Где лучше?

К ней подошла пожилая женщина в салопчике с девочкой.

– Голубушка! у тебя, говоришь, дочка умерла; возьми мою, – проговорила она.

– Куда же мне с ней?

– Да я даром тебе ее отдаю, только корми да к делу приучай.

– Сама знаешь, што кухарок не держат с ребятами.

И нанятая женщина пошла торопливо.

– Заважничалась! – прошипела от злости пожилая женщина в салопчике и неизвестно за что ударила по затылку девочку.

Девочка заплакала.

– За что ты девчонку-то бьешь? – крикнула на нее женщина.

– Не твое дело: свое бью.

На пожилую женщину напала половина женщин: они стали ее стыдить за то, во-первых, что она бьет маленькую девочку, и во-вторых, за то, что хочет эдакую маленькую в работу отдать.

– Я ее продаю, потому что сама ищу места и мне самой нечего есть, – оправдывалась мать девочки.

Между тем ветер крепчал, по небу плыли тучи и мало-помалу совсем закрыли солнце. Женщины проголодались и стали покупать ситный, печенку или яйца. Пелагея Прохоровна купила фунт ситного и фунт печенки. С этими яствами она подошла к девушке, с которой она прежде вступила в разговор, и спросила, как ее зовут. Та сказала, что ее зовут Евгения Тимофеевна.

– Не хочешь ли, Евгения Тимофеевна?

И Пелагея Прохоровна отломила половину куска ситного и половину печенки и дала их Евгении Тимофеевне. Та не брала.

– Я не хочу.

– Полно-ко. У тебя есть ли деньги-то?

– Есть.

– Ну, не церемонься! Я сама была в нужде, знаю.

– А если вам самим нечего будет есть? – сказала Евгения Тимофеевна и взяла предложенные ей яства.

– А руки-то на что бог дал?

– Я то же прежде думала, да вот целый месяц ищу места. Ходила я и в хваленое общество – говорят, мы принимаем по рекомендациям. Принесите, говорят, письмо от сиятельного человека – примем. Ну, я было и пошла к одному сиятельному лицу, бывшему в нашей губернии губернатором. Целую неделю я ходила – не допускают. А я всё письма ему оставляла. Вероятно, письма ему не передавали. Наконец встретила его у подъезда и говорю: я вашему… ству целую неделю передавала письма через швейцара… – Ничего, говорит, я не знаю. Приходите туда-то. Я туда; кое-как допустили. – Кто, говорит, вы такая? Я сказала. – А! говорит, знаю. Что же вам угодно, сударыня? – Я и прошу у него рекомендательное письмо. – Не могу, говорит, дать, потому что вы нехорошего поведенья. Вы не с хорошей стороны уже успели зарекомендовать себя в провинции; мне, говорит, об этом ваша тетушка писала. Так я и ушла ни с чем. Потом я как-то увидала в газете объявление: нужна гувернантка. Я прихожу. Квартира отделана великолепно. Приглашают меня в кабинет. В кресле сидит барин. Пригласил сесть меня, расспросил, кто я такая. Часа два с ним толковали; я спросила, велики ли у него дети. Он говорит: у меня детей нет, а мне, говорит, гувернантка нужна для себя…

– Как это так? – перебила Евгению Тимофеевну Пелагея Прохоровна.

– Я тоже удивилась. Он говорит: не удивляйтесь; я вдов, и мне нужна женщина, непременно развитая; я бы, говорит, ее сделал хозяйкой в моей квартире, одним словом, мне, говорит, нужна молодая, красивая женщина для того, чтобы жить с ней гражданским браком. Ну я, конечно, не согласилась. Барин извинялся, дал мне на бедность денег, но я его денег не взяла. Конечно, эдакие случаи редки, но со мной, по крайней мере, случилось так.

Женщины опять заволновались, стали сбираться в одну кучу. Пелагея Прохоровна с Евгенией Тимофеевной тоже подошли. Еврейка нанимала кухарку и давала только рубль жалованья с тем, что кухарка должна и белье стирать. Поэтому охотниц нашлось мало.

Только что ушла еврейка, к женщинам подошла толстая пожилая женщина в шелковой мантилье, в шелковом же черном платке на голове. В правой руке она держала зонтик. Подойдя к женщинам, она стала оглядывать их.

– Я! Я! Я! – кричали женщины, окружая нанимательницу.

Толстая женщина молчаливо выдержала напор женщин. Минут через пять она начала звать к себе самых молодых.

В числе десяти молодых попала Пелагея Прохоровна с Евгенией Тимофеевной.

– Кто из вас желает ко мне поступить? – спросила толстая женщина с зонтиком.

Поступить пожелали все.

– Мне нужно трех, для комплекта.

Она опять посмотрела женщин и выбрала из них трех. Эти три были: Пелагея Прохоровна, Евгения Тимофеевна и одна чухонка, девушка.

– Замужние?

– Нет, – отвечали враз все три женщины.

– Болезни никакой нет?

– Нет.

К толстой женщине подошла мать с девочкой.

– Купи девочку.

– На что мне ее: кабы она большая да красивая была – так! – крикнула толстая женщина с зонтиком.

Сердце дрогнуло у Пелагеи Прохоровны. Она шепнула Евгении Тимофеевне на ухо:

– Слышишь? тут что-то неладно…

– Возьми хоть даром… – приставала мать девочки, утирая глаза.

– Я сказала, что таких не беру… Продай еврейкам; они за христианку деньги дадут. Ну, желаете вы поступить ко мне? – спросила нанимательница выбранных ею женщин.

– А позволь тебя спросить, что у тебя за работа? – спросила Пелагея Прохоровна.

– Да у меня работы никакой нет. Разве себе что будете шить.

– А какая цена за это? – опять спросила Пелагея Прохоровна.

– Цены я назначить не могу. Вы будете мне платить, каждая за свою комнату, так как я нанимаю целый дом и от себя отдаю комнаты жиличкам…

– Так ты это нас на квартиру зовешь?

– Да!