Хранитель подземелий

Керрис Галарт по-отечески приобнял Глоддрика и сказал наставление, которое следовало бы взять на заметку многим любителям громких речей:

– Иногда несколько простых слов, сказанных нужным человеком в нужный момент, могут быть куда действеннее живописующе красивого слога, с выражением сказанного краснобаем вроде твоего брата.

Глоддрик кивнул, слова о брате заставили его сердце сжаться, что происходило крайне редко. Он посмотрел за плечо, на военизированный городок, среди леса факелов, похожих с высоты на светлячков, ходили непрекращающимся потоком солдаты, носившие орудия боя, беженцы, собиравшие провизию и ценные для себя вещи, оружейники в мастерских, старавшихся в кратчайшие сроки приготовить к баталии как можно больше оружия, детей, державшихся взрослых и с ошалелым видом озиравшихся, словно не веря, что все происходит не в страшном сне. Он словно пытался отыскать среди них Ревиана, но не удалось. Видимо, младший брат уже стоял на стене во всеоружии. Глоддрик так и не смог заставить себя попросить брата спуститься к беженцам в подвалы и отправиться в горы. Может, из Ревиана и не вышел путный боец, но он был мужчиной, преданным миру и отечеству и готовым защищать его не только пером, но и мечом. Такая просьба оскорбила бы его достоинство.

– Тогда я пошел. К чему терять время…

Глоддрик, не дожидаясь прощальных слов, начал спускаться по ступеням.

***

У лаза в подземный тоннель его встретила Кэлрен. Девушка была одета в измазанный грязью серый плащ и держала в руках факел. Ее соломенного цвета волосы были собраны в куцый хвост. Глоддрик был в мешковатых бежевых штанах, обвязанных портянками в голени, белой рубашке, покрытой исцарапанной и покрытой вмятинами кирасой с эмблемой Карательного Отряда, с которой девушку уже ничего не связывало.

– Веди, – это все, что он ей сказал, точнее, приказал.

Кэлрен открыла люк, приподняв дощатую круглую дверь, и повела своего бывшего начальника по вырытому подземному ходу, в котором обожженная глина подпиралась массивной сетью балок.

– Они совсем потеряли надежду, командор, дети непрестанно плачут, а у матерей не всегда находится молоко, чтобы покормить грудничков, даже у молодух, – говорила Кэлрен, хоть Глоддрик и был не самым словоохотливым и приятным собеседником, даже в таком спутнике девушка видела облегчение, чувствуя за спиной защиту в этом молчаливом пожилом человеке, – некоторые старики не могут сами ходить, отчего подросткам приходится их нести. Брат Юки, Сангельс – такой молодец, вы бы знали! Помог перетащить в погреба съестных припасов больше, чем смогла бы рабочая бригада, да и мне помогает в лечении больных, ни разу не ошибся, когда я его просила поднести те или иные настойки, травы, бинты. Вот только Клажира не хватает. Без него словно… гнетущая тишина. Пусть я и в шуме от постоянных криков и плача детей, приглушенных разговоров напуганных женщин о том, как ужасен Заргул и что скрывают подземелья Азрога, но я как будто одна среди всей этой толпы. А разговоры о том, что горхолды чуть ли не едят людей заживо могут свести с ума.

– Даже равшары их не едят, – с горькой усмешкой сказал Глоддрик, – и никто вас не тронет. Обещаю.

Они продолжали петлять по этому изгибистому ходу, Кэлрен продолжала рассказывать о том, кто какой вклад внес в общее дело по благоустройству беженцев и сборам в спасительный путь. Говоря, она словно на короткое время сбрасывала тяжкий груз со своих хрупких девичьих плеч, хотя Глоддрик по большей части молчал, да и не факт, что сильно вслушивался в ее речи, она испытывала блаженство большее, чем если бы он пытался ее успокоить. Иногда хороший слушатель куда нужнее советчика и утешителя.

– Вот мы и пришли, – после того, как они вышли на ступени вырытой в земли лестницы, Кэлрен отворила низкую дверь, под которой даже Глоддрик, никогда не выдававшийся ростом, вынужден был пригнуться.

Помещение и вправду было большим – по объему могло бы поспорить и с тронной залой короля Аргои в Силгоре. И оно было до отказа набито беженцами. У голых стен, сложенных из грубо отесанного кирпича, ютились женщины, баюкающие на руках младенцев и, жавшись друг о друга и о чувствительных к холоду стариков, пытались согреться друг о друга. Подросшие дети разносили еду, лекарства, укладывали самых немощных стариков или малых детей без присмотра спать. Заметив Сангельса, Глоддрик поднял вверх кулак, дескать, ты стал настоящим мужчиной и заслужил мое уважение. Вдруг он обнаружил, что из-за керамических бочонок с водой и мучных мешков выглядывает девочка лет восьми. Черноглазая, с темными волосами до плеч она, держа в руке куклу, одетая в рваное платье, подошла к Глоддрику малейшего страха.

– Брианна, снова ты здесь! – воскликнула Кэлрен, сев на корточки возле ребенка, – я же велела тебе оставаться с остальными.

Брезгливо скривив рот, Брианна покачала головой, выражая крайний протест:

– Не могу больше! Эти дети постоянно ноют, даже мальчики. Все вспоминают, как хорошо было дома, где кто маму потерял, – снова скорчившись, она продолжила, – не могу слушать их стенания. Малышня, чтоб ее…

– Ну ты-то у нас самая взрослая! – подбоченившись, съязвила Кэлрен, – вот и подала бы им всем пример, зачем убегать-то? Сама ведешь себя, как маленькая.

– А вот и нет!

– А вот и да! – рассмеялась Кэлрен, отвесив ей шутливый подзатыльник, словно младшей сестре.

Потеряв интерес к молодой целительнице, Брианна воззрилась на Глоддрика:

– А ты Ганрайский Демон, да?

Глоддрик ненавидел это прозвище, как и ненавидел того себя, каким его видели люди – жестоким, потерявшим рассудок от звона мечей и вида крови больным на голову ублюдком, но нашел в себе силы криво улыбнуться, пусть и вышло это довольно пугающе, присел на одно колено и ответил:

– Он самый.

Восторженно захлопав ресницами, Брианна шепотом спросила:

– А это правда, что ты так силен, что один можешь сражаться с целой армией?

Усмехнувшись, Глоддрик покачал головой:

– Если бы это было так, не было бы нужды собирать ополчение и созывать военный альянс. Но мы вас защитим, даю слово Карателя.

Доверительно кивнув, Брианна вдруг с грустью опустила голову и тихо сказала:

– Наверное, хорошо, когда есть, о ком заботиться. Солдаты заботятся о нас. Среди нас взрослые смотрят за детьми. А за кем последить мне?

– Хотя бы за этим куском тряпья, – махнул рукой Глоддрик в сторону связанной из разноцветных кусков ткани куклы, – а лучше присмотри за собой. Ведь вы, дети и молодые – будущее Союза. Будущее мира. Когда-нибудь ты вырастешь, выйдешь замуж и родишь детей. Тебе и твоим ровесникам предстоит строить новый мир, мир будущего, за который мы сражаемся. Кэлрен рассказывала, как вы здесь друг другу помогаете. Не теряйте этого согласия – и будущее, в котором вам предстоит жить, станет поистине светлым.

Брианна слушала его, робко прижимая куклу к груди. Она не хотела думать об этом, но война уже заставила ее и остальных детей повзрослеть раньше срока, выбила из них наивную невинность. Она понимала, о чем говорил Глоддрик.

– Мне хотелось бы верить, что после того, как мы победим – а мы победим, люди не утратят братскую сплоченность. Хотелось бы верить… Вряд ли я сам смогу в этом убедиться. Ну все, беги к своим, вам скоро выдвигаться, – Глоддрик аккуратно потрепал девочку по плечу и поднялся.

Кэлрен закончила сортировать стопки одежды на одном из тележных обозов у дверей, подошла к Глоддрику и спросила:

– Так что, командор Харлауд, вы пришли дать распоряжение?

– Убедиться, что все в порядке, – сухо ответил Глоддрик, пряча огромную боль от лицезрения лишений, с которыми столкнулись слабые телом, но сильные духом люди Союза, – скажи им, чтобы выдвигались сейчас. Закругляйтесь со сборами.

Без слов Кэлрен поняла, что это значит – скоро горхолды пойдут на штурм. Благо, ей хватило ума не спрашивать об этом напрямую, чтобы не сеять панику среди обделенных надеждой соотечественников.

– Не скажете что-нибудь людям на прощание? – с надеждой спросила Кэлрен, уставшая без конца утешать других и ждущая, что кто-нибудь вселит веру и надежду в нее.

Вот только Глоддрик не был в этом силен.

– О чем говорить? – сипло вздохнув, Глоддрик запустил руки в карманы, – вы и так все знаете. Я на стену, Кэлрен. Помни – я на тебя рассчитываю.

Не дав девушке и слово вымолвить, он рывком двинулся к выходу и тихо, но быстро затворил за собой дверь.

***

Солнце уже клонилось к закату, хотя еще не успело коснуться пика высочайшей скалы среди Драконовых Гор. На равнине скопища красноголовых и иже с ними казались муравьями на фоне скал в отдалении и стеной Вархула вблизи, которую они были готовы покорять.

Спереди стояли пехотинцы с веревочными крюками и одноручными мечами в руках со щитами, перекинутыми за спину, позади них – арбалетчики, с флангов наездники на ящерах, тыл же прикрывала пехота, состоявшая по большей части из горхолдов. На передовой стояли равшары, на плечах и груди которых виднелось клеймо Азрога, берсерки-северяне, спереди которых стоял чернобородый прислужник зла, на щите которого красовалось кое-как намалеванное лицо Заргула, а скорее – его контур. Вперед Кровавого Легиона вышел высокорослый горхолд, бронированный в латные доспехи и закинувший двуручный меч за плечо.

– Готовимся к атаке, – отдал он приказ, который тут же стал передаваться от отряда к отряду, – мы не можем больше ждать.

– Наконец-то, – прошипел Скорпион, перехватив обеими руками шипованную цепь, – уже представляю, как это отребье будет корчиться в предсмертных муках и биться в конвульсиях.

Не обращая внимания на кровожадного выродка, один из равшаров, дородный и мускулистый, осмелился возразить генералу:

– Но Стакуга дал слово, что мы гарантируем перемирие в случае проигрыша. Если мы обманем людей, то это будет оскорблением памяти нашего воина.

– Мы следуем воле Заргула, а не зарвавшегося равшара, возомнившего, что может решать, когда великая армия Азрога решит дать сигнал атаки. Своим проигрышем он лишь подтвердил то, что недостоин идти с нами в строю в тот момент, когда мы будем выбивать этот сброд из их жалких укрытий.

– Слово равшара не может быть нарушено, – повысил голос воин племени Берсерков, бугры его мышц налились, а сам он сжал кулаки, – плюя на боевую честь и славу Стакуги, ты оскорбляешь равшарский род. Да я за такое…