Злоключения на острове Невезения

– Документы!

Участковый взглянул в удостоверение, которое Дмитрий показал ему из своих рук и козырнул:

– Ну, зачем же вам беспокоиться? Потеснятся дамы вон в той машине.

– Никого не надо теснить. Меня очень интересует, как у вас заявления граждан разбираются.

– Вова, на телефоне, – скомандовала Марья Кузьминична. – Охраняешь стариков и детей. В случае нападения звони.

– Ба-а, – заныл Вова.

– Вова, недаром они её вчера на смерть здесь бросили. Бди! Вдруг добивать сунутся? Запритесь на всякий случай!

Усевшись в машину, спросила:

– Да вы никак полицейский, Дмитрий?

– А вы против?

– Профессия не хуже других. Но что же вы наши противоправные действия не пресекли?

– А я в отпуске.

Снова, как и вчера, подхватили по дороге Паню. Снова, как и вчера, все остальные их опередили и уже стояли на площадке перед домом Маруси. Дальше всё пошло по сценарию «бодались два барана»: участковый захотел обыскать жилище Тимофея – хозяин попросил предъявить постановление; участковый потребовал выдать лук – его подняли на смех, мол, на всю деревню один приезжий мальчик, и тот ходит с удочкой, а не с луком. Дмитрий слонялся вокруг и посвистывал. Когда услышал про лук, показал на Марусин забор – вот, мол, гвоздь торчит, если бы не дождь, увидели бы вы кровь того придурка, который пнул этот забор и проткнул им ботинок. Марья Кузьминична не сомневалась, что он сам забил этот гвоздь, отломав его от стрелы, это ведь она посылала его уничтожить улики. Про машину она сказала: «Ваши слова против наших слов – и что дальше?» Пузатый мужик сказал, что в машине есть видеорегистратор, и всё будет ясно, как только его оттуда изымут. Деревенские приуныли, но Зимин махнул рукой в сторону завала: «Бог в помощь!»

А без божьей помощи тут было не обойтись. Утренний моросящий дождичек к полудню усилился и превратился в ливень. Деревенские, нахватавшие а Ссёлковском магазине дешёвых прозрачных плащей с капюшонами и привыкшие к калошам, расположились на пригорке и ждали продолжения банкета. Приезжие, пошумев и помахав руками, вызвали из Пружинска кран. Марья Кузьминична махнула развела руками и сказала, что ей пора кормить детей, да и «аристократку» – у всех режим. Дмитрий повёз её и жену, Наташа тоже пошла кормить гостей, остальные решили сварить у Маруси картошки и перекусить всем вместе («Перед посадкой», – шепнул Зимин). Через час приехал кран, и пообедавшие и согревшиеся дома Ольга, Дмитрий и Марья Кузьминична поехали следом за ним. Но не успели. Как рассказали им радостные земляки, кран не доехал до завала. От лёгкого сотрясения от берега откололся пласт земли, и вся эта куча дерева и железа сползла в речку. Вода огибала эту кучу, выбивая и унося брёвнышки по одному.

– Как в Сибири, – вздохнула Маруся.

– Почему в Сибири?

– Лесосплав…

– А машина где?

– Где-то под кровельным железом.

На следующий день небо очистилось, выглянуло солнце. После завтрака зашли Лена с Ольгой. Лена присела на кресло и вздохнула:

– Отплакало небо всех усопших, кого стены «поповского» дома помнили. А было их… ой, сколько же их было! И хозяева, и грабители, и строители, и разрушители, и неистовые, и слабые, и грешники, и праведники. Не все царствия небесного достойны, но пусть всем земля пухом будет и обрящут покой души их.

– Расскажите о них, тётя Лена, – попросила Ольга.

– Да я-то сама тридцать девятого года, а церковь нашу не то в тридцатом, не то в тридцать втором закрыли. Так что семью Ивановских не застала. А потом… да что потом, временщики! Последнего-то в моём гробу схоронили… что-то я вздремнуть захотела…

И пошла через двор мимо бочек с водой.

– Как это «в моём гробу»? – шёпотом спросила Ольга.

– Да дело житейское. У нас же не всегда дорога. Вот так умрёшь – а ты на острове. И что, неприбранной лежать, пока вода сойдёт? На этот случай наши старухи заранее гроб покупают.

– Ой, а где хранят?

– Где-где! В сарае!

– И у тёти Лены?

– В погребице. Всё, как положено. Сами ткань для обивки подбирают, ленты, крышка на двух гвоздях. Целлофаном прикрыт, а сверху ещё тряпками, чтобы не выгорал. У нас самая старшая Наташа, она уже дважды свой гроб отдавала, этот – третий. Анна сверстница Лены, на несколько лет моложе. Рясовы тоже где-то с конца-середины тридцатых, у них один на двоих, кто первый помрёт, тому и достанется.

– А… вы?

– А я приезжая. Мы налегке в чужой дом приезжаем, в чужой домовине из дома уходим.

– Ужас какой!

– Моя мама так же считала про «смертный узел», что бабки собирают. Говорила: «Поверх земли не оставят». Но, когда она умерла, я у неё в шкафу всё нашла, только по отдельности лежащее. Это ведь не о себе забота, а о близких, чтобы не метались они, собирая тебя в последний путь. Ладно, будет о грустном, давай о тебе поговорим. Кого или что ты разыскиваешь? Да не майся ты, это же очевидно! Твой Дмитрий – полицейский, почему не помогает? Я же вижу, что вы очень хорошая пара. И в то же время вид у тебя совсем несчастный. Что случилось, открой душу, самой легче станет.

– Я не из-за поисков несчастная. Поиск мне Дима предложил, чтобы отвлечь. В общем, дочь у меня… ей всего девятнадцать. В прошлом году замуж вышла. Месяц назад родила двойню. Мальчики. Ну вот, а меня не допускают…

Марья Кузьминична слушала, поражаясь, как всё схоже в отношениях отцов и детей. Родители думают, что взрослые дети всё ещё глупы и должны к ним прислушиваться, а дети – что родители своё отжили и должны жить только их интересами. У Ольги брак с Дмитрием официально второй, а практически третий. Выйдя замуж молоденькой за однокурсника, она через несколько лет с ним развелась, и уже после тридцати сошлась с мужчиной, от которого родила дочь. С ним семья тоже не получилась, воспитывала она Нику одна. Пять лет назад познакомилась с Дмитрием, но дочь-подросток встретила его в штыки. Как он ни пытался наладить отношения, Ника была категорически против. Прямо матери условия поставила: или он – или дочь. Тут ещё, будь она неладна, влезла в их жизнь её несостоявшаяся свекровь, мать биологического отца Ники, предложила внучке к ней переселиться, мол, мать тебя на мужика променяла. Ольга порвала с Дмитрием, чтобы не потерять дочь. Полгода страдала по нему, потом потихоньку возобновила отношения. Встречались тайком, хотя и он давно в разводе, два взрослых сына, живущих отдельно – не помеха, и она не замужем.

– А как у тебя с деньгами было?

– В корень зрите! Нормально у меня было с деньгами!

Специализация Ольги – декоративно-прикладное искусство. В этой сфере она достаточно популярна и даже титулована. Когда-то работала на фарфоровой фабрике в Подмосковье, потом предложила другим сувенирным предприятиям свои разработки, и уже много лет работает дома. Самой ей много не надо, а дочь у неё имела всё, что пожелает. В разумных, конечно, пределах. Но достатка не скрыть. Так что бабушка на внучку навалилась не случайно, она сначала хотела Ольгу снова свести со своим никчёмным сыночком, а когда поняла, что этот номер не пройдёт, решила девочку к себе переманить и алименты потребовать. К счастью, Ника училась хорошо и считать умела, недаром после школы поступила на экономический. Матери удалось объяснить подростку, что весь её доход на них двоих больше, чем четверть, которая будет делиться на Нику, бабушку и отца.

Когда этот конфликт начался, Ольга поняла, что для свободы требуется жильё. И вступила в ипотеку. Купила двухкомнатную квартиру и скрывала это, продолжая жить с дочерью в однокомнатной, чтобы избежать подозрений. Думала, вырастет дочь, создаст семью, а она им бац квартиру – и свободна! Но не тут-то было. Зять у неё нормальный, но его мать – диктатор. Когда к свадьбе готовились, Ольга предложила, что будет снимать для молодых квартиру. Нет, заявила будущая свекровь, невестка молодая и абсолютно ничего не умеет. Будет жить с родителями и учиться строить семью, которой никогда не имела, поскольку дочь детдомовки. В общем, оказалось, что свекровушка-змеиная головушка уже влезла в эту семью и спелась с коллегой. И дочь с их уст вторила: я ничего не видела хорошего, ты меня бросала, потому что тебя бросили!

– Вы представляете, мне ещё пришлось оплатить часть свадьбы за гостей, которых я не звала: за сожителя, его маму, Никиных подружек. А она даже крёстных своих не соизволила пригласить! Я не выдержала и сказала: «По-моему, вот это совсем как у безродных – крёстных не звать. Или вы не православные?» Им крыть нечем: «Что же ты, Никочка?» А она хотела, чтобы я поневоле на свадьбе с отцом и бабкой общалась, больше-то никого не знаю. Крёстный её – Ванька, одноклассник мой, самый близкий друг по детдому. Жена его, Люся – тоже наша. Живут в Твери, работают на вагонзаводе, общаемся не часто, но душевно. И подарков они ей дарили побольше, чем этот так называемый отец. А крёстная – моя подружка по художественному училищу Юлька. Конечно, богема, но друг верный. А Ника их так обидела! Только ради меня пошли. И вот, вы понимаете, на свадьбе меня ждал сюрприз. У них по сценарию мы должны были вдвоём из темноты с этим так называемым отцом свечу выносить, передавать молодым и потом целоваться! А называется это «свеча любви». Это же унижение! Если бы я была на свадьбе одна, я бы всё это вынуждена была терпеть. А тут друзья! Ну, Ванька ловко так опрокинул на папашу греческий салат, а пока он отряхивался, схватил своей ручищей и руку мою, и свечу, и вывел из темноты. И поцеловал. Ника взвыла: «Дядя Ваня, ты что?» А Ванька поворачивается к ней и говорит: «Ника, пришла пора узнать тебе правду. Недаром ты носишь мою фамилию и отчество!» А Витька от меня ушёл ещё до рождения Ники, и я взяла и записала её Ивановной в честь Ивана, родства не помнящего. А фамилия у нас по детдому одна – Тверитиновы. Люська Ваньке подыграла: «Да, Ника, ты наша! А Ваньку с Ольгой я простила!» и вишенкой на торте – Юлькин театральный шёпот на весь зал: «Видишь ли, Витькина спермограмма оказалась нулевой». В общем, сваты показали нам на выход. Мы ушли, хотя Юлька сопротивлялась: «За чей счёт банкет?» Потом Люська: «Неудобно, поели-попили, а подарок не вручили». А Юлька: «На развод вручите». И мы поехали к Диме. Утром все вместе пошли в Дворец бракосочетаний, и мы с Димой подали заявление. А вечером улетели в Рим.

– А дочь?

– Дима отобрал у меня телефон и купил новый. А старый отдал Юльке, чтобы с моими заказчиками переговоры вела. Кстати, она и жила тогда у меня, с очередным бойфрендом разбегалась. Ника в квартиру ворвалась – там Юлька. По телефону звонит – опять Юлька! Так что выяснение отношений было отложено на две недели.

– И что она говорила?

– Что я ей не мать.

– А ты?

– Марья Кузьминична, я сдалась! Я сказала: не мать – так не мать. Насильно мил не будешь. Иди к своей второй маме!

– А деньги?

– Ну, деньги… даю, конечно. Она ещё истерику закатила, когда узнала, что мы с Димой поженились: «На мужика меня променяла». При Диме. А он ей: «Это ты мать на мужика променяла». Она опешила. Потом: «Я молодая!» А он: «А мать твоя старая. Ей горшок нужно подавать. Если я уйду, ты вернёшься, чтобы подавать?»

– Ладно, Оля, всё образуется. Два малыша – это не келоидный рубец, от гипноза не рассосётся. Свекрови надолго не хватит, и дочь поневоле приползёт к тебе. Только ты не бросайся грудью на амбразуру, дождись, чтобы она осознала, что обидела тебя.