Период первый. Детство

– Шел бы в кивнату, поиграл чем.

Их поддерживал и наш дедушка:

– Женя, и правда, ты иди в кивнату. А то в хатыни мы выстудили. И двери постоянно открываем, и чурбаны с мороза холодные. Хоть на печь залезь, хоть внизу обрезками поиграй. Только дверь за собой закрывай, а то и кивнату выстудим.

После этого мне ничего не оставалось, как уходить в теплую кивнату. Но долго я там не сидел. То воды выходил попить, то по нужде. И опять оставался в хатыни.

На плотников часто ругалась бабушка. Она, вообще, любительница со всеми ругаться, и её за это все соседки и родственники боятся. А я не боюсь! Да меня она почти и не ругает, а даже часто заступается, если дедушка или мама ругают за что. Вот и теперь она придралась к ним:

– Слушайте, вы тише не можете лупить своими топорами? Всю доливку[17 - доливка – глинобитный, хорошо утрамбованный пол в хате. Доливку постоянно (летом еженедельно, а зимой реже) мазали раствором из коровьего навоза с небольшим количеством заранее раскисшей в воде глины.] в хатыне испортили. Когда переходили в хату, обещали доливку не портить.

– Посмотри сама, мы и так не на доливке тешем, а на горбылях, – ответил дедушка Антон. – Да и испорченного не видно.

– Не видят они. Да у меня от вашего грохота аж чугуны на припечке[18 - припечек – в русской печи гладкая площадка, расположенная под дымоходом, между лицевой часть печи и топкой.] прыгают. Вот разозлюсь и выставлю вас на мороз в сарай.

– Как же ты нас можешь выгнать, если тебе самой приятно в обществе таких видных мужиков, – улыбнулся дедушка Иван. – Муж тебя спрятал к старикам в огородную бригаду, от глаз мужичьих подальше. Небось, тебе уже и не снилось в обществе таких молодецких хлопцев побывать. А тут вот счастье и подвалило.

– Это выто счастье? Да вы наказание на мою голову, – ворчала бабушка.

– Да ты только подмигни, любой из нас по твоей указке хоть на край света. А при случае, когда Стефан выйдет за чем из хаты, и погладить тебя сможем по спинке аль ниже…

– А вы не думаете, что я первая поглажу, кочергой! Да по всей спине. От начала до конца, – сказала бабушка.

– Вот ты скаженная. Ума не приложу, как это Стефан не сбежал ещё от тебя, – промолвил дед Иван

– Да уж, какая есть, – улыбнулась бабушка.

– А что, давайте перенюхаем это дело табачком пока, чтобы у неё чугуны успокоились, – предложил дедушка Федор.

– И то правда, – согласился наш дедушка, – давно уже тешем.

Плотники отложили в сторону свои топоры, а дедушка Андрей попросил меня:

– Подай-ка мне с полкружки водички. Ты что-то нас не поил ещё сегодня.

Быстро зачерпнув из ведра воду, я подал её дедушке и сказал:

– Пейте на здоровье.

С той поры как тесать стали в хате, подавать воду плотниками стало моей любимой обязанностью. Подавая, я помнил, что положено говорить, когда подаешь человеку воды попить. Надоедало за целый день десятки раз повторять одно и то же, но я ни разу не забыл сказать то, что положено. Меня благодарили и говорили, что я расту учтивым парнем.

Тем временем плотники достали табакерки. Табакерками у всех служили маленькие, армейские жестяные баночки, из-под оружейного масла, с двумя закручивающимися крышками. Только у одного дедушки Федора табакерка была покупная. А дедушка Антон свою баночку так разукрасил, что его табакерка стала красивее покупной. В средину он впаял какой-то красивый, красный камень. Говорил, что, на счастье. Всю баночку покрасил белой краской, которая почему-то называлась «слоновая кость». А с той стороны, где был припаян камень, нарисовал зеленые листья и стебельки. Крышки на табакерке тоже были разные: одна зеленая, а другая красная.

Дедушка Иван позвал меня:

– Женька, а ты что, не будешь с нами сегодня табак нюхать?

– Буду, если дедушка даст, – ответил я.

– Что ты все время дедушкин нюхаешь? У него ж табак не настоящий. Намешает туда и зверобоя, и чабреца, и полыни какой-то. Табака и не слышно. Такой табак только дамам нюхать. Ты ж у нас не дама? – спросил дедушка Иван и сам же добавил, – конечно, не дама. Ты мужик, хоть пока и маленький.

Я спросил у нашего дедушки:

– Можно мне попробовать их табака?

– Попробуй, если хочешь, – разрешил он.

Дедушка Иван насыпал мне в ладошку из своей табакерки большую горку табака и посоветовал:

– Бери в пальцы побольше и нюхай сильней!

Я уже был хитрый, и табак нюхал не первый раз. Взял двумя пальцами немножечко табака, прижал пальцем ноздрю, а во вторую, другой рукой засунул пальцы с табаком, разжал их и вдохнул не глубоко. Табак показался не слишком ядреным. Взяв теперь чуть большую порцию табака, я нюхнул второй ноздрей. Через мгновение в носу зачесалось, закололо, я закрутил головой и начал громко чихать. Из глаз выступили слезы, а я все чихал и чихал.

Этот табак пробирал не сразу, но был гораздо ядреней дедушкиного. Чихал я ещё долго, и как меня не уговаривал дедушка Иван нюхнуть ещё немного, так и не решился.

Бабушка оторвалась от своих дел, подошла к плотникам и заявила:

– Вы так тут аппетитно чихаете, что аж завидки берут. Нюхну и я с вами, а то у меня что-то нос совсем заложило.

– Если нос заложило, нюхни моего, – предложил дедушка Антон, – у меня, под красной крышечкой, табак специально от насморка приготовлен.

– А ну тебя с твоей красной крышечкой. Я уже знаю. Там у тебя табак с крутоносом[19 - Крутонос – кустистая трава с мелкими листочками, которые при их растирании в свежем виде перехватывали дыхание, а в сушеном вызывали жжение в носу.] – нюхнешь, и глаза на лоб вылезут.

– Возьми у меня, – достал свою покупную табакерку дедушка Федор.

– Спасибо, не надо. Я вот Жене помогу донюхать его порцию. А то у него и на следующую зиму останется.

Бабушка пересыпала табак с моей ладошки на свою ладонь. За три раза занюхала его в обе ноздри. Глаза у неё тоже заслезились. Я ждал, сильно ли будет чихать она. Но она чихнула один разочек и все. Сказала:

– Ну вот, теперь прочистила свою дыхалку, – и пошла опять к печи.

Той зимой меня впервые отправили «носить вечерю». К Рождественским святкам все готовятся заранее. Ещё с лета запасают мелочь. Если у кого появлялись деньги, то не забывали при случае поменять бумажные деньги на копейки, чтобы зимой было, чем одаривать и «вечерников»[20 - Вечерники – несущие «вечерю» своим крёстным маленькие дети. Вечерниками назывались и молодые замужние или холостые люди, несущие «вечерю» своим крёстным и родителям. «Вечерю» носили вечером 6 января.], и «рождествовальников»[21 - Рождествовальники – мальчишки, парни или мужчины рано утром до рассвета 7 января приходящие в дом к хозяевам, песнями поздравляющие хозяев с праздником Рождества Христова.], и «меланковальщиков»[22 - Меланковальщики – ряженные поздравляющие вечером 13 января хозяев песнями с наступающим Новым годом, желающими хозяевам счастья, здоровья и удачи. Обычно небольшого паренька при этом наряжали в платье украинской невесты. Ярко красили ему губы и щёки, называя Меланкой. А высокую девушку наряжали в мужскую одежду, сажей рисовали ей усы и называли Васильком.], и «посыпальщиков[23 - Посыпальщики – мальчишки, парни или мужчины рано утром до рассвета 14 января приходящие в дом к хозяевам, песнями поздравить их с Новым годом и пожелать им высокого урожая и продуктивного скота. При этом иконы и стены комнаты посыпались зерном. Считалось, что год для семьи будет неудачным, если в этот день во двор первой зайдёт женщина, а не мужчина. Поэтому сознательные женщины в этот день почти до вечера старались ни к кому не ходить.]». Также стараются припасти к этому времени конфет покупных. Если не было конфет, для угощения заранее кололи мелкими кусочками сахар. Если у кого и сахара не было, то пекли для раздачи мелкие пампушки.

В прошлом году, хоть я и был ещё совсем маленьким, мне разрешили на святках пойти со старшими ребятами «водить Меланку». Готовились у Маруськи дома. Верховодила всеми её старшая сестра Лидка. Я был у них с самого начала, всё видел, и дедушка даже разрешил отдать для ряженых мой кожушок. «Меланкой» нарядили Юрку Задорожного. Ему накрасили свеклой щеки, голову повязали цветастым платком, из-под которого выпустили длинную косу из пакли. В косу вплели ленты. А поверх платка повязали ещё и кокошник из картонки.

Маруську нарядили «Васильком». На голове у неё была Юркина шапка. На ногах Толиковы штаны, а обулась она в большие Лидкины сапоги с шерстяным носком и толстыми стельками из сена. Ещё на неё надели мой кожушок и подпоясали его красным кушаком. Сажей нарисовали большущие усы. При этом все смеялись, потому что Меланка оказалась почти в два раза выше своего Василька.

Толику Ковалеву вывернули кожух наизнанку, на голову надели вывернутую шапку с опущенными ушами. Теперь он «медведь». Остальные ряженые были «цыганами» и козами. Я пошел в длинном, покупном пальто.

Начинать решили с Дерюгиных. Хозяин работал милиционером в Митрофановке, дома бывал не часто. А его жена тетя Оля и девки считались приветливыми и гостеприимными людьми. Жили они в большущем кулацком доме, который стоял прямо у скотопрогона. Пока шли к ним, я не заметил, как потерял варежки. Маруська заметив это спросила:

– А ты что, без варежек?

Сказал, что положил их в карман, но в кармане их не оказалось. Предлагали вернуться поискать, но было уже темно, и шли мы не по тропинке, а по снегу. Теперь их не найти.

У Дерюгиных долго кричали под окном, чтобы нас пустили меланковать. Уже собирались идти дальше, но дверь открылась, и тетя Оля позвала:

– Заходите. Только мы приезжие, обычаев ваших не знаем, не готовились.