Вокализ

Она шла по берегу Оки и вспоминала, вспоминала, потом поднялась по крутой лестнице и села на скамейку отдышаться.

– Можно присесть рядом с вами? – услышала она мужской голос.

Оглянулась, рядом стоял высокий, приятной внешности немолодой мужчина с палочкой.

– Конечно, садитесь. Веселее будет.

– Спасибо. Виктор Тимофеевич.

– Татьяна Николаевна.

Так они познакомились. Погода стояла великолепная, они гуляли по аллеям парка, заходили недалеко в лес, но чаще сидели на скамейке, той самой, где познакомились, Виктор Тимофеевич не мог долго ходить.

Перед ними открывался дивный вид на Оку, поля и дальний лес на том берегу, и на купол храма, виднеющийся среди пожелтевших деревьев. Они разговаривали, рассказывали о себе, детях, вспоминали прежнюю работу, прежнюю жизнь, сравнивали, грустили, шутили, смеялись над чем-то, молчали, и было им вместе хорошо.

Перед долгой зимой деревья оделись, как на прощальный бал в самые нарядные одежды, не стесняясь сочных ярких красок – багряных, золотых, лиловых. Порывы ветра срывали листья, они кружились, зависая в прозрачном воздухе, и падали на землю.

– Листопад, – говорили они и останавливались, глядя на мотылька, застрявшего в серебряной паутине между двух берёз. Опавшие листья терпко пахли осенью и грибами.

Она жила на севере Москвы, а он на юге. И если жизнь Татьяны Николаевны была активной, полной энергии, то Виктор Тимофеевич был постарше, имел проблемы со здоровьем и почти не выходил из дома осенью и зимой – то дождь и грязь, то сыро или скользко, а то сугробы намело, и ходить с палочкой трудно. Дома Виктора Тимофеевича ждала больная жена и дочка с семьёй. На прощание они обменялись телефонами.

***

Мы сидели за столом на маленькой уютной кухне подруги.

– Ты знаешь, я так привыкла к нашим разговорам, представь, четыре года, каждый, каждый день, в праздники и будни, утром я звонила ему. Мы обсуждали прошедший день, новости, говорили обо всём, что нас волнует, советовались. А какой он был умница! Он же историк по образованию, знал два языка, за политикой следил, всё объяснял мне, и вот… – Таня вытерла набежавшие слёзы.

Я встала, подошла и обняла подругу.

– Может быть, тебе капли сердечные выпить, лекарство…

– Нет, спасибо, – Таня, подперев рукой щёку и отстранённо глядя куда-то, продолжила. – Иду я со своей знакомой по нашему парку, а тут он, крепкий, моложавый, симпатичный, заговорил с нами, идёт рядом и не отстаёт, так и гуляли втроём. Представился: Евгений. Оказалось, мы соседи, через два дома живём. И такой он остроумный, весёлый, и всё он знает, и рассуждает интересно, заслушаешься. А когда к моему дому подошли, он попросил номер телефона и обратился не к знакомой, а ко мне, и я, как под гипнозом, как околдованная, дала ему свой телефон. Он позвонил на следующий день.

Таня замолчала.

Я встала, подошла к окну. Во дворе мальчишки гоняли мяч, а на детской площадке молодой мужчина раскачивал на качелях малыша, тот смеялся и болтал ногами.

– Он позвонил, – напомнила я.

– Да, на следующий день. Но не только… он и пришёл тогда же. Даже не знаю, как всё случилось… Понимаешь, у меня столько лет никого не было, и меня это не волновало, а тут налетел такой ураган, такой… Веришь, в молодости не испытывала таких чувств, сама себе удивилась, и целую неделю он жил у меня. Это было какое-то сумасшествие…

– А Виктор Тимофеевич причём?

Таня встала, налила себе чай, долго звенела ложкой, размешивая сахар, который, кажется, не положила.

– В тот день я позвонила ему не утром, как обычно, а в девять вечера, он спросил, почему звоню так поздно, что случилось, и я сказала в двух словах о Евгении.

– Зачем?

– Я же привыкла всё ему рассказывать о каждом своём прожитом дне, о всех своих заботах и печалях, обо всём буквально. А Витя стал расспрашивать, расспрашивать… и я, какая же я глупая… и я во всех подробностях…

– Не надо было тебе вообще говорить об этой истории Виктору Тимофеевичу. Не надо.

– Я думала, что он относится ко мне только как к другу, ведь никогда никаких интимных встреч у нас не было. После этого разговора всю ночь не спала, на душе кошки скребли, и так неспокойно было, еле дождалась, когда посветлело. Было шесть утра. Позвонила, трубку взял не Виктор Тимофеевич, не Витя… подожди, – Таня вытерла платком глаза, – трубку взяла его дочь и сказала… и сказала, что папа в два часа ночи умер… это из-за меня… я виновата.

Мы молчали. В открытое окно доносился тонкий сладкий аромат цветущих лип, на детской площадке гуляла женщина с коляской, и мальчишки на школьном поле всё так же играли в футбол.

Муслим Магомаев

Он появился в моей жизни как ярчайшая звезда, когда я была ещё совсем маленькой девочкой и увидела его впервые по чёрно-белому телевизору с линзой, он пел «Бухенвальдский набат», пел страстно, сильно, красивый, высокий, стройный, с горящими глазами, я запомнила. Шли годы, менялись телевизоры, исчезла та странная линза, появился в нашей семье большой чёрно-белый телевизор, затем первый цветной, но и потом, потом, услышав его божественный голос, я звала:

– Мама, Муслим!

И моя дорогая мамочка бросала все домашние дела, бежала, и, как зачарованные, мы слушали:

– O bella ciao, bella ciao, bella ciao, ciao, ciao…

Повзрослев, на школьном вечере я кружилась в вальсе с одноклассником… пел Магомаев:

Завтра снова дорога, путь нелёгкий с утра,

Хорошо хоть немного посидеть у костра,

Но, волной набегая, тронул вальс берега,

А вокруг голубая, голубая тайга.

Первая влюблённость, пионерский лагерь, сосны на берегу реки, далёкие звёзды, танцплощадка… пел Магомаев:

По переулкам бродит лето, солнце льётся прямо с крыш,

В потоке солнечного света у киоска ты стоишь.

Блестят обложками журналы, на них с восторгом смотришь ты,

Ты в журналах увидала Королеву красоты.

На моей свадьбе, конечно, пел Магомаев: "А эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала, И крылья эту свадьбу вдаль несли…"

Потом муж, семья, дети… и «Ноктюрн» Муслим Магомаева:

Я к тебе приду на помощь – только позови,

Просто позови, тихо позови.

Пусть с тобой всё время будет свет моей любви,

Зов моей любви, боль моей любви!