У дороги

Хус продолжал танцевать все так же неторопливо. Сердце Катинки забилось быстрее, щеки разрумянились, но она не просила его остановиться и не говорила ни слова.

Они продолжали танцевать.

– А небо отсюда видно? – вдруг спросила Катинка.

– Нет, – ответил Хус, – деревья мешают.

– Деревья мешают, – шепотом повторила Катинка. И они продолжали танцевать.

– Хус, – сказала она. Она взглянула на него, сама не зная, почему ее глаза вдруг наполнились слезами. – Я устала.

Хус остановился, ограждая ее рукой от толпы.

– А мы веселимся, – сказал Бай. Он пронесся мимо них по направлению к выходу.

Они спустились с площадки и пошли по тропинке.

Под деревьями было совсем темно; казалось, после дождя духота еще усилилась, цветущий терновник дышал им в лицо дурманящим ароматом.

Вокруг в зелени деревьев и кустов раздавался шепот и мелькали чьи-то тени; парочки, прижавшись друг к другу, прятались в темноте на скамейках.

– Пойдемте, – сказала Катинка, – Бай, наверное, заждался нас.

Они вернулись обратно.

– А не пойти ли нам к «горлодеркам»? – спросил Бай. – Там в павильоне есть певички; говорят, славные девчонки… Я только пройдусь еще разочек на прощанье вон с той миленькой крестьяночкой… А вы, Хус, покружите Катинку, чтобы она не скучала.

Хус обвил Катинку рукой, и они снова начали танцевать.

Катинка не знала, как долго они танцевали– минуту или час, а потом они втроем оказались в лесу, на пути к павильону.

Еще на пороге павильона они услышали пение. Пять дам, притопывая сапожками с кисточками и прижимая два пальца к сердцу, выводили:

Мы веселой гурьбой
Нынче вышли на бой
С тиранией и властью мужской…

– Вот уютный уголок, – сказал Бай. – Отсюда хорошо видно дамочек…

Они сели. Лица окружающих расплывались в дыму и испарениях. Дамы пели что-то о ружьях и бесстрашии. А кончив петь, стали потягивать пунш и кокетничать, – засовывали в вырез платья лепестки роз и хихикали, прикрываясь грязноватыми веерами.

– Славные девочки, – сказал Бай.

Катинка почти ничего не слышала. Хус сидел, уронив голову на руки и уставившись в затоптанный пол.

Тщедушный, похожий на кузнечика пианист подпрыгивал за роялем так, словно собирался бить по клавишам своим острым носиком.

Дамы заспорили о том, кому «выступать»…

– Тебе, Юлия, – доносился злобный шепот из-за вееров. – Ей-богу, тебе.

– «Песенка о трубочисте», – громко объявила Юлия.

– Она запрещена, – крикнула другая певичка пианисту из-под веера. – Серенсен, она хочет петь запрещенную песню.

В зале застучали стаканами.

– Ерунда! Вовсе она не запрещенная, просто Йосефина не умеет ее петь.

И Юлия запела «Песенку о трубочисте».

У трубочиста Аугуста
Метла вместо герба…

Бай хлопал так, что едва не перебил стаканы с грогом.

– А ты что скажешь, Тик? – спросил он. Катинка вздрогнула – она не слушала.

– Да, да, конечно, – сказала она.

– Презабавная песенка, – сказал Бай. – Презабавная! – И он снова захлопал.

– Исполнительница романсов фрекен Матильда Нильсен, – выкрикнула фрекен Юлия.

Исполнительница романсов фрекен Матильда Нильсен была в длинном платье и держалась с величавой важностью. Остальные певицы говорили о ней: «У Матильды настоящий голос». В детстве Матильда упала и сломала переносицу.

Едва зазвучало вступление, она прижала руку к сердцу.

Исполнялась песня о Сорренто.

Там высокие темные линии
Виноградник от зноя хранят,
Вечерами там рощ апельсиновых
Над заливом сильней аромат;
Там качают лодку воды,
Там кружатся хороводы
И к мадонне в неба своды
Воссылают голос свой.
Сколько б я ни жил на свете,
Не забуду дали эти,
Эти ночи в лунном свете,
Твой, Неаполь, рай земной.

Фрекен Матильда Нильсен пела прочувственно, с длинными тремоло.

Когда она кончила, «дамы» стали аплодировать, хлопая веерами по ладоням.

Исполнительница романсов фрекен Нильсен кланялась и благодарила.