Пробуждение весны

Г-жа Габор: В исправительное заведение!

Г-н Габор: Да?

Г-жа Габор: … исправительное заведение.

Г-н Габор: Там он прежде всего найдет то, чего дома его неправильно лишали: железную дисциплину, правила и моральное воздействие, которому он должен подчиняться при всяких обстоятельствах. – Впрочем, исправительное заведение – не место ужасов, как ты себе представляешь. Главное внимание обращают там на развитие христианского образа мыслей и чувств. Там, наконец, мальчик научится хотеть хорошего, а не только интересного; там он научится в своих действиях не быть естественным, а подчиниться закону. – Полчаса тому назад я получил от брата телеграмму, подтверждающую слова женщины. Мельхиор открылся ему и просил двести марок для бегства в Англию…

Г-жа Габор: Милосердное небо!

Сцена четвертая

Исправительное заведение. Коридор. – Дитгельм, Рейнгольд, Рупрехт, Гельмут, Гостон и Мельхиор.

Дитгельм: Вот монета двадцать пфеннигов.

Рейнгольд: Ну и что же?

Дитгельм: Я положу ее на пол, вы станете вокруг. Кто в нее попадет, тот и берет.

Рупрехт: Хочешь к нам, Мельхиор?

Мельхиор: Нет, спасибо.

Гельмут: Иосиф Прекрасный!

Гостон: Ему нельзя. Он здесь на даче.

Мельхиор (про себя): Это не умно, что я их чуждаюсь. Все обращают на меня внимание. Я должен быть с ними, – или все пойдет к чорту. – Тюрьма ведет их к самоубийству. – Сломаю себе шею – хорошо. Уйду – тоже хорошо. Я могу только выиграть. – Рупрехт будет моим другом, он все здесь знает. Я угощу его главами про Фамарь, невестку Иуды, про Моава, про царицу Васти и Ависалу сунамитку, про Лота и его присных. – В этом отделении у него самая несчастная физиономия.

Рупрехт: Беру!

Гельмут: И я попал!

Гостон: Попадешь послезавтра.

Гельмут: Теперь, сейчас! Боже! Боже!

Все: Summa-summa cum laude!

Рупрехт (схватывая монету): Спасибо!

Гельмут: Сюда, собака!

Рупрехт: Ах ты, свинья!

Гельмут: Ворона с виселицы!

Рупрехт (ударяя его в лицо): На тебе! (Убегает).

Гельмут: Я его убью!

Остальные (бегут): Куси! Куси, моська! Куси! Куси!

Мельхиор (один, обернувшись к окну): Вниз идет громоотвод. – На него надо намотать носовой платок. – Когда я думаю о ней, кровь бросается мне в голову. И мысль о Морице ложится свинцом в ногах. Я пойду в редакцию. Платите мне сотню, – я буду разносить! – Буду собирать новости, – писать местную хронику – этически – психологически… – Теперь не так легко умереть с голоду. Народная столовая, Cafe Temperance. – Дом в шестьдесят футов в вышину и штукатурка обваливается… – Она ненавидит меня, она ненавидит меня за то, что я отнял у нее свободу. Если я действую, как хочу, получается насилие. – Я могу надеяться только на одно, – что когда-нибудь постепенно… – Через неделю новолуние. Завтра я заброшу удочку. У субботе во что бы то ни стало должен знать, у кого ключ. – В воскресенье вечером припадок каталепсии… – Бог даст, других не будет больных. – Все так ясно, точно уже свершилось. Через оконный карниз я перескачу легко – один прыжок, – хватиться рукой, – только надо намотать носовой платок. – Вот идет великий инквизитор.

(Мельхиор уходит налево. Доктор Прокрустус и слесарь входят справа).

Доктор Прокрустус: … Правда, окна в третьем этаже, а внизу растет крапива. Но разве эти выродки побоятся крапивы! – Прошлую зиму один вылез из слухового окна и нам пришлось таки повозится, – поймать, привезти, посадить…

Слесарь: Так вы желаете решетку кованного железа?

Доктор Прокрустус: Да, кованного железа. И чтобы ее нельзя было высадить, – с заклепками.

Сцена пятая

(Спальня. – г-жа Бергман, Ина Мюллер, и медицины советник, доктор Браузепульфор. – Вендла в постели).

Доктор Браузепульфор: Но сколько, собственно говоря, вам лет?

Вендла: Четырнадцать с половиной.

Доктор Браузепульфор: Я прописываю пилюли уже пятнадцать лет, и в большинстве случаев наблюдая поразительный успех. Я предпочитаю их всем другим средствам. Начните тремя, четырьмя пилюлями в день, и повышайте на сколько вы вынесете. Барышне Эльфрид баронессе фон-Вицлебен я прописал принимать каждые три дня на одну пилюлю больше. Баронесса не поняла меня и повышала прием каждый день на три пилюли. И через три недели баронесса могла уже уехать на поправку с баронессою, своей мамою в Пирмон. – От утомительных прогулок и от усиленного питания я вас освобождаю. За это, милое дитя, вы обещаете мне тем больше двигаться и без стеснения есть, как только у вас появится аппетит; сердцебиение скоро пройдет, – и головная боль, и головокружение, и наши ужасные желудочные боли. Барышня Эльфрида баронесса фон-Вицлебен уже через неделю после начала лечения съедала за завтраком целого цыпленка с молодым картофелем.

Г-жа Бергман: Позвольте предложить вам стакан вина, господин медицины советник.

Доктор Браузепульфор: Спасибо, милая г-жа Бергман, меня ждет мой экипаж. – Не принимайте так близко к сердцу. Недели через две наша милая маленькая пациентка будет снова свежей и бодрой, как газель. Не робейте. До свидания, г-жа Бергман. До свидания, милая девочка. До свидания, сударыня. До свидания.

(Г-жа Бергман провожает его до двери).

Ина (у окна): А ваши платаны снова зацвели. – Тебе с постели видно? Такая кратковременная роскошь! Почти не стоит радоваться, когда видишь, как она приходит и снова уходит. – Однако, мне пора уйти. Мой Мюллер будет ждать меня у почты, а еще мне надо зайти к портнихе. Сегодня Муки получил свои первые штанишки, а Карлу необходим новый костюм трико к зиме.

Вендла: Иногда мне становится так хорошо, – Все радостно, все солнечно блестит. Думала ли я, что может быть так легко, так хорошо на сердце! – Мне хотелось бы на воздух, – пройтись вечером по лугам, поискать цветов у реки, посидеть у берега, помолчать… И вдруг приходит зубная боль, – мне кажется, что завтра я умру; меня бросает то в жар, то в холод, в глазах темнеет, и вкрадывается чудовище. Когда бы я не проснулась, я вижу – мама плачет. О, мне это так больно, – я не могу высказать тебе, Ина!

Ина: Не поднять ли тебе подушку?

Г-жа Бергман (возвращаясь): Он думает, что возможна и рвота; а потом ты себе встанешь. И я думаю, Вендла, что было бы лучше, если бы ты поскорее встала.

Ина: Когда я приду следующий раз, ты, может быть, уже будешь бегать по комнате. – Прощай, мама, мне надо к портнихе. Да хранит тебя Бог, милая Вендла! (Целует ее). Скорее, скорее поправляйся.

Вендла: Час добрый, Ина. – Принеси мне цветов, когда опять придешь. Adieu. Поклонись от меня своим мальчикам.

(Ина уходит).

Вендла: Что он там еще говорил, мама?

Г-жа Бергман: Он ничего не сказал. – Он сказал, что у барышни фон-Вицлебен была предрасположена к обморокам; это, кажется, почти всегда бывает при малокровии.

Вендла: Он сказал, мама, что у меня малокровие?