в поэзии. Не волнуют и остаются незамеченными даже самые краткие потуги поэта, которым он сам, очевидно, не смог придумать название:
таша говорю я на
низм ты говоришь кому
ыкант наливает муз
иноактриса пошла к
сотка улыбнулась кра
вать советует уби
лам сломалась жизнь попо
Ну, если даже мы и соединим разорванные поэтом слова, то и тогда поэзии не получится:
Говорю я Наташа
Ты говоришь комунизм
Наливает музыкант
Пошла киноактриса
Улыбнулась красотка