храброго Святославича!
Уже и Сула не течёт серебряными струями
к городу Переяславлю,
и Двина болотом льётся,
оным грозным Полочаном.
Все под кликами поганых.
Один Изяслав,
сын Васильков,
позвонил своими острыми мечами
о шлемы литовские,
приласкал славу деду своему Всеславу,
а сам под красными щитами,
на кровавой траве,
обласкан был литовскими мечами.
И на смертном одре, с женою прощаясь, сказал:
«Дружину твою, князь, птиц крылья прикроют,
а звери кровь оближут».
И не было тут брата, Брячислава,
и ни другого – Всеволода.
Один изронил жемчужную душу
из храброго тела через златое ожерелье.
Уныли голоса, поникло веселие,
трубы трубят городенские.
Ярослав и все внуки Всеслава!
Опустите стяги свои!
Вложите мечи свои на битву поднятые,
уже выскочите из дедовой славы!
Вы же своими крамолами
стали поганых наваживать
на землю Русскую,
на добро Всеславлево.
С раздоров тех сталось насилие
от земли Половецкой!»
На седьмом веке Трояни
бросил Всеслав жребий о девице желанной:
подперся хитростями – на коней,
и прыгнул к граду Киеву.
Коснулся концом древка копейного
золотого престола киевского
и помчался от них лютым зверем,
в полночи из Белграда, окутавшись синей мглой.
Утром ударил таранами,
взломал ворота Новгороду,
разбивши славу Ярослава.
И прыгнул от них до Немиги с Дудуток.
На Немиге снопы стелют головами,
молотят цепами булатными,
на току жизнь кладут,
веют душу от тела.
Немиги кровавые берега
не благом, как молвят, засеяны —
засеяны костьми русских сынов.
Всеслав-князь людей судил,
города князьям рядил,
а сам в ночи волком рыскал.
Из Киева дорыскивал до кур Тмуторокани,
великому Хорсу волком путь перебегал.
Ему в Полоцке позвонят, бывало, заутреню
рано у святой Софии в колокола,
а он в Киеве тот звон слышал.
Вещая душа была в его теле!
Но часто беды претерпевал он.
Ему вещий Боян правдивую припевочку
со смыслом сочинил:
«Ни хитрому, ни ловкому, ни птичке проворной
суда божьего не минуть».
О, стонать Русской земле,
вспоминая старое время и первых князей.
Того старого Владимира
нельзя было пригвоздить
к горам киевским.
А теперь разбогатели:
«И стали одни стяги Рюриковы,
а другие Давыдовы».
«Но порознь им хоботы пашут…» —
поют копьеносцы про них.
На Дунае Ярославны голос слышится,
как далекая кукушка рано кличет.
«Полечу, – поёт, – кукушкой по Дунаю,
омочу шелков рукав я в Каяле-реке,
утру князю кровавые его раны
на могучем его теле».
Ярославна рано утром
плачет в городе Путивле,
на стене высокой стоя, говорит:
«О, ветер, ветрило!
Ты зачем, господин, сильно веешь?
Ты зачем мчишь хиновские стрелы,
на своих невесомых крыльях,
на воинов моего мужа?
Мало ли, тебе говорю,