Пятьдесят один год любви. Воспоминания о Геннадии Юшкове

Возле родительского дома. В центре: мать писателя – Анна Васильевна Кувшинова, слева от нее жена – Галина, справа от матери сестра Галина. Сыктывдинский район, деревня Красная, 1962 год

* * *

В июле 1964 года у нас родилась вторая дочь – вопреки рассуждениям Геннадия, что у писателей не должно быть детей. «Для писателя и один ребенок слишком много, – говаривал он, – если, к тому же жена работает». Но так уж получилось…

Юля родилась очень хорошенькая – густые черные волосы, очень темные глаза, почти черные, такие же маленькие, как у Гены, и в таких же больших глазницах. Она была не только симпатичная, но и с хорошим характером – совсем не плакала.

Несмотря на все разговоры о количестве приличествующих писателю детей, Гена был очень рад рождению дочери, и еще до того, как нас выписали домой, пошел в ЗАГС и зарегистрировал её, назвав Юлей.

Пожилая регистраторша, как он потом рассказывал, спросила:

– Точно Юля? А у жены вы спросили? Я тут уже очень много лет работаю, но таким старым именем еще никто ребенка не называл.

– Я буду первым.

А потом пошли Юли по всему Советскому Союзу. Но наша в Сыктывкаре точно была первой.

Обе наши девочки родились с густыми черными волосами, в то время, как Гена и я – с белыми. Многие его родственники – черноволосые, с густыми черными бровями и особенными лицами. Интересно, что когда Геннадий ездил с писательской делегацией на Кольский полуостров и был там в гостях у саамов, те единодушно постановили, что он – типичный саам. Поскольку название его родной деревни, Сидбар, не несет никакого смыслового значения на коми языке, мы решили проверить «саамскую версию». Взяли словарь. Выяснили, что «сийт» по-саамски – селение, погост, «ваара» – возвышенность, покрытая лесом. И действительно, Сидбар стоит на довольно высоком холме.

Однако вскоре после рождения черные волосы у девочек переставали расти. У Марины они выпали в месяц и на их месте появились очень редкие, белые волосики. У Юли же черные волосы не выпадали, а стали расти дальше, но белого цвета. Так что к году мы уже заплетали ей белые косички с черными хвостиками, которые нянька после года остригла, сказав: «Так положено». Ну, раз положено….

Как я уже писала, Гена был заботливым отцом. Когда рождались дочери, он бросал курить («Не травить же малышек!»), но года через три, к сожалению, снова брался за сигареты, считая свой долг перед ними выполненным. «Их ведь нет дома целый день, а вечером я курю в форточку», – оправдывался он.

* * *

В октябре того же 1964-го мы получили новую трехкомнатную квартиру в панельном доме, на третьем этаже, возле Мичуринского парка – на этот раз со всеми удобствами. Прямо за нашим домом были огороды, а за огородами – лес. Зимой мы становились на лыжи около крыльца и шли в лес. Я, правда, не очень увлекалась лыжными прогулками, а Гена с Альбертом Ванеевым ходили часто. От дома быстрее ветра летел Альберт, а Гена неспешно шел вслед за ним, несколько отставая. А когда они возвращались, то Гена в том же неспешном темпе шел впереди, а Альберт, значительно отставая, медленно тащился за ним. Ванеев не был выносливым человеком, я объясняю это его парадоксальным физическим развитием. Когда он, семнадцатилетний, поступил в Сыктывкарский пединститут, то рост его был всего 150 см, за год он вырос на 30 см и стал очень высоким. Он рассказывал, что когда после первого курса приехал домой на каникулы, домашние долго никак не могли привыкнуть к его новому виду, отец даже стеснялся ходить с ним рядом: «Уж очень ты большой». Еще бы – уехал маленький толстенький мальчик, а приехал стройный, высокий, красивый молодой человек.

В конце октября, когда включили отопление, мы переехали в новый дом. Батареи сначала были чуть теплыми, пришлось купить обогреватели, ведь трехмесячную дочку надо было ежедневно купать. Правда, ванная комната нагревалась хорошо и быстро.

Следующим летом весь дом гремел: соседи дружно взялись наращивать батареи в квартирах. Мы тоже добавили секций.

В этой квартире у Гены появился рабочий кабинет, вернее своя комната, в которой он не только работал, но и курил безбожно, и спал. Обстановка здесь поначалу была очень «спартанская»: деревянная кровать, книжная полка и небольшой письменный стол, который, как я уже писала, нам удалось купить без очереди, потому что он был бракованный. Когда я повесила на окно занавески, Гена сказал, что это уже лишнее. Позднее, довольно быстро, жизнь в стране стала улучшаться, появились мебельные магазины, а в них – кое-какая мебель, правда за всем приходилось стоять, записываться в очередь. Но нам опять повезло: большой красивый письменный стол тетки из очереди не стали брать, поскольку для приготовления уроков он был слишком большой, а для нас – в самый раз, и мы его «схватили». Позже купили книжный шкаф местной фабрики. С такой обстановкой Гена прожил 12 лет.

Не хватало только телефона: в новом микрорайоне еще не был проложен кабель. Лишь в 1970 году начали ставить спаренные телефоны, но это было еще то удобство! Если соседи разговаривали, то ни мы, ни нам позвонить не могли.

К слову, когда у нас появилась дача в Лемью, нашим соседом оказался начальник телефонной станции. Его жена сразу спросила у меня:

– У вас есть телефон?

– Да, есть.

– А то мы не водимся с теми, у кого нет телефона. Начнут просить провести, отношения осложнятся.

Когда я рассказала Гене об этом разговоре, он был несколько озадачен: «Вот уж никогда бы не подумал, что наличие или отсутствие телефона может определять отношения людей: есть телефон – дружим! Нет – катись подальше!».

Юля долго не разговаривала, молчала, в то время как Марина в год и два месяца говорила, как взрослая, и Гене было очень интересно с ней беседовать. Юля же заговорила почти в два года, оставаясь до того времени большой загадкой для нас. Но, зато, заговорив, рассказала обо всем, что ей пришлось увидеть с годовалого возраста. Мы с Геной часто слушали её, как завороженные.

Юля Юшкова, 2 года, 1966 год

* * *

Рождение второй дочери нарушило уже устоявшийся к тому времени уклад нашей жизни. Прежде всего изменилась ситуация с бюджетом. Я не работала, денег не стало хватать. Литература не могла нас всех прокормить. Гена, конечно, сильно приуныл, поскольку ему не хотелось идти на постоянную работу, служить, как он говорил. У него была масса творческих планов, от которых не хотелось отказываться.

Я его очень понимала, за три года творческого отпуска Гена успел сделать очень много, и если коротко охарактеризовать период его «вольных хлебов», то нужно сказать, что он был у него чрезвычайно плодотворным. Начиная с 1961 года, он пишет и печатает много хороших рассказов: «Какие люди», «Завтра будет хорошо», «Ложная слава», «Тетка Фекла», «Учет», «Парень и девушка». «Висар». Все они были напечатаны в журнале «Войвыв Кодзув», часть из них была переведена на русский язык и напечатана в газетах «красное Знамя» и «Жизнь национальностей».

В 1963 году Гена впервые берется за крупную прозаическую форму и пишет повесть «Женщина из села Вилядь». («Войвыв Кодзув», 1964, №3).

В этот же период были напечатаны в журнале «Войвыв Кодзув» пьесы: «Так и надо, Юля», «Гозъя», «Кык вок», «Начальство».

27 его стихотворений были переведены на русский язык и напечатаны в журналах «Дружба народов», «Наш современник» и в «Литературной России».

Для детей Гена написал сказку «Лесной дед и Миша», два небольших рассказа и несколько стихотворений.

Большое внимание Геннадий уделял пропаганде Коми литературы. В 1960 году в газете «Югыд туй» он напечатал статью «Растут молодые писатели». В газете «Красное Знамя» он регулярно печатал статьи о её состоянии и успехах: «Правда жизни – правда литературы», «Заметки о Коми литературе», (1961 год), «Жанры определяют жизнь» (Навстречу 2 съезду Коми писателей), «Они нас еще порадуют: новые имена в Коми литературе». В 1965 году журнале «Войвыв Кодзув» была опубликована статья Гены «Мы – писатели России, заметки делегата со 2 -го съезда писателей России».

* * *

В начале 1965-го года Гена, скрепя сердце, все-таки решил устроиться на работу. Сначала поступил в журнал «Войвыв Кодзув» ответственным секретарем, через полгода перешел в объединенную редакцию газет «Красное Знамя» и «Югыд туй». Однако, работа там пришлась ему не по душе, и он вернулся к Якову Митрофановичу Рочеву в «Войвыв Кодзув» на ту же должность, с которой ушел, и проработал там до весны 1968 года.

Объяснить такие метания с одного места на другое, казалось бы, трудно, поскольку он был профессионалом, как в журналистике, так и в редакторском деле. Тут сыграли свою роль, как личностные качества руководителей, так и атмосфера в коллективе. К Якову Митрофановичу Гена всю жизнь испытывал самые теплые чувства. Нельзя было не любить этого мягкого, доброго, внимательного и справедливого человека. Он был немногословным, несколько замкнутым, и его характер был очень понятен Геннадию, практически, по всем вопросам они находили общий язык и взаимопонимание. С годами росла их духовная близость, и если в 1961 году Я. Рочев дарит Геннадию свой роман с посвящением: «Геннадию Анатольевичу Юшкову от старшего товарища по перу с пожеланием творческих успехов», то в 1969 году переизданный роман подписывается уже так: «Близким к сердцу моему друзьям Галине Евгеньевне и Геннадию Анатольевичу Юшковым с лучшими пожеланиями в жизни и труде. Ваш Я. Рочев». Моя доля в этом посвящении невелика, поскольку я общалась с Яковом Митрофановичем не так много – оно целиком посвящено Гене.

Геннадий очень высоко ценил роман Якова Митрофановича «Два друга», второй роман в коми советской литературе. (Первый – «Алая лента» – принадлежит перу В.В.Юхнина).

Работали Яков Митрофанович и Гена дружно и слаженно, постоянно советуясь друг с другом. Вот, например, не успели мы приехать в июне 1966 года в Коктебель, как Гена пишет Якову Митрофановичу письмо, просит написать о состоянии дел в журнале. Яков Митрофанович ему отвечает:

«Сегодня пришло от тебя письмо. Счастливцы, – вы там отдыхаете, загораете, а мы здесь мерзнем. Вот уже три дня здесь холодный северный ветер, сегодня утром было +6, а теперь – +7. По вечерам из-за холода не работается. Рыболовы тоже не могут похвастаться, – какая рыба в такое время? Ширяев вчера ездил в Лемью, да выловил одного небольшого налима. Видимо, в твое отсутствие не много рыбы выловится.

Ширяев около недели работает в союзе литконсультантом. Федоровы в 20-х числах собираются на Печору, и тогда Ширяев останется в Союзе главным воротилой.

Для нового номера, можно сказать, материал готов. В последние дни отредактировал у Ванеева 12 страниц о съезде. Не очень-то пришлось по-сердцу: недостаточно осветил программные вопросы, в основном – так себе, но сойдет и это. Вчера и позавчера просматривал статью Конюхова, накропал слишком много – около 20 листов. Посокращал, получилось 17 листов. Кроме этого отредактировал статью Куркова. Надо еще отредактировать стихи Б. Палкина, их немного. Дней десять назад приходил. Принес семь-восемь небольших стихотворений. Несколько, вроде-бы и можно подготовить к печати, чтобы его дух поднять. Теперь похож на нормального человека.

Послезавтра на редколлегии рассмотрим что дать, что отложить, материала набирается много.

Начались гастроли Воркутинского театра, но еще не смотрел, ленюсь.

На этом закончу. Желаю очень хорошо отдыхать. Большой привет жене и детям.

К твоему приезду, может быть, и потеплеет.

У меня дома ремонт, и конца ему еще не видно. Остались побелка-покраска и установка ванны, а самой ванны еще и нет.

Ото всех привет, Як. Рочев.

Маринке от Нади большой привет. Старается, голову почесать некогда. Сочинение написала на 5, немецкий – 5, а другие (математические дисциплины) сдает средне.

    Як. Рочев. 15 июня 1966 г.»

Через 6 дней Яков Митрофанович снова пишет Геннадию письмо, более короткое и деловое.