Летопись Кенсингтона: Кенсингтонский народный фольклор

– Ага. не разгадал, и дракон его съел, а потом он в ейном пузе развел костер…

– Это другая байка, – разозлился уже Боуи. – Не мешай говорить, дышло! Что дальше?

– А дальше вот, – продолжал рассказывать Фредди. – Я ему говорю – давай свои загадки. Ну, он и говорит – «Что на рынке дешевле, чем ботинки»?

– Цветы! – восторженно сказал Боуи.

– Кости, – прохрипел кто-то из толпы.

– А я и говорю – один ботинок, – хитро прищурился Фредди.

– Да где ж ты видел, чтобы на рынке по одному боту продавали? – не поверил Буй.

– Но ведь один ботинок дешевле, чем ботинки! – сказал Фредди кошачьим голосом. – Вот, и.

– Ну и что, и что, и что, и что! – сгорал от нетерпения Маис.

– А дальше так. Спросил дракон – «Кто на рынке всех умнее, всех прекрасней и белее?».

– Я, – скромно сказал Боуи.

Кто-то зааплодировал.

– Может, Ринго, – робко сказал кто-то.

Боуи гневно развернулся, но говорящий уже спрятался под свою тачку.

– Ну а я ответил так, – сказал Фредди. – Ну, конечно, ты, чудак!

Боуи напряженно выдохнул, а потом потребовал:

– Ну, ну, ну! – и от нетерпения запрыгал на одной ножке. – Говори!

– А третья загадка была такая – «Кто на рынке так приятно раздает товар бесплатно»?

Воцарилась напряженная тишина, только слышно было, как у Боуи в голове ворочаются жернова. Из него даже мука посыпалась, когда он, наконец, сдался.

– Не знаю такого, – нехотя сказал он, – Выкладывай разгадку быстрее!

– Вот и я сказал, – неожиданно упавшим голосом заключил Фредди, – что не знаю. Но те две я же отгадал, поэтому дракон меня не съел, а только отнял деньги!

– Ты, сказка дядюшки Гриммуса, – недружелюбно промолвил Дэвид. – О деньгах мы с тобой после потолкуем, с глазу на глаз! А сейчас, – продолжил Боуи, указывая на стиральцев, – ты мне подробно растолкуешь, откуда они взялись, зачем полощут и кто будет возмещать?

Фредди вместо ответа вытащил из кучи грязного белья в углу пару джинсов с большим подозрительным пятном на известном месте и многозначительно покачал ею перед глазами Маиса. Тот покраснел и загрыз пальцы.

– Сказать – чьи? – ясным голосом вопросил Фредди.

– Господа! – заорал Буй. – Попрошу всех разойтись, а то хуже будет!

Недовольно ворча, кенсингтонцы расползлись по рабочим местам. Боуи же, наклонившись к Фредди, доверительно сказал:

– Отдавай штаны сейчас же сволочь.

– Пошел ты, – покачал головой Фредди. – Может, мне самому пригодятся?

– Ну зачем они тебе? – упрашивал Дэвид.

– Как – а старый добрый шантаж вы сбрасываете со счетов? Ладно уж, отдам, но при одном условии!

– Пшенную кашу есть не буду, и не проси. И газовые зажигалки я чинить не умею. И газетку за твоими кошками выносить не буду!

– Песец! Я не о том. Ты мне просто скажи, где ты денежки прячешь?

– Я же тебе говорил! Пойдешь по Стрэнду…

– Ага, ага! Слышали уже. Говори давай, а не то присвою и всем растреплю!

– Ладно. Уломал. В моем матрасе. Только ты его не трожь, а не то заломаю!

– Могила! Ты ж меня знаешь! И вот тебе твоя чушь прекрасная.

Фредди кинул Бую его джинсы и ушел, посвистывая. Боуи же вытащил из кармашка-пистончика штанов бумажку с каким-то телефоном, покрыл ее сотней поцелуев и побежал звонить. Ему уже давно пора было починить скороварку. Как – чего? Как – чего? Телефон-то был мастера-скоровастера! А где сейчас найдешь хорошего лудильщика? Сами же джинсы Дэвид небрежно кинул опять в общую кучу. Как – чего? Как – чего? А, пятно… Да Боуи давно не заморачивался на эти вещи – с кем не бывает, верно?

А Фредди за руку попрощался со стиральцами, пожелал им всего самого, и ушел домой. Пересчитывать неправедно нажитые фунты. Ему все же удалось обдурить всех кенсов, и теперь он радостно взвизгивал и купался в луже бумажек.

Но не будем о грустном. Поговорим о еще более трагичном – о Боуи. Дэвид, вспомнив о знамени, вернулся с полдороги, разгромил всю прачечную и обломал рога стиральцам. Прачечники же обиделись за обломанные рога и собрались уходить.

Выглядело это весьма трогательно. Даже жители района их поняли и простили: по главной улице с оркестром шли Тайлер и ЛеБон. Шли они не только с оркестром, но и с узелками, в которых было сложено все их нехитрое имущество, грубо говоря, скарб. А сзади, понурившись, брел Брайан, хотя он лично никуда выезжать не собирался. Он шел за стиральцами и изредка, когда они проходили мимо дома какого-нибудь клиента прачечной, швырял тому в окно заказ. Заказы все прачи перевыполнили, и теперь каждый, кто отдал в прачечную хотя бы старый платок, получал его обратно выстиранным, выглаженным и даже кое-где подштопанным и оверлоченным. Это так всех умилило – в особенности Элтона Джона – что кенсы высовывались из окон и кричали: «Браво! Браво! Гиль!»

А Элтон, заливаясь слезами, вопил из мансарды:

– Уходят наши герои! Господи, да на кого ж вы нас покидаете? Судьба разлучает нас, но в наших сердцах вы будете жить вечно!

Тут из ниоткуда прибежал Боуи и так наподдал сзади ЛеБону, что тот вместе с Тайлером в две минуты добежал до кенсингтонской границы.

Тут уже всерьез принялись за гневливого Маиса. Для начала его сурово отчитал Ринго как за превышение полномочий, так и за недозволенное выгоняние с территории района почетных гостей последнего. Расплатившись, Дэвид тут же попал под обстрел критики. Злтон Джон, Рон Вуд, Фил Коллинз и редактор новой газеты Кенсингтона «Через розовые очки» Стив Хауи нацелили на него объективы своих камер, после чего разбежались по редакциям. Брайан Адамс же, как известный воротила, выворотил детские футбольные ворота и попер с ними на Боуи, вращая глазами и дико пища под подбадривающие возгласы кенсингтонцев:

– Всыпь ему! Всыпь ему!

Боуи развернулся и всыпал, да так, что Адамс всерьез почувствовал себя плохо и даже больше – как куль, повалился на землю. Ну, тут бедному Боуи оставалось разве что помолиться – здешние жители, уже успевшие привыкнуть к экзистенциальным выходкам сумасброда Адамса, выскочили из своих домов, И Боуи не смогла помочь ни его знаменитая дубина, ни даже матрас, с которым он шел в то время по улице. Дубину разломали на восемнадцать щепок, Бую смазали хорошенько, так, что он повалился рядом с Адамсом, а злосчастный матрас так рванули, что он разошелся по швам. Тут же раздался ликующий рев из многие десятков глоток:

– НАШИ БАБОСЫ! ВОРЮГО!

И Боуи получил еще и на орехи, причем достаточно сильно. Матрас был разорван на клочки, а деньги по-братски поделены между экзекуторами. Боуи угостили еще пару раз и пошли по домам, волоча за собой Адамса.

Боуи очнулся спустя два часа. Было темно и холодно, не было дубины, а от горячо любимого им матраса осталось три клочка и четыре соломинки. Буй закричал – злобно и страшно – затем проклял все на свете чистки пера и пуха, в одну из которых он как раз и направлялся вместе с матрасом, потом он громко сказал пару слов в адрес кенсингтонцев, за что был вознагражден огромной гнилой грушей, вылетевшей, как он мог поклясться, из окна Пола Маккартни, а потом пошел домой.

На следующий день началась травля. С утра всем в почтовые ящики кинули по два номера каждой кенсингтонской газеты, в которых находились такие фотографии Боуи и такие комментарии к ним, что все жители просто поразились, как такого человека вообще могли в Кенсингтоне прописать? Ну, а после появление на улице Брайана Адамса в отнюдь не лицеприятном виде, общественность возмутилась окончательно. Боуи в кальсонах и линялой майке выволокли из дома, прогнали по Кенсингтон-Хай-стрит, загнали на колонну Нельсона, расселись вкруг нее и с высунутыми языками стали ждать, недобро поглядывая на трясущегося от страха и холода Боуи.