У дороги

– По сниженной цене, любезная дама, по сниженной цене, – приглашал профессор Катинку, отирая пот «волшебным платком», – всего двадцать эре на двоих, заходите с сердечным дружком…

Катинка ускорила шаги. Бай с трудом их нагнал.

Толпа заметно повеселела. Пошатывающиеся мужчины с пением вклинивались в девичьи цепочки, и те с визгом рассыпались, у палаток стали миловаться парочки.

Громкий шум доносился из трактира и от жаровни черноглазой, где, кроме вафель, продавался уже и коньяк.

Прихрамывая, проковыляли три полицейских сержанта с палками. Это были инвалиды, получившие легкие ранения на войне, – надзирая за порядком, они держались вместе. Покрывая общий гул, из-за палаток и в толпе по временам раздавался вдруг пронзительный свист гимназистов.

Катинка с Хусом шли от палатки к палатке, деАая покупки, а сумерки тем временем все сгущались.

В палатках уже зажгли фонари – они бросали скупой свет на пряничные сердечки и коврижки. Торговки за высокими стойками натирали коврижки ладонью, чтобы те блестели, и на длинном лотке подавали их Хусу и Катинке.

Бай присоединился к жене и Хусу и тоже стал делать покупки.

Хус подарил Катинке маленький японский поднос. Она подарила ему медовую коврижку.

– Что же это ты, – сказал Бай. – Даришь Хусу коврижку… Подарила бы пряничное сердце… Хозяюшка! – крикнул он. – Дайте-ка нам пряничное сердце…

– Пожалуйста, сударь, вот сердце… и со стихами…

– Бай… – сказала Катинка.

– Сейчас хлынет дождь, – произнес Хус за их спиной.

– Черт побери! – Бай отошел от прилавка. Упали первые капли.

– Будет проливень, – сказал Бай.

– Можно укрыться в панораме, – сказал Хус.

– Правда. – Катинка взяла Бая под руку. – Пойдемте, – сказала она.

Толпа разбегалась по палаткам. Женщины и девушки прикрывали головы подолами и натягивали на новенькие шляпки носовые платки.

– Аи-аи, – сказал Бай, – гляньте-ка, нижние юбки стали верхними.

Девушки толпились под навесами, выставив наружу синие чулки и шерстяные нижние юбки.

Торговцы волокли под крышу свой товар, ругаясь на чем свет стоит. Гимназисты с криками выбегали из-под навеса и мокли под дождем.

– Вот мы и пришли, – сказала Катинка.

– Вся Италия, господа, за пятьдесят эре. – Хозяин говорил простуженным голосом, – его шея была обмотана шерстяными платками. – Милости прошу, можно обойти три раза…

– Как хлещет, – сказала Катинка. Она стояла под навесом у входа и, вздрагивая, выглядывала на улицу.

Дождь лил как из ведра. Площадь наполовину затопило водой. Трое блюстителей порядка, прихрамывая, бегали под зонтами, прилаживая сточные желоба.

Под навесами и в дверях толпились промокшие женщины, – вид у них был помятый.

В панораме было безлюдно и очень тихо. Только по крыше однообразно и громко стучал дождь. Стало прохладно.

После уличной сутолоки Катинка облегченно вздохнула.

– Как хорошо, – сказала она.

– Какой-то вид, – сказал Бай, заглядывая в глазок. – И вода, – сказал он и ушел. Он предпочитал попытать счастья у входа в панораму – вдруг удастся что-нибудь рассмотреть под шерстяными нижними юбками.

Катинка осталась на прежнем месте. Ей было так хорошо сидеть здесь вдвоем с Хусом, в тишине, нарушаемой только шумом дождя.

– Музыка больше не играет, – сказала она.

– Да, из-за дождя…

Оба прислушались к стуку капель.

– А какой был шум, – сказала она.

Катинка еще долго сидела бы так, тихо, прислушиваясь к дождю, но все-таки она встала.

– Значит, здесь Италия, – сказала она.

– Он так говорит.

Она заглянула в один из глазков.

– Да, – сказала она. – Италия.

Картины были освещены искусственным светом и переливались яркими красками.

– Как красиво…

– Это залив, – сказал Хус, – у Неаполя.

Картина была не такая уж плохая. Залив, берег и город искрились в солнечных лучах. По синей глади волн плыли лодочки.

– Неаполь, – тихо повторила Катинка.

Она продолжала смотреть в глазок. Хус смотрел через соседний глазок на ту же картину.

– Вы были там?

– Да, прожил два месяца.

– Поплыть бы туда на лодке, – сказала Катинка.

– Да, в Сорренто…