Из двух тысячелетий. Проза и стихи, принесенные ветром Заволжья

– Здравствуй, Эсмеральда, как живешь, с кем флиртуешь, хотя, знаю, муженек у тебя, ох какой ревнивый? Помнишь, на своей свадьбе ты к дубу прижалась, так он ночью срубил его.

– Любил меня, – ответила молодая женщина, и глаза ее странно засветились.

– Конечно, ни одного дерева на дворе не осталось. А почему говоришь, любил, остепенился или обзавелся рогами, все время на поводке тебя держал, как ты его не натягивала.

– Трудно этому поверить, Рита, но я все более убеждаюсь, что мой муж был, если не волшебником, то колдуном.

– Был?

– Умер он, но звонит мне каждый день.

– Что? – у Риты перекосилось лицо.

– Да, звонит.

– Вероятно, разыгрывают, сейчас каждый второй пародист.

– Нет, не разыгрывают, кто может знать, как называл он меня ночью.

– А как он тебя называл? – поинтересовалась Рита.

– Анакондушкой.

– Так ты его обвивала?!

– У каждого, Рита, свои сравнения. Сейчас это слово стало для нас паролем: «Это ты, Анакондушка?»

– С того света не поговоришь, мертвые не мают.

– Мают, Рита, еще как мают. Все время спрашивает: где была, чего делала?

– Вот это любовь: настоящие Петр и Феврония. Использовать бы этот сюжет, да не режиссер я. А нервы у тебя крепкие, Эсмеральда: с мертвым разговариваешь. Я бы от страха оконфузилась.

– Ты и сейчас…

– Ладно, ладно… бывало и хуже. И все же я недопонимаю: воздух может просачиваться в могилу, а где подзарядить мобильник? Электрической розетки в гробу нет. Сомнительно все это.

– Я сейчас сама наберу Константина, – Эсмеральда достала из сумочки мобильник. Волосы у Риты поднялись дыбом: мобильник затрещал точно так, как сорока у нее под окном.

– Костя, это я, Анакондушка. Привет тебе от Риты, сомневается она, что ты, ну, живой. Мертвые, мол, не мают. Скажи ей пару слов.– Эсмеральда передает мобильник подруге. Из него снова раздается сорочий треск.

– Костя, Костя! Я ничего не понимаю, не шифруй слова, – бледнеет и падает в обморок Рита.

– Вот ты где, – подбежали к Эсмеральде два санитара в белых халатах, – все окрестности у психиатрической больницы прочесали, а ты тут, в парке.

– Вот с мужем разговаривали, умер он.

– Пойдем, милая, пойдем, надо еще подлечиться, чтобы понять, что твой муж еще живой, хотя на вид этого не скажешь.

Сказ о том, как судак

по Узеням ходил

Он только вывелся, ничего не знал и, забившись под корягу, глядел на незнакомый мир со страхом. Рядом шумела вода, переливаясь через бетонную плотину. Выполз из норы старый рак с клешнями-гильотинами, пошевелил усами, выпучил глаза.

– Не дрейфь, малец, – разглядел он торчащие из тины рыбьи глаза.– Все такими были: не живородящиеся, чай, из икры. Смотри, твои родственники плывут, – показал он клешней на проплывающую стайку судаков.

И начал рассуждать. Еще недавно носились они по гребням речных волн словно на подводных крыльях от края Заволжья до хвалынских белых берегов, и так несколько раз: водохранилище-то за Балаковом как море и волны под стать – крутобокие. Хотелось им взлететь к синему небу, как птицы, обогреть под солнцем холодную грудь и заглянуть за горизонт, может быть, счастье там. Не смейся, и у рыб бывают мечты. Чтобы оставалась чистой Волга, чтобы не загрязняли ее нефтью, чтобы не было браконьеров. Ушли бы в Каспий, или по Каме в северные реки. Но встали на пути плотины – не всякая птица перелетит. Рискнули пойти на Юго – Восток в Заволжье, куда протянулся канал. До Иргиза самотеком, тут проще, а вот дальше – стометровый водораздел. Рыбе не взобраться на него. Перерубят насосы станций, поднимающие воду по четырем ступеням каскада. А если в ней икринка или мальки, никто и не заметит. А там – в Узени и Еруслан, где чистая вода и много пищи.

– Так что плыви по течению. Сейчас ты маленький – и это твоя защита. А когда подрастешь, сам постоишь за себя, – рак махнул клешней в сторону переливной плотины и попятился в нору.

«Какой мудрый, – удивился судачок и выплыл из-под коряги.

Канал казался ему большой рекой. А когда выбросило из водонапорных труб, думал, плавники оторвутся. Хорошо чешуя еще не выросла. И такое испытывал после каждой насосной. Дальше течение было спокойным, плавным. И вот цепочка прудов – исток Малого Узеня. Почему его назвали Малый, он такой же, как и Большой. Даже текут эти речки рядом, одинаково изгибаются. Позже, плавая за невестой, он побывал и там.

Когда он, разогнавшись, попадал на большую волну, летел как с трамплина. Высоко и далеко, на зависть карасям и разной плотве. Скалились щуки, но зубастых он не боялся. У многих пасти в шрамах от его колючих плавников. А чешуя у него – броня, на жабрах – шипы. Клыки – не вырвешься. Сколько располосованных им вдоль и поперек рыб шарахались от него. Боялся он только человека.

Плыли они недавно с другом подлещиком вдоль плотины, облицованной в бетонные плиты.

– Смотри, сколько собралось рыбаков, и все по нашу душу, – сказал подлещик.

– На крючок нас не возьмешь, не глупые караси, сетки обойдем. Страшнее ловушки: пауки, морды, как их рыбаки называют, хотя и они цветики, ягодки будут впереди. Видишь, у камышей кодла собралась, будут нас глушить тротилом, – показал плавником на противоположный берег судак.– Ба, знакомые все лица. Глава района и его прилипалы. И рыбнадзор с ними.

Его они часто видели с мешками сетей – перехваты ставил. Кривого сазана однажды поймал. Не заметил инвалид сети. Дальше все было как в анекдоте. Обнаглел рыбнадзор – сам продавал рыбу. По 120 рублей за килограмм. Взвешивал ее на безмене. Кривой тогда подумал: все – хана. Не прижмется он больше к жабрам молодой сазанихи. А бабка, которой рыбнадзор продал Кривого, жила на берегу речки. Огород в нее упирался, там и решила почистить сазана. Начала с головы. От боли очухался он, рванулся из последних сил и – в Узень. Ушел в глубину, залег на дно. Теперь он не только кривой, но еще и лысый. Без чешуи на голове. Молодая сазаниха бросила его, уплыв куда-то в Большой Узень с окунем.

Вот этот самый рыбнадзор готовил шашку к взрыву.

– Давай, быстрее, ухи хочется, и не хихикай, – подплыв ближе, услышали судак с подлещиком суровый голос главы.

– Все готово, разбегайтесь, – зашел по колено в воду рыбнадзор.

Времени в обрез. Они нырнули вглубь водоема, воткнувшись головами в тину. Замерли. И раздался взрыв.… На воздухе перепонки лопаются, а тут водная стихия. Хорошо, что успели зарыться в тину, поэтому не всплыли вверх брюхом.

Вверх брюхом плавал вместе с большими и малыми рыбами взрывник. Поспешил он и зацепился ногой за корягу.

– Наконец-то рыбнадзор жабры склеил, – потер плавниками брюхо подлещик, – засуетились.

– Не полностью, видишь, тянется рукой к сазану, и в воде не тонет, и в огне не горит защитник наш и первый браконьер в округе.

И вспомнил судак времена ранней юности, когда гулял с подругой в свадебном путешествии по Малому Узеню и магистральным каналам. Тогда он впервые увидел главу района у полыхающего костра, в который подбрасывали солому. Целый стог ее стоял у реки на краю поля.

– Сначала чистую воду проведем в родные Баклуши, – говорил он сидящим у костра, – и первые колонки установим у своих домов.

– Не дадут под зад за нецелевое использование бюджетных средств, – засомневался толстощекий заместитель главы.

– В денежном выражении мы выполним программу водоснабжения деревень, а с кого начнем – наше муниципальное дело. Если что, перетру с дядей из правительства.

Узнал судак от премудрого пескаря, что чистая вода была подана по трубопроводу в Баклуши уже через три месяца, и на это ушли все денежки. Далековато было до водоочистных сооружений.