– Да ну пришли и ушли, чё теперь? Вернутся – разберёмся поди, чё зря тему мусолить?
– Не знаю, братуха, тревожная ситуация какая-то была просто.
– Это вы про что? – вмешался я, – Что за типы приходили?
– Ай, да ну, нафиг тебе это знать? Меньше знаешь – крепче спишь. Не забивай голову, – ответил Тоха.
– Может, на троих раскинем? – сменил тему Лёха, а потом обратился ко мне, показывая взглядом на карточный стол, – Будешь?
Я согласился, но сугубо для того, чтобы поддержать компанию и за партией-другой узнать побольше о вахте и о том, как часто мне придётся здесь стоять. Как оказалось – практически каждый день с перерывом на сон. Такими, во всяком случае, были предположения Лёхи и Тохи. Они полагали, что меня прислали сюда для того, чтобы их задействовать где-нибудь ещё, и когда я во всё вникну, их станут забирать на другие задачи. Им самим не нравилась идея потери козырного местечка и непыльной работёнки, заключавшейся в игре в карты с перерывами на дозорную службу. Потому-то они и не были рады меня видеть и встретили поначалу довольно холодно.
Мне стало неловко, но ребята, правда, успокоили меня, сказав, что всё нормально, и что я тут особо ни при чём. Они научили меня пользоваться рациями, с помощью которых поддерживалась связь с полицейским внизу. Изначально рации были найдены в комнате охраны, но, поскольку охрана ретировалась из Радуги в первые же дни, рации эти стали никому не нужны, как и униформа, и много чего ещё, что оставалось в здешних подсобках, и на использование чего не распространялось общее правило неприкосновенности и необходимости выкупать что-то прежде, чем это взять. Уже к вечеру я вник в суть всего и был готов нести службу в одиночку. Я сказал об этом ребятам, но они попросили меня не говорить полицейскому о том, что я уже сейчас готов начать сменять их на посту. Сказали, мол, когда он спросит, во всём ли ты разобрался, ответь, что ты-де ещё теряешься, что с рациями не до конца всё понятно, или что стороны света путаешь. Словом, Лёха и Тоха попросили меня наврать что-нибудь нашему большому боссу для того, чтобы они могли подольше наслаждаться своей непыльной работёнкой и отсутствием необходимости делать что-то ещё. Я сказал, что совру полицейскому: не хотелось портить отношения с ребятами и идти на конфликт. Хотя чувствовал я себя погано, когда плёл свою чепуху перед полицейским. Он вызывал у меня больше симпатии и доверия, чем Лёха с Тохой, да и чем вообще кто-либо ещё.
В конце дня Юра и Аркадий выглядели уставшими. Похоже, они тоже жалели, что пришли сюда, и что теперь не могли отсюда уйти. У Аркадия здесь была Ангелина, которая хорошо чувствовала себя тут, и которая никуда не собиралась уходить от матери. А у Юры был отец, который проникся идеей причастности к чему-то большому и важному, и который не отпустил бы Юру одного назад, в их дом. На этой почве – на почве неприязни к Радуге и к своему здесь положению – нам удалось сблизиться, несмотря на различия в характерах и на то, что в прошлой жизни мы существовали в разных мирах и особенно не общались за неимением чего-либо общего меж нами. Здесь же, помимо глобальной общей беды, нас объединяло ещё и недовольство необходимостью повзрослеть по щелчку пальцев и вмиг переродиться из инфантильных гусениц в трудолюбивых бабочек. Юра и Аркадий, чётко понимавшие те причины, по которым они не могут отсюда уйти, недоумевали, глядя на меня.
– Я вообще не знаю, чё тебя здесь держит? – изумлялся Аркадий, – Шёл бы себе назад, в хату свою, да сидел бы там, кайфовал.
– Да, – задумчиво вторил ему Юра, – Я бы тоже щас покайфовал. Да просто хотя бы в кровати нормальной уснуть, понимаешь? А не тут вон, на креслах этих…
– Слыш, внатуре, Костян, чё ты тут тусуешься? Тебе тут дойти-то реально два шага, – спрашивал Аркадий.
Я не знал, что ему ответить. Вернее, знал, но не хотелось рассказывать ему о том, как я боюсь выходить наружу, чтобы пройти те самые два шага. Не хотелось потерять лицо перед ними всеми. Хотелось выглядеть чуть круче, чем я есть на самом деле.
– Да ну его, – отвечал я, – Чё дома одному сидеть, с ума сойти можно. Тут хоть есть, с кем поболтать, да и… И реально же полезное дело делаем.
– Ну ехал бы к девчонке своей, раз надо кого-то для «поболтать». С девчонкой оно даже и получше будет, хе-хе, если понимаешь, о чём я. Нафиг тут, с какими-то левыми типами тусить?
– Я водить не умею. Да и машину я где возьму? Угоню?
– Угони конечно! А водить по ходу научишься. Ты ж мужик типа, как этот… Как рыцарь, понял, да? На коне. Взял да поехал, чё спрашивать-то?
– Легко сказать… – ответил я, и потом мы сменили тему.
День 14
Меня вновь поставили на вахту на крыше, на этот раз – сразу после завтрака. Полицейский, хотя вчера и скептически выслушал мою сказочку про то, что я ещё не до конца освоился, сегодня, всё же, снова поставил меня не одного, а с напарником: на этот раз – с одним. На крыше меня встретил Лёха, а Тоху, вроде как, отправили на другие задачи.
– Блин, я… Я всё как надо сказал. Не знаю, чё он, – начал оправдываться я.
– Да расслабься, – махнул рукой Лёха, – Он бы по-любому так сделал: с чего ему нас двоих с тобой опять оставлять?
– Ну да.
Мы сидели за раскладным столом, но на этот раз не играли в карты, а просто болтали о том о сём. Я рассказал Лёхе, как встретил конец света, и как обстояла моя жизнь до него, а Лёха, в свою очередь, поведал мне его историю. Лет ему было чуть больше, чем мне: на вид – где-то двадцать или около того. Конкретных вопросов о возрасте я ему не задавал, а выводы сделал из его внешности и контекста его рассказа. Он учился в местном универе уже третий год и в свободное время подрабатывал в Радуге, в отделе туристического снаряжения. Приехал он сюда издалека: из какого-то небольшого городка в соседней области. Здесь он жил в общежитии, где-то в получасе езды от нашего района. Тридцатого июля, на второй день апокалипсиса, он как обычно вышел на работу, и смена его слегка затянулась. Тогда – вечером того же дня – он встал перед выбором: ехать в общагу через весь город или не рисковать и остаться на ночь в подсобке магазина. Он выбрал второе, поскольку в общагу его особенно ничего не влекло. Затем он остался ещё на ночь. И ещё, и ещё, и так до нынешнего дня. Спал он, в отличие от прочих, не в кинотеатре, а в той же самой подсобке, на раскладушке. Полицейский возражений на этот счёт не имел: всё-таки технически отдел туристического снаряжения был скорее в Лёхиной зоне ответственности, чем в его, и находиться там он имел полное право, поскольку распоряжался ключами от его дверей. Раскладной стол и стулья, находившиеся в распоряжении дозорных, тоже были из Лёхиного отдела.
– А что владелец магазина? Выходил на связь? – спросил я.
– Не. Он и до этого всего появлялся где-то раз в месяц. А сейчас не знаю, что с ним вообще. Я ему и не писал, если честно. Пофиг как-то.
– А родители у тебя как? Ну, в городе-то этом твоём.
Лёха тяжело вздохнул.
– Да не знаю, нормально вроде. Дома сидят. Раньше телевизор круглыми сутками смотрели, а теперь не знаю, что делают. Говорят, нормально у них всё. Старые они уже. Но там брат у меня с ними, неподалёку живёт. Короче, есть, кому присмотреть.
– А с Тохой вы не родственники случайно?
– Х-ха-ха! Нет конечно, с чего ты взял?
– Не знаю. Просто сходство какое-то есть.
– Х-ха! Не, мы даже, на самом деле, знакомы не были до этого всего. Он тут просто чё-то тоже как-то оказался, вот и закорешились.
– Вы, кстати, вчера про что-то такое говорили, я всё хотел спросить при случае… Не помню только, про что.
– Ну, я-то уж тем более не помню. Что говорили? На тему?
– Да не помню. Что-то про полицейского, про магазины… А! Вспомнил! Про каких-то типов вы заговорили, которые, мол, пришли сюда и всё разнюхивали. Что-то такое.
– А-а, это. Ну, тебе Тоха, конечно, правильно ответил: меньше знаешь – крепче спишь. Но, если любопытно, то расскажу.
– Я если не узнаю теперь – точно спать не смогу.
– Ну короче. Пришли как-то типы, дня так, может, за три до того, как вы появились. Трое их было. Лет, наверное, столько же, сколько мне и Тохе – плюс-минус. С виду вроде вежливые такие, знаешь, но что-то такое за ними чувствовалось. Не знаю, как объяснить… Вот как разводилы какие-нибудь, которые на улицах к бабулькам пристают: все такие дружелюбные, улыбаются там, то-сё. А чуть надави на него или нервничать заставь – так сразу, как из прыща, польётся всякая гадость, которая всю суть его и составляет. Вот и эти пришли такие, мол, простите-извините, нам бы в магазин, прикупить всякого по мелочи. На вопрос, кто такие и откуда, сказали, что пересиживают в картинг-клубе Восход, который дальше по дороге, кварталах в трёх отсюда, и что провизии у них там ну совсем нет, а жить как-то надо. Мент пустил их, они походили где-то там по супермаркету, а потом говорят, мол, можно у вас остаться ненадолго – на ночь буквально. Мент им расписал схему: так же, как и вам вчера или позавчера. Они сказали, что да, мол, конечно, всё понимаем. Что до завтра они подумают и, если решат остаться, то будут рады во всём помогать. В итоге, остались они и начали как-то активно во всё включаться. Всё ходили, расспрашивали, смотрели, где что есть. Мне как-то даже со стороны показалось, что один ходил и буквально людей по головам считал. Мы с Тохой тогда смену делили ещё: он день стоял, я – ночь. Мы и сейчас делим, просто не так строго: чтобы прям с точностью до часа. Один устал – другой его сменяет, а тот, который устал, прям на крыше и отдыхает, в палатке. Так меньше с общей суетой внизу контактируешь и не рискуешь какую-нибудь задачу левую схватить ненароком, пока по коридору прогуливаешься. Ну, это не суть. В общем, стою я ночью, на звёзды залипаю, иногда по сторонам поглядываю. Вдруг, слышу – движения внизу какие-то. Сначала приглушённые голоса такие, а потом будто дверь внизу открылась, и уже в полную громкость заговорили. Был там мент и эти трое. Мент на них орал чё-то, мол, пошли вон отсюда, и всё такое прочее. А те ему, мол, да ты чёрт, псина там, мусор, мы тебя порешаем, жди, падла. Я так понял, мент кого-то из них поймал на чём-то: то ли кто-то у него ствол спереть попытался, то ли ключи, то ли они просто в магазине лишнего взяли. В общем, жёстко они там поцапались внизу. Мент даже на них пистолет наставил, когда выгонял. Вот такие дела. А ушли они как раз куда-то в сторону этого самого Восхода, так что про это, наверное, не соврали.
Выслушав Лёхин рассказ, в голове у меня всё сразу сложилось. Если уж всяческие лихие личности, уличив момент паралича власти и атрофию органов правопорядка, захватывали окрестные магазинчики и мародёрили, вынося подчистую ювелирные лавки и тому подобное, то совершенно ясно, что в какой-то момент все эти лихие личности, насытившись малым и набив руку, начнут объединяться и обязательно обратят взор на Радугу как на самый лакомый кусок во всём районе. Круче Радуги и ей подобных торговых центров сейчас, наверное, были только заправки на трассе, с которых тоже можно было неплохо заработать. И кто первый приберёт такое место к своим рукам – к ногам того падёт вся округа. А если вдруг весь этот кошмар с мертвецами когда-то закончится, то тот, кто на всём протяжении хаоса и неразберихи владел Радугой и использовал её для извлечения прибыли, выйдет из игры с внушительным плюсом в части материального благополучия. Проще говоря, Радуге была уготована участь поля битвы в борьбе отморозков со всего района за контроль над ней. А тех, кто останется жить-поживать в переходящем от группировки к группировке торговом центре, ждёт малопонятная и, скорее всего, малоприятная участь.
– А ты как вообще, не думал уйти отсюда? – спросил я Лёху.
– Да нет. Куда мне идти-то теперь? В общагу далеко, меня десять раз сожрут, пока доберусь. А больше куда?
– Слушай, а ещё скажи: кто-то знает про эту историю, кроме тебя?
– Какую?
– Которую ты только что рассказал. Про типов этих, про то, как их полицейский выгнал – про всё вообще.
– А-а. Нет, ну про самих-то типов конечно все знают: они ж средь бела дня приходили и, по-моему, со всеми плюс-минус пообщаться успели, пока свои игры шпионские вели тут. А про то, что их мент выгнал жёстко, и про то, за что он их выгнал – нет вроде, про это только мы с Тохой более-менее в курсе. Да и я-то всего не знаю: за что их выставили, например. А мент сам ничего не рассказывал.
– А ты спрашивал?
– Нет, – Лёха пожал плечами и посмотрел на меня сначала растерянно и непонимающе, а потом – вопросительно.
– Я это к чему всё, – ответил я на его немой вопрос, – Надо всё это разузнать. А то неспокойно как-то.
Так я и получил всё, чего хотел, когда впервые заявил Ангелине с Аркадием о том, что пойду в Радугу с ними. Движухи мне хотелось. Чувствовать себя в потоке. Узнать о том, что происходит на улицах не из интернета, а самому, вживую. Узнал. И хотя сейчас всё уже позади, от этого почему-то не легче. Лучше б ничего вообще не было: ни позади, ни впереди – нигде. Ну да ладно. В любом случае, к рассказу обо всём, что было после, придётся вернуться завтра: сегодня уже стемнело, а выворачивать глаза наизнанку, пытаясь написать что-то при тусклом свете свечи, как делали всякие романисты, поэты и мыслители палеозойской эры, желания нет. Зрение берегу вот, как предки завещали! За компьютером не сижу, по ночам в тиши не пишу стихи, сплю много. Зрение на том свете – ох, какая полезная штука, поэтому никаких свечей и никаких дневников в полумраке! Н-да. Наверное, в глубине души я всё ещё на что-то надеюсь, полагая, что всё это – все оставшиеся несколько дней или максимум недель – ещё не конец, и что когда-нибудь я смогу написать в точно таком же дневнике о том, как я вышел из квартиры и прошёл через океан мертвецов, пробивая себе путь к… К чему? Куда? А самое главное – ради чего? Всё это просто бессмысленно.
В следующие несколько суток постараюсь закончить свою историю: осталось написать всего-то про тринадцать дней – меньше всего того, что я уже написал. Потом будет какая-нибудь предсмертная записка в качестве эпилога – или эпилог в качестве предсмертной записки – и после этого, может, попробую как-нибудь ускорить весь этот томительный процесс бестолкового, смиренного, тихого ожидания глупой и незаметной для всего прочего мира смерти.