Пятьдесят один год любви. Воспоминания о Геннадии Юшкове

Я к тому времени уже знала о существовании этой категории людей. На нашем курсе химфака МГУ об одном студенте откровенно говорили, что он ходит на доклады к сотрудникам КГБ.

В филиале АН СССР в Сыктывкаре в отделе истории работал чрезвычайно образованный и умный Л.Л., но, к сожалению, сильно пьющий. Короткое время по приезде в Сыктывкар я жила в одной квартире с ним, и, будучи пьяненьким, он, помню, говаривал:

– Ты со мной не очень-то откровенничай, я ведь осведомителем работаю. А у вас в отделе геологии им трудится П. Ты с ним уж только о погоде говори, и больше улыбайся. Предупрежден – значит защищен.

Сейчас не всем понятно, что мы жили в такое сложное время, когда сущность событий была ясна, но говорить об этом не следовало.

* * *

Во время своих «вольных хлебов» Геннадий принимал активное участие в жизни Союза писателей Коми. В то время членами Союза писателей СССР были уже 15 человек: В. Юхнин, Ф. Щербаков, Я.М.Рочев, С. Попов, Г.А.Федоров, живший в Ухте Н. А. Володарский, критик А.А.Вежов, Г.А.Юшков, И. Изъюров, И. Вавилин, В. Журавлев-Печорский, В. Леканов, А. Лыюров, Н. Фролов, В. Ширяев. А литературный актив при коми отделении оставался по-прежнему немногочисленным. Главными событиями этих лет были: Второй съезд коми писателей и Второй съезд писателей РСФСР, на котором Геннадий присутствовал как делегат. Как первому, так и второму съездам он посвятил статьи в республиканской печати.

В Правлении Союза писателей, которое в то время занимало небольшое помещение в Республиканской Библиотеке, он бывал ежедневно.

* * *

Через три года в нашем доме на Железнодорожной начали делать капитальный ремонт: стены уже осели и стало можно оштукатуривать его изнутри. Кроме того, у нас убрали дровяные плиты и поставили газовые, на улице для каждой квартиры установили баллоны, которые служба Горгаза меняла по мере их использования. Снаружи дом обшили вагонкой, покрасили в рыжий цвет, и он стал выглядеть совсем неплохо. Если бы еще водопровод и канализация, – тогда и мечтать больше было бы не о чем. (Я недавно проходила мимо этого дома – стоит, как прежде, только выкрашен теперь в темный серо-синий цвет). На время ремонта нам дали «переселенческое» жильё на Сысольском шоссе. Взяли мы с собой только самое необходимое, остальное оставили в сарае. Жить там было, конечно, не особенно удобно: далеко от работы и от детского сада, магазинов рядом нет.

И в это непростое для нас время мне предложили поехать стажироваться на месяц в Москву. На «семейном совете» было решено, что ехать надо, что Гена справится, как храбро решил он сам. И, действительно, справился. Одежду чистую я им оставила на месяц. Еду готовить не требовалось: Марина ест в садике, Гена – в столовой на работе, а вечером – хлеб, молоко, кефир.

Когда я вернулась, они выглядели очень веселыми. Оказывается, как потом признался Гена, трудно было приходить домой к «пустому очагу», поэтому после работы и детсада они шли к кому-нибудь в гости, и чаще всего, чуть ли не каждый день, бывали в семье Голосовых. Они жили в самом центре Сыктывкара, там, где теперь стоит Горсовет, в таком же, как у нас, деревянном доме без «удобств», и у них была дочь Марина, почти ровесница нашей. Я вспоминаю эту замечательную семью как самых добрых и порядочных друзей.

* * *

Теперь хочется сказать ещё несколько слов о других друзьях Геннадия.

Когда он после окончания института вернулся в Сыктывкар, то встретил здесь своего односельчанина Анатолия Изъюрова, с которым они когда-то жили рядышком в деревне Красная, и дружили. Не только общие детские забавы связывали их, но и одинаковая тяга к литературе и сочинительству. Оба сначала баловались словами, потом пошли серьёзные стихи как у того, так и у другого. Они читали их друг дружке, обсуждали. Больше всего друзья любили сочинять частушки и юмористические четверостишия, с которыми выступали на деревенских молодёжных вечеринках, вызывая всеобщий дружный смех.

Г. Юшков, Я. Рочев, А. Изъюров,1957 год

Анатолий работал корреспондентом в Республиканском радиокомитете и постоянно ездил в командировки по республике. Судьба его чрезвычайно трагична: во время одной из таких командировок его убил бывший зэк. Остались жена и двое ребятишек – мальчик и девочка. Жена его, будучи очень умной и работящей, сумела вырастить прекрасных детей, дать им хорошее образование.

Анатолий Изъюров был единственным настоящим, задушевным другом Геннадия, которому он смог открыть свою душу. На фотографии, которую Гена подарил ему в 25 лет, написано:

«Толя это я. Ты меня, конечно, будешь помнить со смешной стороны, ведь я не только других, но и сам себя умел обманывать. Но иногда я могу казаться (именно казаться, а не быть) умным и серьёзным, как в данном случае. Так вот не суди, пожалуйста, по фотографии.

    Г. Юшков. 10.7.57г».

Геннадий, 25 лет, 1957 год

Какую, однако, интересную характеристику дает себе Гена в этих нескольких фразах! Что он веселый человек и любит смешить других – это правда. Мог обманываться в людях и не любил разочаровываться в них (сам себя обманывал?) – и это тоже правда. Но тут же – скоморошничает и говорит неправду: «Могу казаться, а не быть умным и серьёзным». Однако, когда я познакомилась с ним, он был очень уверен в себе, а главное – четко знал свой путь в жизни.

Уже тогда Гена был энциклопедически образован, прекрасно знал русскую литературу с древнейших времен до современности, столь же подробно – мировую и отлично разбирался в вопросах философии. Ему были очень близки взгляды испанского философа Хосе Ортега-и-Гассета, особенно в вопросах национального единства. Он отлично разбирался в географии – физической и экономической, а в политической был настоящий дока: знал не только все страны мира, но и все столицы даже самых маленьких и вновь образованных государств, и «сдавался» лишь, когда речь шла о только что измененной их символике.

Приведенная выше надпись на фотографии, её содержание и стиль полностью совпадают с манерой существования Гены: исключительная скрытность в сочетании с внешней обходительностью и кажущейся откровенностью. Все свои сомнения и переживания держал он не за семью, а даже за десятью замками, и только иногда приоткрывал мне свою душу, когда ему было невыносимо больно.

Так что с полной ответственностью могу сказать: никто в жизни не знал настоящего Геннадия Юшкова, и только талантливая Светлана Горчакова догадывалась, что скрытность его беспредельна, и поняла, что он никогда и нигде не проговорился о себе в своих произведениях.

Интересно, что эта черта характера передалась не его детям, а внукам. Когда Маша училась во втором классе, и учительница проводила анкетирование, на вопрос: «С кем бы вы поделились своей неприятностью?» – крохотная внучка ответила: «Ни с кем». Таковы и Аня с Никитой…

Были у нас ещё друзья В. Мы, практически, одновременно сыграли свадьбы, в один год у нас родились дочери, и жили супруги по соседству, в таком же деревянном доме. Сначала отношения у нас были очень хорошие: мы дружили семьями, ходили друг к другу в гости, но как-то незаметно все изменилось не в лучшую сторону. В. как бы мерялись с нами во всем – от серьезного до смешного, от успехов в творчестве и количества публикаций до красоты и ума детей, старались, чтобы все у ни было лучше. Старшие девочки – ровесницы – пошли в одну школу, в один класс. Дочь В-х была, может быть, чуть красивее и училась лучше, чем Марина. Марина училась неважно, ей всегда было скучно, не только в школе, но даже на занятиях в детском саду. Как-то раз (дочке шел тогда четвертый год) прихожу домой, меня встречают Марина, Гена и воспитательница детского сада. Воспитательница взволнованно объясняет: «Я сама привела Марину домой, чтобы рассказать, как она меня сегодня выручила. Ко мне на занятие пришла комиссия. Веду я его, как положено, что-то рассказываю, спрашиваю детей, а они все молчат. Вдруг Марина поднимает руку. Думаю, спросить её или нет, и что она скажет, ведь обычно на занятиях она меня совершенно не слушает, вертится. Но больше рук не видно, спрашиваю Марину, и она так толково отвечает! И дальше все занятие практически она одна и работала, да так, что мне поставили „отлично“. Я-то думала, что Марина меня, если и слушает, то вряд ли понимает, а оказывается, ей было просто неинтересно на занятиях. Спасибо вам за дочку».

Сейчас «невнимательная» Марина кандидат филологических наук.

Если серьёзно, то отношения с В-ми были очень странными. С одной стороны судьба постоянно держала нас с ними на одной короткой веревочке, а с другой, как я потом поняла, они никогда не были нашими настоящими друзьями. В. доброго слова не сказал о творчестве Гены, а его жена написала весьма «критичную» статью. Но, может быть, время было такое, и советские стереотипы, крепко сидящие в учительской голове, не позволяли ей смотреть на творчество Гены незашоренными глазами.

Он же всю жизнь писал правду, невзирая на обстоятельства, руководствуясь сердцем, любовью к людям и справедливостью. А партийные товарищи (и вместе с ними – В-в. и В-ва.) называли его «очернителем советской действительности» и даже такую светлую пьесу, как «Макар Васька», критиковали за никчемность поступков главного героя.

С одним из таких партийцев, нетерпимо относившихся к рассказам писателя Юшкова, я случайно встретилась во время перестройки. С тем же воодушевлением, с которым раньше ругал Гену, он стал мне говорить: «Как Геннадий вырос! Как замечательно и верно он пишет!» Я выслушала его и ответила: « Как писал, так и пишет. Это вы, наконец, до него доросли и поняли, о чем и как он говорит».

Раньше я не задумывалась, почему наступило охлаждение в наших отношениях с В.– ми, а недавно, после разговора с одной знакомой женщиной, наконец, поняла. Она рассказала, что когда её по службе должны были познакомить с В., то предупредили: «Не удивляйтесь, но первое слово, которое он произнесет, будет „Я“. Так оно и было».

И правда, когда мы подружились, наши успехи были равными, но со временем маятник жизни склонился в нашу сторону. Неужели все дело было в элементарной зависти? Нет. Просто мы с Геной не сразу поняли, что у нас с ними было разное миропонимание. Когда я помогла В-вой поступить в аспирантуру, она сказала: «Терпеть не могу, когда мне помогают. Я почти ненавижу этих людей». Мне это было совершенно непонятно: ну, не любишь, когда тебе помогают это одно, но, почему же надо ненавидеть помогающих?

Закончились наши взаимоотношения с семьёй В. очень некрасиво. Марина на последнем курсе университета попросила В. стать её научным руководителем. Они обсудили тему дипломной работы и будущей кандидатской диссертации, и Марина написала неплохой диплом. И вдруг она узнает, что В. передал её тему, (ею предложенную и уже наполовину написанную) своей аспирантке. Предела возмущению этим поступком В. у нас не было.

На следующее утро, ещё до работы, я позвонила В., чтобы выяснить, как же это произошло. К телефону подошла жена. Я сразу стала возмущаться произошедшим, а она мне тихо сказала: «У меня только что умерла мама». Если бы я знала об этом несчастье, то конечно, не стала бы звонить.

Хороших, но неблизких друзей, у нас было немало: Валя и Нина Лагуновы, Лиля и Ося Дубовы, Таня Чувашева и Галя Косолапова, супруги Чисталёвы и многие другие. Но самым замечательным нашим другом, всегда помогавшим в сложных ситуациях, была Аля Корычева, человек необычайной доброты и отзывчивости. Таких на нашем пути больше не встречалось. Жаль, что она уехала из Сыктывкара, а когда через несколько лет вернулась, то прервавшиеся отношения в полной мере восстановить уже не удалось. Мы долго шли разными дорогами, и наши сердца перестали биться в унисон.

* * *

Вернемся, однако, на Железнодорожную. Ремонт, наконец, закончился, и мы возвратились домой. Но тут нас ждала вовсе не радость, а дикие полчища тараканов. Во время ремонта рабочие устроили в нашей квартире бытовку, поскольку она была самая тёплая в доме. Дровяную плиту они убрали у нас в самую последнюю очередь – они отапливались нашей плитой, готовили на ней еду. В результате тараканы со всего дома сбежались к нам. К счастью, избавиться от них удалось довольно быстро и без особого труда. Было такое впечатление, что они просто вернулись к своим прежним хозяевам.

Мы мирно зажили со своими соседями в свежих стенах старого дома. Соседи были самые разные, непохожие друг на друга люди. Часто они приходили к нам со своими проблемами, и мы помогали, если могли. Наверху жила старая большевичка с дочерью и внуком, рядом с ними – большая семья, в которой муж выглядел аристократом, и фамилия у него была соответствующая, прибалтийская, жена же была простая женщина, а дети сильно матерились. Там же, наверху, жил доктор-кореец с белорусскими родственниками, вскоре уехавший в Москву учиться в аспирантуре и больше не вернувшийся к своей молодой жене и маленькому ребенку.

Но самой главной нашей соседкой была Наталья Ивановна Попова, в ту пору еще не старая пятидесятилетняя женщина, прожившая очень нелегкую жизнь. Её отец был в Сыктывкаре предводителем дворянства и носил на свое несчастье фамилию Ленин. Ему сказали: «Ленин у нас один», – и расстреляли. Жена осталась с тремя детьми на улице. Напротив теперешнего представительства «Единой России», на углу Бабушкина и Интернациональной, стоял дом известного ученого А.А Попова. Сейчас о нем напоминают лишь высокие деревья. Попов приютил бездомную семью, а со временем и женился на вдове Лёниной (как она стала теперь называться), дав ей и детям свою фамилию.

Когда Наташа окончила в Сыктывкаре семилетку, дальше учиться ей как буржуазному элементу не дали. Тогда она поехала в Ленинград, поступила в музыкальное училище, но и оттуда через год её отчислили по причине того же непролетарского происхождения. Наташа стала работать в магазине, зарабатывать трудовой стаж, который мог ей обеспечить возможность получения образования. Наконец, она смогла-таки поступить в музыкальное училище.

За два года до начала Великой Отечественной войны Наташа вышла замуж, родила ребенка. В Ленинграде в первый год войны с малышом на руках попала под обстрел, её без сознания отвезли в больницу, что стало с ребенком, она не знала. Через несколько дней, когда больницу освобождали под госпиталь, всех лежавших в ней эвакуировали. Ребенка Наташа нашла только через три года после войны, у него была ампутирована ножка.

Когда мы познакомились с ней, она работала представителем какого-то комбината, обеспечивая своевременную отгрузку леса этому предприятию нашими леспромхозами.

Жила она одна, без ребенка, которого родственники мужа, нашли раньше, чем её. Думали, что она погибла.

Мы с Геннадием тоже «военные» дети. Я в Архангельске не видела бомбёжек (наши зенитки не подпускали немецкие самолеты к городу), правда было очень голодно, и мама обменяла почти все наши вещи на еду, не только свою и папину одежду, но и наши с сестрой платьица. Геннадий жил в глубоком тылу, у них даже светомаскировки не было, зато было много недетской работы. Рассказы Натальи Ивановны нас очень трогали, мы ей всем сердцем сочувствовали.

Сестра Гены, после того, как мы получили неотапливаемую вначале квартиру, ушла жить в общежитие, но заглядывала к нам по воскресеньям, а в следующие «теплые» годы приходила в субботу вечером и уходила в понедельник утром, давая нам возможность сходить в кино или в театр.

Гена любил и сестру, и свою маму, но после поступления на работу бывал у матери не так часто, как ей бы хотелось. Он был целиком сосредоточен на своем творчестве. Даже если делал что-то другое – шел в магазин или в детский сад за ребенком – все равно, вольно или невольно, думал о том, что пишет. Это делало его жизнь в каком-то смысле ограниченной, и часто ему приходилось прилагать усилия, чтобы «спуститься на землю», а мы все четверо: мать, сестра, Марина, я, терпеливо ждали. Вот сестра ему пишет:

«Гена, здравствуй!

Я уже две недели живу в Сидбаре (старинное название Красной, Гена и его семья называли ее так). Не знаю, приедешь ты или нет. Галя сказала, что приедешь 6 июля. Я здесь очень сильно работала. Хочу скоро уехать в город. Картошки еще очень много, нужна ли вам картошка? Если бы приехал повидать мать, то мог бы с собой картофель увезти. До нового картофеля ещё далеко. Если можешь, приезжай в среду, 21 июля. Буду ждать, если не приедешь, то я на попутной машине уеду. Мама хочет еще добавить. До свидания. Галина».

Дальше идет коротенькая мамина приписка: «Здравствуй Денадеюшка! Приехала из города Галина, много хорошего в доме сделала, даже поклеила обои, все вымыла, очень много работала. Приезжай, картофеля еще полно. Навести, обрадуй, с большим нетерпением жду. До свидания.

    Мама».