– Я издалека. – И Пелагея Прохоровна рассказала откуда она, и присела к девушке.
– Ты, стало быть, еще не знаешь петербургской жизни.
– Где мне знать? Што будет, то и будь. Ведь уж не будет же хуже того, что было!
– А было и худое разве?
– Што и говорить. Я уж решилась молчать, потому што было, то прошло. А я по облику твоему замечаю и по речи, што ты не из мужичек… Правду я говорю?
Девушка закрыла руками лицо.
Вдруг все женщины подвинулись к дороге; сидевшие вскочили и побежали к толпе; стоявшие у каналов тоже побежали, с яростию толкая друг друга. Пелагея Прохоровна и девушка встали и пошли.
В середине женщин стояла пожилая толстая барыня в белой шляпке и в драповом пальто.
– А умеешь ли ты кушанья готовить? – спрашивала барыня одну женщину, в то время как Пелагея Прохоровна и девушка подошли к толпе.
– Как же… я у хороших господ жила.
– Врет она! Она только что из деревни приехавши. Вы меня возьмите, я только сегодня от места отошла, – проговорила другая женщина.
– Врет! врет! Она табак нюхает, – кричали со всех сторон женщины.
Барыня была в затруднении: женщин много, всем хочется в кухарки, а какую из них взять? Пожалуй, возьмешь такую, которая ничего и делать не умеет, пожалуй, попадется воровка.
Пелагея Прохоровна протискалась, употребляя в дело локти, так что женщины отскакивали и в свою очередь колотили ее в спину.
– Возьмите меня. Я сама своим хозяйством жила, нахлебников держала, – проговорила она, остановившись перед барыней.
Барыня улыбнулась. Вероятно, ей не верилось, чтобы деревенская баба могла где-то держать нахлебников.
– Будто? – спросила барыня.
– Ей-богу.
– Не верьте ей, она полоумная, – кричали женщины.
Пелагея Прохоровна обернулась и от злости, не помня, что делает, плюнула в ту сторону, где говорили про нее.
– Ну, как же ты не полоумная! – кричали со всех сторон.
– Нет, я тебя не возьму, ты очень молода.
Пелагея Прохоровна отошла, думая: хорошо, што предупреждает. И она стала искать глазами ту пожилую женщину, что с отчаянием смотрела в канал.
Но эта женщина уже стояла перед барыней и плакала.
– Ты водку пьешь? – спросила ее барыня.
Пожилая женщина обернулась к церкви, перекрестилась и сказала:
– Хоть раз заметьте, так вот Николай-угодник свидетель.
– Она горькая пьяница, – сказала какая-то женщина.
– Как вам не стыдно! Мало, видно, вы горя испытали, – крикнула Пелагея Прохоровна.
– А ты што пристаешь?
– Это она с того все еще, што ее, по нашей милости, не взяли, – кричали женщины.
Барыня в это время разглядывала паспорт и адресный билет пожилой женщины.
– Ты в больнице была?
– Да… Только вышла я из больницы и – пошла к дочке, пятнадцатый ей годок шел, она там на Литейном золотом шила у француженки. Прихожу – говорят, померши полторы недели.
– Ну, так согласна ты на мои условия: жалованья два с полтиной, фунт кофею, то есть полфунта кофею и полфунта цикорею, и фунт сахару?
– А жильцы есть?
– Да, есть. Им нужно и сапоги, и платье вычистить, и в лавочку сходить.
– Положьте три с полтиной.
– Нет, два с полтиной. Жильцы тоже будут давать к праздникам.
– Я согласна! – крикнула другая женщина.
Женщины захохотали; барыня тоже улыбнулась.
– Так как? – спросила барыня первую пожилую женщину.
Та подумала.
– Не прибавите жалованья-то? – спросила она.
– Нет.
– Да ведь работы много!
– Как знаешь. И вас много.
Женщина согласилась. Барыня взяла ее паспорт и адресный билет и велела приходить в такую-то улицу, в такой-то дом и в такой-то нумер квартиры, а сама уехала с извозчиком.
– Хорош ты, видно, сон видела сегодня, – сказала пожилой женщине одна женщина.
– У вас, видно, не было таких детей, как у меня! – сказала с презрением пожилая женщина и пошла.