Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен

Он думал так: «Наркоторговец Сеткин ваще слетел с катушек. Артист Канатов давно отморозился на оба полушария. Доктор Гаспарян кажись тоже не в себе. Толстушки даже тупо не толстые. Голая баба хранит в сейфе туфляки. Мир окончательно охренел. Я ваще тут типа лишний, никто мена тупо не понимает. Только Соня клевая. Ничо, я с ней еще позажигаю».

В то время когда Сучок размышлял таким образом, к дворцу прямиком из предыдущей главы мчался лимузин с бандой киндер-сюрпризов. Один из них, голубоглазый, как вы уже знаете, по дороге игрался с глазом андроида – диафрагма этого оптического прибора по-прежнему работала, и сужала зрачок, когда его подставляли под лучи света.

Подъезжая к мосту, где стоял почетный караул – служить в караульной службе Трех Толстушек было очень почетно – туда выбирали только самых красивых молодых мужчин и давали им самую красивую форму, расшитую золотом и серебром, а по праздникам этих роскошных самцов одевали в… Простите, я немного увлекся. Итак, дети подъехали к мосту и, не снижая скорость, сшибли всех караульных, как кегли в кегельбане. Пожалуй, такого урона генофонду страны еще никто не наносил.

– Должно быть, какое-нибудь очень важное донесение для Трех Толстушек. Моя жизнь была потрачена не зря, – подумал начальник караульной службы, смотря на свои раздробленные ноги и вывалившиеся кишки. Впрочем, вскорости думать об этом стало некому.

В этот момент Сучок, уставший от размышлений, бездумно игрался с зажигалкой. Он плавил туфлям каблуки, и те капали пластиком на пол шкафа. Так себе развлечение, но лучше чем ничего.

– Эй! Что ты там делаешь, уродец? – насторожилась Лучшая Подружка, почуяв запах гари.

– Так, ничо, туфляки жгу, – равнодушно ответил Сучок.

– Что… Как… МОЮ КОЛЛЕКЦИЮ?!!! – взвыла Лучшая Подружка. – Я убью тебя, тварь! На глазах Соньки и Трех Лохушек! Я эти туфли в тебя так затолкаю, что ты будешь молить, чтобы я сжалилась и отстрелила твою тупую башку!

Дверца шкафа снова распахнулась. Сучок думал, что сейчас же даст бабе в нос, но при этом он забыл, что баба была голой. А когда он об этом вспомнил, было уже слишком поздно. Он, жадно глядя на все щедрые анатомические подробности Лучшей Подружки, безропотно позволил ей вытащить себя из шкафа за ухо. Вообще, когда она схватила его за ухо, ему невольно пришлось пригнуться, а от того угол обзора и открывающийся вид только улучшились.

Шипя и ругаясь, Лучшая Подружка вела покорного Сучка за ухо по лабиринту коридоров. Она хотела публичного отмщения гибели самых близких и дорогих ей существ.

И тут на голову Лучшей Подружки обрушился кулак, словно отлитый из стали. Она выпустила ухо Сучка, успевшее стать малиновым, и упала. Обернувшись, Сучок увидел Софью, грозно раздувавшую ноздри.

– Детка это она сама первая ваще я тут ничего с ней такого тупо сердцем матери клянусь я типа тебя искал а тут вот, – бормотал подросток, прикрывая распухшее ухо ладонью.

– Знаю, Сучок. Однажды я уже позволила убить тебя. И в тот же день поклялась, что больше не останусь в стороне, если тебе будет что-то угрожать, – выражение лица наследницы сменилось. – Я проснулась, не увидела тебя рядом, и сразу поняла, чьи это проделки. Лучшая Подружка плохая тетя. Я видела, как жадно она на тебя глазела. Она… она… бесстыжая!

– Во-во, ваще пипец как глазела. А я на нее ваще ни-ни, ни одним глазком.

– Я знаю, что ябедничать нехорошо. Но просто необходимо рассказать моим трем мамам, что у них Ужасная Подружка, – Софья схватила Сучка за руку так, что его суставы хрустнули, и потащила за собой в зал, где Три Толстушки обсуждали возможные варианты улучшения жизни в стране.

– Привет, милая Сонечка. Ты чего-то хочешь, любимая? – сказала Люба, когда наследница решительно вошла в зал без стука и приглашений, да еще и с игрушкой в руке.

Ответить Софья не успела – раздался шум такой силы, будто по Дворцу снова палили из пушек. Стена рассыпалась в прах, и весь зал утонул в пыли от известки, мрамора и кирпичей.

Когда пыль осела, все увидели посреди зала расплющенный остов лимузина и четырех мальчиков возле него.

– Боже, какой ужас! – воскликнула Люба. – Дети, как вы себя чувствуете? С вами все в порядке?

– Надеюсь, они находились в специальных детских креслах или хотя бы были пристегнуты ремнями безопасности, – пролепетала Надя.

– О, да вы посмотрите на этих чудесных крох! Я уверена, с такими симпатягами ничего плохого просто не могло случиться! – сказала Вера.

– Мы хотим конфет. И не пытайтесь нас дурачить. Мы не дурачки, – сказал главарь банды малолеток.

– Ах, конфет! Конечно же! У нас полно леденцов без сахара и еще есть соевые батончики, – сказала Люба. – Я сейчас же попрошу принести…

– Я больше не могу молчать! – в зал ворвался мануальный терапевт Эдуард с йоркширским терьером на руках. Он был очевидно пьян.

– Тяф! Иррр-тяф-тяф! – вставил свою реплику Тотошка.

– Что же беспокоит нашего прекрасного э… массажиста? И его очаровательного э… питомца? – спросила Надя.

– Все медным тазом накрылось! Все! – всхлипывая кричал пьяный массажист. – Я лечил его, лечил как друга, как… как… как… кого-то, кто способен увидеть во враче нечто большее, чем говорящий рентгеновский аппарат. Да, Сеткин видел во мне человека. Он так и говорил мне: «Эдик, ты человек… Нет, Эдуард, ты – человечище! Давай-ка ширнемся по маленькому». А потом появилась эта шестеренка в тесте…

– Что, простите? Шестеренка в тесте? Я, вероятно, ослышалась, – удивилась Вера.

– Да вот этот вот робот, – массажист ткнул трясущимся пальцем в Сучка. – И весь мой труд рухнул. Он был уничтожен. Сеткин ушел от нас в… Надеюсь, что в лучший мир. Но он разбил сердце мне и Тотошке.

– Тяф! Иррр-тяф-тяф! – охотно подтвердил Тотошка.

– А робота надо сжечь! – ярился Эдуард. – Технический прогресс, тьфу – плевок против духовного развития. Он подменяет такие священные понятия, как дружба… Настоящая и искренняя мужская дружба, основанная на доверии. И без этих вот новомодных супер прочных презервативов!

– Конфеты. Или мы стрельнем, – сказал авторитетный голубоглазый мальчик. По его кивку все члены банды вытащили свои пистолеты.

– Подожди, деточка. Тут нам дядя что-то пытается рассказать. Вот бы еще понять, что именно, – сказала Люба.

– Считать буду до трех, – надув щеки, сообщил мальчик. – Восемь.

– В кабинете интенсивной терапии я всегда ставлю диктофон. Он записал все, что произошло в минувшую ночь с Сеткиным. О, этот проклятый андроид! Он ВСЕ РАЗРУШИЛ!!! – мануальный терапевт снова разрыдался. Он достал диктофон и нажал кнопку воспроизведения. – Вот! Вы все сами сейчас услышите!

– Двенадцать, – сурово сказал мальчик. Никто не обратил на него внимания.

Диктофон зашипел и начал выплевывать слова и целые фразы:

«– Всех расхерачу к херам нахер! Всех! Да, пиццанутый, ты увидишь! А ты, зайчелло, во все четыре глаза будешь наблюдать!

– Тяф! Иррр-тяф-тяф!

– А тя ваще не спрашивают, клоп мохнатый! Я тобой же Эдика-педика нах расхерачу!

– Мля! Ваще копец полный! Чуть жиденького не подпустил. Сеткин, ты ж сдох в соседней комнате! То есть, фак, туплю. Это не ты был походу, ага.

– В соседней… А, Сан Ваныч, ага, чтоб он сдох… – Пацанчик, ты мне напоминаешь… Черт. Да я ж тебя насквозь оттрахал! Сонька еще ревела в три ручья!

– Э, дядя, ты так не шути. Оке? Ваще на хи-хи не пробирает.

– Я тебя трахал, пока ты на говно не развалился и черной жижей весь не облился…

– Ты ваще чо в уши долбишься? Я тебе говорю, нюхать меньше надо.

– Вот! Пока нюхал, глотал и кололся, все четенько было. А Эдик-педик… лечить он меня вздумал… Ага, до глюков на пустой желудок долечил. Ну, сука, не жить ему!

– Оке, дядя. Ты давай тут, разруливай свои траблы. А я пошел. Хотя, погодь. Канатов тебе привет просил передать… Э-эх! С двух ног, ваще красава!

– ААААА!!! Нахер по яйцам-то… Вот встану со сраного кресла Эдика-педика и УБЬЮ!!!»

– Пять с плюсиком, – продолжал отсчет мальчик.

– Слышали? «Эдик-педик»! Это робот спровоцировал Сеткина! Он меня раньше никогда так не называл! – массажист Эдуард рыдал.