По дороге жизни. Сборник рассказов

В своё время был такой фильм в советском кинематографе и с таким же названием. Он вышел в прокат в мае 1941 года – за месяц до начала войны. Но речь пойдёт не о герое фильма, а о реальном человеке. Родился он в Зауралье в семье охотников в 1919 году. С десяти лет ходил на охоту с отцом и с двумя старшими братьями со своим ружьём, только с укороченным прикладом. Семья жила в достатке. Жили – не тужили… Далее привожу рассказ моего знакомого.

«О спорте я тогда ничего не только не знал, но даже не слышал. Мы жили на отшибе. До деревни, где было домов десять, – вёрст шесть. В начальную школу, которая была в деревне, отправился в возрасте десяти лет и ходил туда пешком каждый день в любую погоду, а зимой добирался на лыжах. Где-то в 1932-33 годах там сделали семилетку. В 1938 году окончил её. Мне было восемнадцать лет. В армию в те годы шли служить в девятнадцать. Школу окончил прилично – всего пара четвёрок. Все предметы давались легко. Запомнил учительницу русского языка. Она привила мне интерес к чтению. Давала читать интересные книги. Я ей и по сей день очень благодарен.

Пришло время отдать долг Родине. Помню, призыв был где-то в конце августа. Нас было всего пять человек. Разместились на двух телегах. Проехали ещё несколько деревень. Собралось около двадцати человек призывников. Так, на конной тяге, и доехали до Хабаровска. На распределительном пункте меня сначала направили в ВМФ. Честно, мне было всё равно где служить. На следующий день перезаписали в пехоту. Ну, в пехоту так в пехоту. Служил в части в тридцати километрах от Хабаровска. Парнем я был приметным: рост – метр девяносто, вес – под девяносто килограммов. О службе что рассказывать? Служба она и есть служба. Прошло три месяца, подходит ко мне начальник физподготовки и говорит: «Иван, завтра соревнования по боксу. Первенство округа, а у нас тяжа нет. Парень ты здоровый и крепкий – раунд продержишься, а мы тебя поощрим». Хлопнул меня по-дружески по плечу, развернулся и ушёл. Я остался стоять, замерев. «Какие соревнования? Какой бокс?» Я не знал о боксе ничего, даже перчаток боксёрских не видел, но надо, значит, надо.

Вечером того дня я должен был идти в наряд – сняли. Взводный отправил меня отдыхать. Лёг, но уснуть не удавалось. Думал о том, что буду завтра на ринге делать. Защищаться как – не знаю. Решил: буду бить, как в драке. С деревенскими встречаться приходилось. Мы, три брата, всегда выходили победителями, хотя противников бывало вдвое больше. С такими мыслями и уснул.

Утром следующего дня – подъём, зарядка, завтрак. Сели в грузовик, поехали в Хабаровск. Соревнования проходили в клубе. На сцене стоял ринг. Я выходил последним – тяж. Мне удалось посмотреть бои, которые шли перед моим выступлением, но то, что я увидел на ринге, повторить вряд ли бы смог. Настал мой черед. Выводил меня и секундировал сам начальник физподготовки. Он был хорошим боксёром и не так давно сошёл с ринга. Последним напутствием его было: «Ваня, вперёд, держись, сколько можешь».

Вышел на ринг, поприветствовали с соперником друг друга. Судья что-то говорил, но я не слышал, запомнил одно: ниже пояса не бить, но это мне объяснили ещё до выхода на ринг. Я начал активно. Думал: «Помахаюсь, сдуру, может, и попаду разок-другой». Но соперник на мои удары не реагировал, не отвечал, просто грамотно уходил, легко двигаясь по рингу. В общем, первый раунд подошёл к концу. Он мне пару раз левой попал в голову, но не очень чувствительно. Я же попал вразмашку ему в плечо и в перчатки. В перерыве секундант сказал: «Ваня, молодца, будь внимательней, во втором раунде будет бить. В первом он тебя пожалел».

Гонг. Я вышел собранным, закрылся, как мне казалось, полностью. Соперник стал работать прямыми, не выдумывая. Бил в перчатки, иногда левой по корпусу по печени, но удар я держал. В конце раунда я подустал. Он раскрыл меня, пробил левой по печени и, вдогонку, правым боковым в голову. У меня свет выключился, я упал, слышу счёт судьи: «Четыре!» – а я стою на карачках. Не лежу. Не знаю, почему пронеслось в голове: «Сейчас точно ногами отметелит!». Слышу: «Восемь!» Я встал. «Девять!» Принял стойку. Судья дал команду «бой». Я сразу пробил правой. Соперник не ожидал такого удара от меня, ведь я после тяжёлого нокдауна, еле оклемался. Видимо, думал, что уйду в глухую защиту. От моего удара его повело, но он не упал. Я стоял на середине ринга и не знал, что мне делать дальше. Он очухался и начал работать прямыми, как в первом раунде, но остерегался. Прозвучал гонг. Второму раунду конец.

В перерыве мне сказали: «Ваня, ты своё дело сделал. Молодец, не лёг в первом, продержался два раунда. Постарайся выдержать. Бей чаще левой. У тебя руки длиннее и получается. Не бей боковые – тебя разворачивает, он этим воспользуется и конкретно тебя уложит».

В третьем раунде, я всё, что мне сказал секундант, он же и первый мой тренер, выполнил. Но на последней минуте боя соперник бил меня от души. Как я выдержал и не упал, не понимаю. Еле стоял на ринге. Гонг. Всё закончилось. Я явно проиграл, но выстоял все три раунда. После этого боя начал серьёзно заниматься боксом. Тренировал меня сам начальник физической подготовки. Он был в моём весе, но пониже ростом. Часто с ним мы стояли в спарринге. Командир меня многому научил, и не только боксу.

Где-то через год на крупных соревнованиях мы встретились в полуфинале с соперником, которому проиграл свой первый бой. Но теперь я выиграл по очкам. Победил и в финале, став чемпионом округа в тяжёлом весе. Полюбил я этот вид спорта. Занятия боксом и приобретённые навыки очень помогли мне во время Великой Отечественной войны».

…Пришёл грозный 1941 год. Началась война. Иван участвовал в боевых действиях с первых месяцев. Служил, конечно, в разведке, а с 1942 года – в СМЕРШе. Закончил войну капитаном, понятно, что с орденами и медалями. В дальнейшем пошёл по линии спецслужб. Когда я с ним познакомился, он был уже в звании генерал-майора КГБ СССР. В трудное время очень помог мне. Иван Иванович давно ушёл из жизни, оставив после себя достойных учеников.

Нищий

История, о которой я расскажу, произошла в преддверии открытия московской Олимпиады 1980 года.

В столице в районе проспекта Мира стоит храм Знамения иконы Божией Матери. Он построен в 1682 году и не сгорел во время московского пожара в 1812 года. Храм всегда был действующим, даже во время гонения на церковь в 20-е годы ХХ столетия. Не закрывался он и в Великую Отечественную войну. Где-то в 60-х годах у храма на паперти появился нищий и появлялся там до самой своей смерти, и умер он там же, на паперти. Случилось эта история за пару недель до открытия Олимпиады. Что интересно, нищий всегда стоял на паперти в зимнем пальто на ватине и не снимал его даже в летний зной.

После кончины привезли бедолагу в морг института Склифосовского. Стали раздевать, а пальто – неподъёмное, что вызвало большое удивление у медперсонала. Врач-патологоанатом, мужчина в возрасте, не из слабых, подняв пальто, почувствовал приличный вес. Решил взвесить, весы показали больше двадцати килограммов. Патологоанатом был человеком с серьёзным жизненным опытом за плечами. (Родители его, отец и мать, сидели и умерли на зоне. Впоследствии были реабилитированы.) По протоколу, надо было бы позвонить в районное отделение милиции, но чувство, скорее – чутьё, ему подсказало, что надо сообщить в районное управление КГБ СССР, а уж его представители пусть вместе с милицией сами разбираются.

Через полчаса после звонка в морг приехал чекист – молодой старший лейтенант Николай. Кстати, это он передал мне эту историю. Николай осмотрел пальто, вскрыл подкладку. Было заметно, что её часто распарывали и опять зашивали. Удивлению присутствовавших не было предела. Десятки пачек денег, перевязанных бечёвкой, несколько серебряных портсигаров, драгоценности: серьги, кулоны, кольца – в мешочках и две пачки долларов. Увидя доллары, патологоанатом воскликнул: «Я обратился по адресу!» Он имел ввиду, конечно, КГБ.

Дальше всё пошло согласно букве закона. Вызвали милиционера, составили акт о смерти, и Николай отвёз «клад» нищего в управление КГБ. Откуда такие богатства? Такое, стоя на паперти, даже за тридцать лет не соберёшь. В КГБ «пробили» нищего. Оказалось, что им был известный налётчик. Работал только по богатым клиентам. Трижды сидел. Во время третьего срока пытался бежать, но неудачно. Упал с крыши состава и остался «больным на голову». За побег даже добавлять не стали. Больше он не воровал. Больной-то больной, а где награбленное спрятал, очевидно, вспомнил и зашил в пальто. Как оказался у храма, на паперти, так и не выяснили.

Казино

В середине 90-х годов друзья из «конторы» попросили меня посмотреть за казино, которое находилось за кольцевой дорогой. Сами они не могли это сделать – были действующими сотрудниками под присягой. Я человек свободный, тем более пришли времена, когда говорить о деньгах и зарабатывать их стало незазорно. Дали хороший оклад, и я приступил к работе. Основной задачей было не допустить, чтобы заезжие каталы кинули казино, ну и, конечно, следить за порядком, что было совсем не просто.

В казино каждые вечер и ночь собирались представители разных криминальных группировок, в том числе цыгане с Салтыковки – тоже не подарок. Хотя однажды они меня выручили в начавшейся драке. Как-то приехали люберецкие ребята, уже подвыпившие, начали, разумеется, проигрывать. При этом продолжали заказывать спиртное. Я смотрел на это сквозь пальцы. Пьют, проигрывают, ну и ладно. Всё прибыль казино. Проиграв много, стали предъявлять крупье, а это непорядок. Пришлось сделать им замечание. Они ответили нецензурной бранью. Я не стал им отвечать и вышел из игрового зала, они за мной. Стало понятно, что конфликта не избежать. Я был в себе уверен, хотя их трое на одного. Понятно, что без драки они после проигрыша не уйдут: требовалось выпустить пар. И хотя в казино была официальная охрана, имевшая лицензии, но её использовали для престижа заведения и для наблюдения, поэтому вопрос закрыть должен был я лично, не вмешивая охрану.

Подумал, что не буду бить первым. Ударю только после нецензурного оскорбления, и оно не заставило себя долго ждать. Пробил одному с правой в голову. Парень упал, второго взял левой рукой за пиджак, дёрнул и подсёк. Бить не стал. Он тоже упал. Тут в казино входят цыгане, как всегда гурьбой.

Они всё видят. Третьему гражданину, который стоял молча, очевидно, думая про себя, что вечер не удался, врезал один из цыган. Всех троих выбросили из казино на улицу, при этом разбив стеклянную дверь.

На следующий вечер, часов в девять, приехал один из вчерашних посетителей. Зашёл, вежливо поздоровался со мной, протянул руку. Я принял знак дружелюбия и ответил на него. Человек спросил, сколько они должны мне за вчерашнее недоразумение. Я ответил: «Сто долларов за стекло». Он продолжил: «А вам лично?» «Ничего». Он продолжил разговор: «Это неправильно. Нам за вас досталось от старших. Сказали, чтобы мы с вами лично закрыли вопрос». Я понял, что это надо как-то заканчивать, и сказал: «Ребята, заплатите пятьсот долларов бармену. Пригодятся на общие мероприятия». Анатолий, так звали парня, молча отдал бармену пятьсот долларов. И тут снова появились цыгане. Парень их, конечно, не узнал, а они, увидев его, насторожились. Я, обращаясь к ним, сообщил, что вопрос закрыт. Анатолий засмеялся и сказал, что всё понял. Цыгане тоже разулыбались и вместе пошли в бар принять по «соточке» за мир и дружбу.

Игроки

«Не очко меня сгубило, а к одиннадцати туз»…

За время работы в казино мне запомнились некоторые игроки, в том числе очень эффектная женщина лет сорока. Приезжала она регулярно: три раза в неделю в одно и то же время – в десять вечера на престижном «мерседесе» без водителя, хотя пила коньяк. Играла только в карты, к рулетке не подходила. Я поинтересовался у обслуживающих её крупье, как она играет. Мне сказали, что выигрывает очень редко – долларов по пятьсот, иногда чуть больше, чаще проигрывает, оставляя в казино до двух тысяч за вечер. Как-то спустила около десяти тысяч зеленых, но расплатилась сразу, с улыбкой, не моргнув и глазом.

Были в том казино и настоящие игроки высокого класса. Вот о знакомстве с ними. Одни их называют каталами, другие шулерами, но смысл один – игра строится на обмане. Каждый из них имел серьёзную охрану, из трёх, а иногда четырёх человек – ребят неробкого десятка. Они ездили играть по всей стране – казино было множество. Я заметил, что двое из них садятся обычно за стол в ресторане, спиртное не заказывают, а другие входят вместе с игроком в зал. Один отправляется за игровой стол и играет как обычный игрок.

С одним из них и его охраной я познакомился. Этот человек – известный шулер, игрок высокого класса, хотя во всех казино Москвы у службы безопасности были его фотографии, я его не знал. Когда он появлялся, начальник службы безопасности подходил к нему и вежливо просил не играть в карты, а в рулетку – сколько душе угодно. Игра в рулетку не зависит от мастерства игрока, тут важно только везение. Иногда в сериалах показывают, как запускает шарик дилер и тот попадает в ячейку заказанного номера. Это вымысел. Такое невозможно. Кстати, я сам научился запускать шарик – ничего сложного в этом нет, а вот игра в карты – это мастерство, которым не каждый может овладеть. Сам игрок был среднего роста, лет сорока, в очках с золотой оправой. Пару раз подряд проиграл, затем выиграл и опять проиграл, а потом «пошло-поехало». Возможно, в игре была заложена какая-то система. Не один раз поменяли крупье, но на поле ничего не менялось – игрок продолжал выигрывать. Меняли колоды карт – в игре никаких изменений не происходило. По количеству выигранных им фишек, сумму выигрыша я определить не смог. Казино явно оставалось в пролёте. Ко мне подошёл старший по игровому залу Владимир. Сказал, что заведение уже попало на тысяч семнадцать-восемнадцать. Для тех лет – хорошие деньги. Закрыть игру мог только я, но, так как игрок был с охраной не из шпаны, надо было решать этот вопрос с ней.

Я подошёл к старшему, которого сам вычислил, – он наблюдал за игрой в зале. Вежливо попросил его выйти поговорить. Назвал ему имена людей, которые держат казино, то есть являются хозяевами, но не имена и, так сказать, псевдонимы на него не произвели никакого впечатления. Спокойно выслушав меня, назвав меня по имени-отчеству, улыбнулся и продолжил: «Да перед тем, как сюда заехать, мы всё и обо всех пробили, а с вами мы встречались». Напомнил мне место встречи и её обстоятельства. Тут улыбнулся я. Вспомнил даже имя.

Игра тем временем продолжалась, и казино по-прежнему проигрывало. Мы с Александром, так звали руководителя охраны, вернулись в игровой зал. Он подошёл к столу, наклонился к игроку и что-то тихо сказал ему. Минут через пять тот встал из-за стола и пошел получать выигрыш. Александр спросил меня: «С получением денег проблем не будет?» Я ответил положительно и сам пошёл к кассе. Казино полностью рассчиталось с игроком. Александр попросил меня отойти, поблагодарил за то, что с получением выигрыша всё прошло гладко. Предложил мне хороший процент, сказав, что так полагается. Я вежливо отказался. Замечу, что мне часто предлагали вознаграждения с выигрышей или за решение спорных вопросов, я никогда на это не соглашался, хотя меня уверяли, что так поступить нормально – это бизнес. Однако для меня такое было неприемлемо.

А те игроки в наше казино больше не приезжали.

Победитель

Перед тем, как уйти служить в армию, я работал в Мосмехпогрузе на разных объектах: на кондитерской фабрике имени Бабаева, овощной базе, заводе «Узбеквино» и Черкизовском молокозаводе. На молокозаводе я встретился с Николаем, о котором и пойдёт речь. В то время ему было под пятьдесят лет. Знакомясь, он сказал: «Давай по имени, отчество не обязательно». Николай был крепкого телосложения, совсем седой. Неразговорчивый, порой казавшийся угрюмым, но со мной охотно общался, даже шутил.

До призыва в армию мне оставалось две смены, которые у нас длились по двенадцать часов. Я работал в основном ночью, утром спал, а днём тренировался. Понятно, надо было проставиться, что я и сделал. Перед сменой получил расчёт, а также денежное пособие, которое полагалось перед уходом в армию. Зарабатывал в месяц от 140 до 160, естественно, советских. В те времена рубль валюта была крепкая. Ночная смена начиналась в восемь вечера и заканчивалась в восемь утра. Пару часов работали, потом устраивали небольшой перерыв.

Я спросил ребят, сколько брать водки. Они подсчитали: «Десять бутылок будет в самый раз». В нашей бригаде работало десять человек, но были ещё грузчики, которые числились за молокозаводом, а я с ними находился в хороших отношениях. Они всегда прибегали на стадион поболеть за нашу команду Мосмехпогруза. Я заказал ящик водки – двадцать бутылок и хорошей закуски. Замечу, что количество выпитого на качество работы не влияло. Часа в два сели перекусить. Машин в это время было мало. Тут, конечно, наливай. Как-то незаметно подтянулись сокольнические ребята с Мосмехпогруза, не работавшие на молокозаводе. Они узнали, что я даю отходную перед армией. Вот и получилось, что сколько водки не бери – всё равно второй раз бежать придётся. Ну, посидели хорошо. Все остались довольны. Через два дня у меня была последняя смена. Так получилось, что я работал вместе с Николаем. Во время перерыва, часа в три ночи, сели мы, попили молока с булочкой. Вдруг Николай заговорил:

«Вот ты идёшь служить на флот, а я всю войну – в пехоте. За пару лет – ни одной царапины. Везло! А в 1943 году, как раз под Новый год, серьёзно контузило. Попал в плен, но о жизни в плену. Да какая это жизнь – скотское выживание! Ты грамотный. Я уверен, что и книжки про это читал, да и фильмов много сняли. Когда я смотрел фильм «Судьба человека», там увидел много правды. Только в жизни всё намного страшнее. Примерно через месяц оклемался, очухался, подумал: «Надо рвать, пока есть силы, а то ещё месяц – и доходягой стану, будет уже не до побега». Уйти из лагеря шансов не было, но так получилось, что я и трое ребят выполняли работу вдалеке от других заключенных, и лагерная охрана не обращала на нас внимания. Каждый из нас понял – это шанс. Рванули, как говорят, по взгляду, не сговариваясь. Еды с собой, конечно, не было. Так, вчетвером, мы пробежали часа два, остановились и решили податься в разные стороны, понимая, что по следу пустят собак. Там уже как кому повезёт, потому как шансов практически не было: шёл февраль, холодно, еды нет. Не прошло и часа, как услышал лай собак. Остановился, взял в руки камень и стал ждать нападения. О смерти я не думал, да и вообще ни о чём не думал. Первую овчарку ударить удалось, потом упал, закрыл голову руками, подтянул коленки к груди. Собаки рвали с остервенением. Я был в сознании, слышал резкий окрик на немецком. Псы перестали меня рвать, но понял, что этим окриком отозвали собак. Ну, думаю, сейчас и поднимать не будут – пристрелят. Вдруг слышу: «Stehe auf!» Эту команду на немецком за месяц пребывания в плену я выучил: «Стоять!» Поволокли к дороге. Там стояло две грузовых машины. В одну из них меня кинули. Повезли в лагерь, но не бросили в общий барак, где я бы точно сдох, а во врачебный, и я потерял сознание. Через пару месяцев пришёл в себя, сошёлся с земляком, он жил в Сокольниках, но я знаком с ним не был.

Советские войска быстро наступали. Как-то рано утром нас подняли и построили, как я понял, тех, кто был в силе. Погрузили в вагоны и повезли, как потом узнал, на территорию Польши, рыть оборонные укрепления. Сокольнический парень тоже оказался в этой же группе. Мы решили бежать и стали думать, как это сделать. Мозговали неделю. Каждый день откладывали по полпайки хлеба, хотя и хлебом это назвать можно было с натягом. Бежать решили во время работ. На них вывозили каждый день с пяти утра. Подъём – в машины и на работу. Так называемый завтрак был часов в девять, а то и в десять. Ели находу. Шла весна 1944 года. Ситуация резко менялась в пользу Советского Союза. Немцы, а именно охрана уже так не зверствовали, как раньше. Короче, мы с другом отошли по нужде и побежали. У меня сложилось впечатление, что охранник всё видел, но выстрелов я не услышал. Домчались до первого села, залегли в лесопосадки. Погони не было. Перекусили и решили дождаться темноты. Ночью выбрались из укрытия.

Тихо, медленно пошли в село. Метрах в ста от первого дома, залегли и стали прислушиваться. Вокруг никого не было видно. Мы встали и пошли к дому. Деваться нам было некуда, постучались в окно. Дверь скрипнула, мы подошли. На пороге стояла пожилая женщина и молча на нас смотрела. На своём языке сказали, что мы русские солдаты, были в плену и бежали. Она произнесла одно слово: «Прошу». Рукой показала, чтобы мы проходили в дом. Войдя, увидели мужчину, сидевшего за столом. Это был её муж. На столе горела керосиновая лампа. Света она давала очень мало. Он пригласил нас сесть. Сказал по-русски, но с акцентом: «Садитесь!» Мы не заставили себя ждать. Женщина накрыла на стол, перекусили. Нам повезло: мужчина понимал и немного говорил по-русски. Сказал, что немцы из села ушли. После еды нам дали добротную одежду, и мы уснули мертвым сном. Рано утром хозяин разбудил нас, сели завтракать. Он предложил нам дождаться советских войск у них, но мы, поблагодарив хозяев за гостеприимство, решили идти к линии фронта. Нам собрали поесть, и мы сразу ушли. Двигались по открытой местности, немцев не было. Наступили сумерки. Решили дождаться рассвета, а потом продолжить путь. Пока шли, слышали грохот орудий, по нему и определяли направление. С утра начался дождь, стало пасмурно, солнца не видно. Услышали гул моторов и увидели танки. Поняли, что это наши. Так мы оказались среди своих, не переходя линии фронта.

Вышли на дорогу, радости особой не было, так как понимали, что дальше будет проверка, и как она закончится, можно только гадать. Танкисты оказались нормальными ребятами, и мы на броне заехали в то самое село, откуда вышли. Дальше – СМЕРШ. Повезло: все наши показания подтвердили хозяева-поляки, у которых мы останавливались. Затем СМЕРШевцы работали с каждым по отдельности. Своего товарища я больше не встречал. А вот во время медосмотра произошёл интересный случай. Меня попросили раздеться догола в присутствии врача и двух СМЕРШевцев. Несколько минут стояла гробовая тишина и сквозило удивление во взглядах. При первом побеге собаки поработали серьезно. Врачи и проверяющие увидели оторванные куски с ягодиц, поясницы, боков и сплошные шрамы. После осмотра всё шло быстро. СМЕРШевцы отписались. Спросили меня: «Ну что, повоюешь?» Я ответил согласием, и отправили меня на два месяца в штрафбат. По-другому и не могло быть, и это лучший вариант.

Примерно в марте сорок пятого контузило меня уже на территории Германии. Попал в госпиталь, потом перевезли в Польшу. Там и встретил День Победы. В середине мая выписали из госпиталя, дали группу инвалидности, звание сержанта и награды вернули. Обмундирование получил старое, а вместо сапог – армейские ботинки и обмотки. Поехал домой с наградами в кармане – на такую форму надевать их не стал. Поезд прибыл на Белорусский вокзал часов в восемь вечера. Весна, светло. Домой в таком виде идти не решился. Дождался ночи и двинулся в Сокольники, а когда подошёл к дому, перед тем как постучаться, надел свои награды».

Закончив своё повествование, Николай вздохнул и добавил: «Да всё нормально! Жив, не посадили, а могли бы, как многих после штрафбата. Сын авиационный институт заканчивает, мастер спорта по плаванию». Свою историю он передавал с грустью, а вот о сыне говорил с гордостью.

Я внимательно слушал Николая, ни разу не перебил, не задал ни одного вопроса. Мы сидели молча. После смены, когда мы пошли мыться в душ, я увидел, то, что с Николаем сделали фашистские овчарки. Вспоминаю слова героя советского фильма, которого сыграл великий актёр Кирилл Лавров: «Когда молодёжи рассказываешь о войне, в лучшем случае внимательно слушают, но, когда в бане видят шрамы, глаза у них становятся другими».

Дед Халид

С дедом Халидом я познакомился, живя в Одессе. Мой отец – коренной одессит – дружил с его сыновьями. С отцом я часто бывал у них в гостях. Родители Халида приехали, а точнее приплыли в Одессу из Персии. Обосновались они в пригороде, на Большом фонтане. Занимались в основном торговлей. Халид окончил всего два класса в школе при мечети. С восьми лет вкалывал не по-детски. Ходил в море с рыбаками, помогал на рынке, работал грузчиком. В начале ХХ века, разгружая баржи с углём в Астрахани, познакомился с Иосифом Сталиным, в то время Джугашвили. Как складывались у них взаимоотношения, никто не знает, кроме них самих. Помогал Халид революционерам или не помогал, я не в курсе.

Во время гитлеровской оккупации Халид и его жена не уехали из Одессы. У них было три сына. Старший отправился на фронт и воевал достойно: на танке доехал до Праги, где геройски встретил победу. Младший ушёл с подпольщиками в катакомбы и партизанил до освобождения Одессы (10 апреля – день освобождения города от фашистских захватчиков). А после служил на Черноморском флоте. Он с детства мечтал об этом, и его чаяния сбылись, жаль, в боевых действиях в качестве военного моряка поучаствовать не удалось. Закончил службу в звании капитана второго ранга. Дед Халид ими очень гордился. Но был у него ещё средний сын Пётр (его имя я запомнил), так тот оказался во время войны в полицаях. Каким образом он туда попал, никто не знает. Тогда на службу к фашистам одни шли добровольно, другие – под страхом, а некоторые попадали туда по заданию подполья. К какой категории относился Пётр, мне неизвестно. После освобождения города над предателями Родины прошёл судебный процесс. Многих расстреляли, некоторым дали серьёзные сроки заключения – от 15 до 25 лет. Пётр получил меньше всех – десять лет.

В Москву я приехал, когда надо было идти в школу. Это было в 1952 году, а в конце ноября в гости к нам приехал дед Халид. В то время мы жили в бараке без удобств, но гостя приняли достойно. Он намеревался хлопотать об освобождении Петра. В те годы занимался освобождением и рассмотрением дел осуждённых Председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Михайлович Шверник. Его приёмная находилась в начале Арбата. Мы: я, мама и дед Халид – туда два раза ездили. Шверник лично принял его, попросил персонал помочь ему собрать необходимые документы. Через полгода Петра освободили.

Поездка в Тбилиси

Следующая история произошла с моими друзьями: Евгением, который работал в АПН (Агентство печати «Новости»), и Виталием Армандом, известным не только в Советском Союзе, но и за рубежом фотожурналистом, имевшим международные награды. Это случилось в апреле 1980 года. Москва готовилась к Олимпийским играм. Но так сложилось, что в это время Советский Союз ввел войска в Афганистан, и представители многих стран, а именно капиталистических, так их в то время называли, отказались приезжать в Москву, но журналистов из тех стран принимали, да и в разведывательных действиях перерывов не бывает. У журналистов иностранных издательств появился повышенный интерес к СССР. Вот о такой встрече с журналистами из Соединённых Штатов Америки и рассказал мне Евгений.

«Встретили американцев как полагается, по-советски: хлебом, солью и водкой. Куда же без неё! Их было четверо. Все из солидных издательств. Всё происходило как всегда: гостей отвезли в гостиницу «Националь», вечером сели по-взрослому в ресторане пресс-центра МИДа. Хорошо посидели и пообщались. Двое американцев прилично говорили по-русски. Вот так и общались: они – на русском, мы – на английском. К концу вечера кто на каком языке говорил, понять было невозможно, но общение было в радость всем присутствующим. Надо сказать, что к столу подходили и другие журналисты, в основном советские, провозглашали тосты за дружбу между нашими народами, за спорт, который как известно является послом мира, и, конечно, за то, что вместе воевали против фашистов, и за победу.

На следующий день было посещение Кремля, затем обед, за которым уже никто не пил, и не потому что после обеда было запланировано посещение Третьяковки, а потому что вечером планировался «официоз» и сразу после него – банкет. Силы надо было поберечь. И вот идёт совещание, на котором американцы признали, что очень довольны встречей, и вдруг они высказывают пожелание посетить Тбилиси. После этого предложения в зале началась минута молчания, так как по протоколу у них числились Москва, Ленинград и Таллин. В Таллине должна была пройти Олимпийская парусная регата. Олимпиада на носу – отказывать нельзя, но поездку в Тбилиси надо утверждать в «конторе». Сходу такой вопрос не решается. В Ленинград и Таллин я не поехал, так как занялся решением этого вопроса.