Вокализ

Guarda che Luna поют обычно печально. Но всё-таки не всегда…

Начинает Лучано Паваротти, он в строгом чёрном смокинге и ослепительно белой рубашке, поёт классически строго, его голос слегка дрожит:

«Guarda che luna, guarda che mare… Perche son solo a ricordare, E vorrei poterti dire…»[22 - Посмотри, какая луна, посмотри, какое море… сейчас я живу одними воспоминаниями. Всё, что я хочу сказать тебе… – Итал.]

Вдруг оркестр замолкает, и почти без паузы, под изумительную джазовую поддержку хрипловатым голосом вступает она, Ирэн Гранди – худенькая голубоглазая блондинка в чёрной футболке без рукавов и немыслимых брюках, одна штанина которых чёрного, а другая белого цвета. Она поёт и страстно жестикулирует руками, как все итальянцы, наверное.

И бесподобное соло на трёх саксофонах!

Ирэн Гранди поёт весело, захватывающе весело, и слова вроде те же:

«Da questa notte senza te dovro restare, Folle d'amore, Vorrei morire, Mentre la luna di lassu mi sta a guardare…»[23 - С этой ночи я должна научиться жить без тебя, безумие любви, я хотела бы умереть, а луна всё смотрит на меня… – Итал.]

Но почему-то не грустно, кажется, и Маэстро Паваротти едва сдерживает улыбку. Они поют вместе, перебивая, споря и как бы доказывая что-то друг другу:

– А ты… Guarda che luna…

– Но ты сам… Guarda che mareа…

– Вспомни, как ты…

– И ты…

– Не надо грустить, всё в прошлом, – говорит она, её голос срывается, она взволнована.

– Я слышу тебя, – отвечает он.

– Guarda che luna…

– Guarda che mareа…

…всё проходит… всё остаётся…

Как остаётся в памяти великолепный дуэт Лучано Паваротти и Ирэн Гранди!

Браво, Ирэн! Браво, Маэстро!

Уже почти простилась

… с осенью.

Я люблю это время между ещё не наступившей зимой и почти прошедшей осенью, это мгновение между «уже» и «ещё».

Вхожу в парк напротив дома как в храм, обнажённые стволы деревьев напоминают колонны.

Уже отшуршал листопад, потемневшие листья лежат вдоль дорог и грустят, вспоминая тёплое лето.

Стало светлее, прозрачнее, и видно далеко, далеко.

Замолчали птицы, и когда нет ветра, слышно, как падает последний одинокий лист, зависая в воздухе.

По утрам уже морозно, уже затянуты тонкой слюдой лужицы, малыши, смеясь, топают по ним, лёд звонко хрустит под их ногами.

Прошёл Покров, и посолена на зиму капуста.

На моём подоконнике стоит букет жёлтых и белых хризантем, их горьковатый неповторимый аромат – запах осени.

Над дачным посёлком тянется седой дымок от растопленных печей.

Бесконечные осенние поля…

Мир застыл в ожидании.

Строгость и торжественность.

И тишина – как увертюра перед Концертом Вивальди.

И первый снег – как первый аккорд зимы.

Телефонный разговор

В этой реальной истории изменены только имена

Звонок раздался в пять утра. Я боюсь подобных неожиданных звонков, ранних, утренних или ночных, в них таится тревога и предчувствие беды. Звонила моя подруга Таня:

– Я убийца, – произнесла она взволнованно и сорвавшимся голосом повторила. – Я убийца…

– Что ты говоришь, – перебила я её, ошеломлённая такими словами.

– Это всё я, всё я, – голос подруги дрожал, послышалось всхлипывание.

– Что случилось, скажи мне хоть в двух словах!

И подруга сбивчиво, прерываясь и плача, коротко рассказала. Я пыталась успокоить её, что-то тускло и невнятно говорила, но было ясно – мне надо приехать к ней.

Мы дружили недавно, где-то лет пять, наверное, но бывают такие встречи, когда ты сразу, с первой ноты понимаешь – это твой человек. И хотя Таня была старше меня, я совсем не чувствовала разницы в возрасте. Мы говорили и слушали друг друга, и нам не надоедало – было интересно, и так понятно и близко… ещё мы доверяли друг другу, и каждый мог сказать то сокровенное, что никто другой не услышал бы никогда. Нам повезло встретиться.

– Знаешь, – однажды сказала мне Таня, – вот ты рассказываешь сейчас, а мне кажется, что это я говорю, понимаешь?

– Понимаю, – улыбнулась я.

Невысокая, хрупкая, с умными серыми глазами, живая, остроумная, Таня со школы увлекалась поэзией, сама писала стихи и, по её же словам, «могла заговорить любого», и в этом убедилась не только я. Мужчины были без ума от неё, влюблялись, ухаживали, влюблялись и любили. У неё был взрослый сын, внучка, они жили отдельно, с мужем она давно разошлась и больше замуж не выходила.

В тот год, в середине сентября, Тане, Татьяне Николаевне предложили льготную санаторную путевку с работы, хотя она уже вышла на пенсию. «Не забывают», – радостно подумала она о коллегах и, не задумываясь, собрала чемодан и поехала.

Санаторий находился недалеко под Серпуховым, на высоком берегу Оки. Приехав и устроившись, Татьяна Николаевна пошла на прогулку и спустилась к реке.

«Течение Оки здесь быстрое, – она вспомнила, как когда-то, очень давно, сын только в школу пошёл, отдыхала в этих местах с мужем, – на лодке катались, на том берегу столько земляники было…»