Период первый. Детство

Сначала мы, как и положено пропели: «Меланка ходила, Василька просила…» Потом крепко выпивший дядя Миша заставил петь простые песни. Затем он стал обнимать и целовать нашу «Меланку», но Юрка вырвался и отступил к самой двери. Одарили Дерюгины хорошо. Дали много пряников и денег бумажных. Почти по тридцать копеек на каждого.

Когда спускались с высокого крыльца, меня кто-то толкнул, я упал лицом в сугроб, а в рукава набралось много снега. Сначала я даже не плакал. Райка Ковалева вытерла мне лицо платочком, и мы пошли дальше. Но снег в рукавах пальто стал таять, а на улице был мороз, и мне пришлось заплакать. Ребята посовещались и решили, что Лидка отведет меня домой, пока мы недалеко. А остальные поведут Меланку к Руденко.

Когда Лидка меня привела домой, дедушка её выслушал и предупредил:

– Смотри, не вздумай завтра с утра принести Женьке его долю с Меланки. Он же с вами не ходил, да и день завтра такой: первым в дом мужчина должен прийти. Я к вам Женьку пришлю сразу, как он проснется, чтобы год у вас был удачный.

Прошёл год. Я был уже большой, и бабушка ещё задолго до Святок сказала, что мне можно носить кутью родне. Заранее научила меня что надо говорить: «Здравствуйте Вам в Вашей хате. Наши родители предают Вам вечерю, желают счастья и здоровья». После того, как хозяева попробуют мою кутью и подарят подарки, полагалось сказать: «Спасибо Вам за Вашу доброту». Мы с ней хорошо разучили эти слова. К Рождеству я уже выговаривал их правильно и четко.

Для кутьи бабушка натолкла в супе зерен яровой пшеницы. Мама хотела, чтобы сварили из риса, но бабушка не разрешила:

– Это теперь молодые, одна перед другой хвастают: та из риса варит, та конфеты в кутью кладет. А нужно из пшеницы её варить. Чтобы сочиво было. И не конфеты добавлять, а мёд! Мы сварим, как положено!

Вечерю носят вечером, перед Рождеством. Принято носить поздно, после первой звезды. Но таким как я разрешалось засветло. Первым несли вечерю крестным. Мой крестный работал кузнецом, а жил далеко на Бочанивке[24 - Бочанивка – улица расположенная параллельно нашей, но отделяемая Вербами. Что интересно жители Бочанивки тоже, называли нашу улицу Бочанивкой. Хотя две другие улицы имели собственные названия Горянивка (на горе) и Бабичивка (граничила с Бабичивыл лесом)]. Мама договорилась, что я принесу ему вечерю прямо в кузню. Для крестного бабушка положила на дно холщовой сумки, стягивающейся вверху шнурком, мисочку с кутьей и ложку. На эту мисочку поставила миску побольше, в которую положила соленых огурцов, пелюстки[25 - пелюстка – капуста, заквашенная в виде разрезанной пополам кочерыги. Квасится вместе с шинкованной капустой. Толстые слои шинкованной капусты переслаиваются такими половинками кочерыг и антоновскими яблоками.], кусочек мелко нарезанного сала и краюху хлеба. Сбоку поставила четверку водки. Потом спросила у дедушки:

– Как думаешь, стакан класть им иль не стоит?

– Ещё чего? У хорошего кузнеца не один стакан за горном припрятан. А в крайнем случае и из кружки выпьют. Только рано ты его собираешь. День ещё на улице ясный.

– Ничего, – ответила бабушка, – он ещё маленький.

– Зачем Вы такое говорите. бабушка, – попробовал обидеться я.– Посмотрите, какой я уже большой.

– Большой, большой, – согласилась она. – Просто дедушка не подумал, что крестный может перед Рождеством пораньше закрыть свою кузню.

Бабушка помогла мне одеться. Держа в руках мои валенки, спросила у дедушки:

– Что ему, валенки надевать, или может новые ботинки надеть?

– Конечно ботинки. На улице не слишком холодно, – уверенно сказал дедушка, – да ему ж к людям в хаты заходить. Валенки отсыреют сразу.

Пока бабушка доставала ботинки, расшнуровывала их и протирала смоченной в жиру тряпочкой, я сбегал в вэлыкихату[26 - вэлыкихата – самая светлая, парадная комната в традиционной трех комнатой и в двух комнатной хатах юга Воронежской области. Комната молодоженов. Обязательные атрибуты: сундук, зеркало, стол и лучшие в доме стулья. Если у кого был патефон, гармонь или гитара, они хранились на видном месте в этой комнате] и достал из-под кровати новые галоши в коробке. Бабушка увидела их и спросила:

– А галоши зачем?

– Чтобы по-городскому было. Мама говорила, что в городе люди всегда на ботинки галоши одевают.

– Ну, это когда грязь на улице. А у нас морозы весь пост держались. Грязи сейчас нигде нет.

– Ой, бабушка, Вы не бойтесь – я грязь найду!

С моих слов громко засмеялся дедушка и остальные плотники. А дедушка, вытирая глаза посоветовал:

– Чтобы он на городского был похож, ты выдерни ему из носков халоши[27 - Халоша – одна штанина в брюках.] штанов и надень их напуском на ботинки. Будет и по-городскому, и снег в ботинки не насыплется.

Бабушка помогла мне одеть пальто. В этом году оно было на меня не такое длинное. Прямо из рукавов пальто торчали варежки на тесемочках. После прошлогодней пропажи, новые варежки мама пришила к длинной тесемке и пропустила её через рукава пальто. Теперь, если снимал их, они болтались у меня ниже рукавов. Надела варежки мне на руки. На ладонь, поверх варежки два раза обмотала шнурок сумки и посоветовала:

– Неси осторожно. Смотри, не падай, а то водка разобьется, и вечеря перемешается.

Я гордо, но осторожно дошел по улице до Дерюгиных, затем по скотопрогону спустился вниз почти до самых Верб[28 - Вербы – заросли из вербы, тополя, ясеня, ив, тальника, заплетенные побегами ежевики, белого вьюнка, вики и других буйно растущих на илистых наносных грунтах деревьев, кустарников и трав.] и подошел к кузне. Дверь кузни была открыта, жар в горне освещал крестного и молотобойца. На наковальне лежал раскаленный добела кусок железа. Крестный одной рукой держал плоскогубцы с длинными ручками и двигал ими железо по наковальне. В другой руке у него был небольшой молоток, которым он бил по железке, указывая молотобойцу, куда наносить очередной удар большущим молотом. Молотобоец бухал молотом размеренно и глухо. При каждом замахе молот описывал круг и обрушивался на наковальню сверху из-за его плеча. Каждый раз, пока молотобоец делал замах, крестный успевал два раза легонечко стукнуть молотком по тонкому концу наковальни. У них получалась очень красивая мелодия. Нашему дедушке она тоже нравилась.

– Кует Гришка неважно, а перезвоны выводит шельмец, не хуже звонаря церковного, – говорил дед мужикам про крестного.

Летом пацаны любили ходить в кузню. А чтобы их не прогнали, всегда брали меня с собой. Все мы уже хорошо знали и как шины на колеса натягивают, и как втулки окольцовывают, и как рванты[29 - Рвант – хомут из раскаленной железной полосы, стянутый через отверстия раскаленным докрасна железным прутом.] на люшню[30 - Люшня – прочная палка с металлическим наконечником с кольцом подогнанным под толщину оси подводы, насаженном на нижний конец. Верхним концом крепилась к борту подводы или арбы, металлической частью надевалась на ось и служила для закрепления заднего колеса на оси.] сажают, и как лошадей куют.

Остановившись на пороге кузни, я проговорил положенные слова. Но из-за звона меня не расслышали, работа кипела. Остановиться они не могли, пока железо не остыло. Наконец крестный положил свой молоток на наковальню плашмя, и молотобоец устало опустил молот на землю.

– Что ты там стоишь, как не родной, проходи, не бойся, – позвал крестный.

Пока я шел к лавке у горна, все время думал, стоит повторить ещё раз всё как положено или не нужно. Но крестный сам спросил:

– А это что у тебя в сумке?

– Это родители передали вечерю, – пояснил я.

– Ну, раскрывай, показывай, что они там передали.

Я поставил сумку на лавку. Крестный помог мне открыть её, заглянул внутрь и довольно добавил:

– Хо. Ради такой вечери можно и работу отставить, – повернувшись к молотобойцу, сказал, – Мой руки, Борис, сейчас святой вечер себе устраивать будем.

Они повечеряли, крестный сложил посуду в сумку, а потом открыл дверцу шкафчика, где лежали сверла да лерки, и достал небольшой сверток. Разворачивая газету, пояснил:

– А это тебе за вечерю. Рубаха новая. Крестная Катя шила, а я ей помогал. Нитки в иголку вдевал и пуговицы подавал. Должна быть впору, по мерке шила, – развернул и приложил рубаху мне к груди. Посмотрел на меня, на рубаху и добавил:

– В самый раз будет. Я тебе сейчас её в сумку положу, чтобы не потерял.

– Ой, не надо, крестный, – попросил я, – лучше её за пазуху положить, а то она в сумке там вымажется. Она такая белая!

– За пазуху, так за пазуху, – согласился он и засунул мне сверток за пазуху, так чтобы часть рубахи выглядывала наружу. А потом спросил:

– Ты погостишь с нами или домой идти будешь?

– Что Вы? Задерживаться никак нельзя. Я же всей родне теперь вечерю буду нести, – гордо объявил я.

– Как? И к нам придешь? Деду Ивану тоже принесешь?

– Не, на Бочанивку меня пока одного не пускают. Но ничего, дедушка же Иван у нас колеса тешет, и они уже обедали.

– Конечно, если обедали, то обойдутся и без вечери, – усмехнулся крестный.

– Так я пойду?

– Конечно, иди. У тебя вон сколько дел сегодня.

Когда я вернулся домой, плотников уже не было. Сегодня святой вечер, и они ушли с работы раньше. Меня заставили раздеться. Сказали, что нужно обогреться, хоть я совсем не замерз. Долго рассматривали подаренную мне рубаху. Затем бабушка вымыла миски, в большую миску положила новую порцию кутьи и налила в неё немного воды с растворенным в ней медом.

Дедушка спросил: